Арбат

— А ты и уши развесил? — недоверчиво дернул бровью Патосов. — Менты, они мастаки песни петь, вешать лапшу. Может, это брехотерапия? Ну вылечишь ты их кадровика. Но чтобы срубить бабки с ментов… Это же седьмое чудо света! Сам шидзи этого не сумел бы. Не хочу я вязаться с ними, не хочу… Чует мое сердце — быть беде. Закабалят они нас, засадят под домашний арест, и будем мы лечить да кодировать ментов до второго пришествия. Ты не кипятись, ты с умным московским человеком посоветуйся… Да вот хоть с этим книгомудром Осей. Он еврейчик битый, крым, рым и медные трубы прошел. Он у себя в чулане коньяк дегустирует.

— А, господа колдуны, — обрадовался им Ося, — прошу к столу. Но рюмок у меня нет, так что демократично из горла. Обожаю с детства волшебников из глубинки. Магов и целителей в Москве хоть пруд пруди, а добрых чародеев-бессребреников нет. Все тянут и тянут из народа соки…

Он выслушал Фемистоклова и Папюсова, захлопал ладонями от восторга, хлебнул коньячку.

— Неужто закодировали самого Полтора Ивана? Шедеврально! Может, он теперь будет меньше с нас стричь? Что? Стоит ли кодировать их кадровика? Непременно и безоговорочно! Это будет экспериментальный здец! Опыты на менте, превращение ментов и… исцеление ментов! Хорошо бы еще присовокупить их дематериализацию. Возгонку в космос в качестве астральных тел. Ничего, ничего, что мусора, мусора в космосе много. И мусора годятся на переплавку… Антонимы, синонимы… Да-с. А нельзя ли качественно повлиять на их мозги? Что? Не тот исходный материал? Славно, славно. А есть ли технологии корректирующего воздействия на расстоянии? Тут такое дело… Вспыхнула не вспыхнула, а, скорее, затлела маленькая война… Бикфордов шнур, заложена мина замедленного действия. Имеется завязка. Интрига… На меня опосредованно наехала азербайджанская братва… Ну как всегда, чужими руками… Руками судьбы, материализованной в инспектора торгового отдела Моисейкина… Знаете небось…

— Так он кодировался у нас, — брякнул Фемистоклов и сам удивился своим словам. Моисейкин предупредил: «Ляпнешь где-то, проболтаешься — в землю зарою!» Колдуны, маги, предсказатели судеб, пожиратели огня, укротители змей тусовались на Старом Арбате без разрешений. Да и кто в этом бренном мире может посметь дать или не дать разрешение колдуну? Они — посланцы Рока! Проводники кармы! Без них Старый Арбат не Старый Арбат. Они частичка его души, материализовавшейся в Папюсовых, Фемистокловых, Передрягиных… Заработанные деньги для колдуна — лишь символ, мерило людских щедрот, прах кошельков, пыль вселенной…

— Били? — сочувственно спросил Папюсов.

— Хуже! Отобрали разрешение на торговлю! А на мою точку стали нелегалы с выпечкой, люди Садира, Карена, Зуди, Нурпека… Ну знаете их стеклянные домики с цветами вдоль Нового Арбата, на Никитском бульваре, на Смоленке.

— Думать надо, думать, думать, думать… — сжал ладонями, как тисками, виски Фемистоклов. Его высокий, бугристый лоб покрыло испариной.

— Пойдем, — мягко повлек Осю за руку Папюсов, — оставим его здесь… Он сейчас в трансе. Он может просидеть До утра. Можешь не закрывать склад, все будет как надо…

Не прошло и получаса, как все обитатели подвала проведали о том, что Моисейкин наехал на Осю и отдал его место азербайджанцам. У воров и проституток остро развито чувство справедливости. Может быть, потому, что они Не привыкли мыслить абстрактно. Реакция Геши и Арнольда была столь картинна, столь сочен их блатной язык, что мы не можем себе позволить шокировать им читателя. Оля и Неля выражались скромнее, как подобает дамам. Когда шквал эмоций угас и схлынула пена прибоя, Геша сказал:

— А хочешь, Ося, мы зашмонаем у них всю выручку на цветах, на конфетах, на выпечке разок-другой? Арнольд ведь у нас высшего класса карманник!

— А продавщицы им не нужны? — спросили с недоброй усмешкой девицы. — Уж мы им наторгуем…

Предсказатель судеб Никифор Передрягин высказал гипотезу, что можно организовать инсценировку, пригласить знакомых ментов с Петровки и арестовать к чертовой матери весь товар на нелегальных лотках азербайджанцев.

— Можно сделать так, — злорадно передернул он опереточными усиками, — что никто и концов не найдет. Товар исчезнет… Продавцы испарятся… Не все, а те, что иностранцы без регистрации: хохлы, молдаване и прочая гнилая интеллигенция… Хи-хи-с! В милиции есть тоже артисты… Ну придется малость отблагодарить… Долларов пятьдесят.

— Но это же противозаконно! — охнул в восторге Ося.

— А вас, милейший, душат законно? Законно ли торгуют они? — воскликнул голосом оскорбленного в лучших чувствах Гамлета Никифор Передрягин. — Законы неписаные, то бишь понятия, сегодня крепче всякой писаной чепухи!

Ося был тронут горячим сочувствием воров, проституток, колдунов и предсказателей судеб. Костя Гном, скупщик краденых часов, мобильников и плейеров, предложил поддержку уличных мошенников, воров из соседнего клана и «мазунов». Перед «мазунами» трепетал весь Старый и Новый Арбат. Это были залетные аферисты, работавшие у всех, обменных пунктов. Они часами поджидали богатых клиентов, менявших приличные суммы, или доверчивых, лоснящихся кукольными улыбками иностранцев, которым они давали отойти шагов пятьдесят от обменного пункта и вопили: «А ну, вернись! Дай пересчитаю деньги! Тебе по ошибке дали лишних двести баксов…» Они нагло отбирали валюту на виду у прохожих. «Спокойно, это органы, вот удостоверение», — вертели они в воздухе красными книжечками и улетучивались, как июльский туман. «Мазуны» были решительны, наглы. Самые отпетые из них отбирали деньги у клиентов даже в вестибюле БКФ-банка, Стибл-банка и других банков, которых на Арбате пруд пруди. Это были прекрасные спринтеры, с отличным дыханием, не пьющие и не курящие, поддерживающие форму… «Мазун» мог подскочить и плеснуть в лицо серной кислотой, стрельнуть из газового баллончика в глаза и скрыться в тысячной толпе. Вытравить их с Арбата не мог никто: ни милиция, ни бандиты. Они были залетные, как «Летучий голландец»: кто из Молдавии, кто с Украины, кто из Ростова, кто из Одессы… Но Костю Гнома они знали все…

Да, Ося был тронут простым человеческим сочувствием, братским сочувствием, которого не нашел в коллегах-книжниках. Оказывается, рядом были люди, готовые прийти на помощь в беде. Третьесортный, пятисортный человеческий материал, как полагал он. Люди, живущие по понятиям, по неписаному кодексу чести.

«Черт-те что, блатная романтика, — подумал он, — но они же, дьяволы, конструктивны! Они и впрямь готовы отобрать товар азербайджанцев, выкрасть деньги, припугнуть. И что, что они за это будут иметь? Шиш! Никто даже не попросил денег… А если просил, то лишь для ментов»… И это маленькое проявление солидарности, космополитизма озадачило его, растворило в нем недавнее чувство обиды, перехлестывавшее в ненависть к азербайджанцам, и он внезапно осознал, сколь он одинок в своей «Экспериментальной студии» отнюдь не солидарных юмористов, где в его лице все видели лишь дойную корову, священную корову, приносимую в жертву на рыночный костер.

…Узнав, что Ося родился 2 марта, как Горбачев, Папюсов быстренько составил гороскоп. Политическая карьера Финкельштейну явно не светила. Доски судьбы также подтвердили, что Ося отнюдь не баловень судьбы и Рокфеллера из него не получится. Не сделает он карьеру и на административном поприще. Не быть ему и думским депутатом…

— Ты находишься под влиянием Луны и Нептуна в зодиакальном созвездии Рыб, в доме Юпитера, третьем доме тригона воды, — сказал императивным голосом Папюсов. — Ты рожден, чтобы быть артистом. И, может быть, великим артистом, у тебя есть талант перевоплощения. Но ты не глубок, нет… Ты скользишь по облакам… Ты романтик… Тебя частенько заносит… Твое финансовое положение всегда будет зависеть от чужой воли…

— Задорнова или Жванецкого? — с тревогой спросил Ося.

— На досках судьбы ни имен, ни фамилий нет, — тоном чревовещателя пояснил Папюсов. — Не в фамилиях суть. Суть в магнетических полях. Тебе надо уже сейчас откладывать на черный день. И то же самое я бы посоветовал мистеру Горбачеву…