Страница 4 из 32
— Какой мне после отпуска маршрут предстоит, вот этого еще и писарь не знает.
— Какой писарь?
— Переводить меня будут.
— Почему?! — горячо возмутился Осипов. Так хорошо сработались за три года, подружились. — Зачем?
— Для пользы службы.
Когда офицера отправляют на новое место службы, скажем, из Иришей в Ленинград, из Ленинграда на Чукотку — с повышением, с понижением, — в приказах всегда одно пишут: «Для пользы службы».
— Для пользы?! Да ты здесь… Да разве служба в Иришах — халва с орехами?
— Напомнил, — опять высветился ямочками Январев. — Одну минуту!
Он сходил к машине, вытащил что-то из полевой сумки и, возвратившись, сказал, как мальчишка мальчишке:
— Закрой глаза, открой руку.
Осипов ощутил на ладони гладкую холодную тяжесть.
— Теперь смотри! — с тихой гордостью разрешил Январев.
В руке Осипова лежал немецкий бомбовый взрыватель.
— Выхолостили, чистенький внутри, как скорлупа без ядрышка, — не столько успокоил, сколько похвалился Январев.
На Осипова взрыватель не произвел впечатления: всяких штучек навиделся в Иришах.
— Ты номер, номер посмотри!
На нижнем ободке корпуса были выдавлены две цифры.
— Сорок, — спокойно прочел Осипов.
— Сорок! — непонятно заликовал Январев. — Заветный!
Как Осипов сразу не вспомнил! Январев же столько раз рассказывал. Из огромного множества фашистских бомбовых взрывателей самые опасные под номерами 3, 17, 24, 40, 57, 67, 70. Номера дали немцы, а разгадали секрет каждого взрывателя наши. Разгадали ценою ранних седин, увечий, жизней…
Старшему лейтенанту Январеву выпала участь обезвреживать и эти, заклейменные. Все, кроме сорокового.
«Сразиться еще с «сороковым», — размечтался как-то Январев, — и — законченное высшее пиротехническое образование!»
«Будь он проклят! — ответил тогда Осипов. — Ты и без смерти номер 40 ученый сверх меры!»
Надо было поздравить с блистательной и трудной победой, но Осипов подумал о переводе и опять возмутился:
— Они соображают, что делают?!
— Соображают, дружище. Порядок есть, обязательное правило: не держать нашего брата сапера на активном месте больше трех лет подряд. Привыкаешь к опасности, инстинкт самосохранения притупляется, забываешь осторожность, ну и…
Такие страхи рассказывает, а на лице улыбка.
Осипов покатал в ладонях пустотелую безобидную железку с грозным номером 40.
— Где добыл?
— Ювелирно сработали, — только и сказал Январев. Он окинул взглядом развалины и добавил: — Выполню это последнее задание — и в отпуск, а там переквалифицируюсь в управдомы!
«В управдомы не в управдомы, — подумал Осипов, — никто опытного и мужественного офицера не уволит из армии, но службу подберут другую».
И еще он вспомнил любимую песню Январева:
— Ничего, — серьезно сказал Осипов, — зато на службу, не на войну каждый день жена провожать будет.
— Жениться еще надо! — засмеялся Январев. — Едешь или нет?
Осипов опять отказался.
Январев кликнул сержанта и двоих солдат — Филимонова и еще одного — и укатил на грузовике с красными флажками по бортам и черной угрожающей табличкой на бампере — «РАЗМИНИРОВАНИЕ».
Машину эту знали в Иришах, как знали «санитарку», «летучку техпомощи», как все другие спецмашины.
У школы Осипов встретил учительницу пропавших ребят.
— Добрый день, Армен…
— Отчество не обязательно. — Он предупредительно поднял ладонь и устало улыбнулся. — У вас для меня ничего нет?
Учительница горестно покачала головой.
Покачал головой и Осипов, выпятив слегка нижнюю губу. Привычка эта не красила, но и не портила его лицо, лишь придавала выражение детской беспомощности и доверчивости.
— Совсем ничего? — с мольбой переспросил Осипов.
— Нет… Разве что…
— Что? — Взгляд Осипова стал острым и цепким.
— Двоюродная сестра моей ученицы Люси Шибаловой — родители ее в леспромхозе работают — сказала, что видела одного иришского мальчика, кажется именно Антона, у себя в Сосновке. Но это было давно, до Дня Победы.
— Что он там делал? Зачем приезжал? К кому?
— Не знаю. Люся не знает. Она рассказала это просто так, вспомнила почему-то и рассказала.
— Фамилия девочки?
— Шибалова.
— Нет, сестры из Сосновки.
— Простите, но…
— Где Шибалова живет?
Учительница торопливо раскрыла сумочку. В блокноте у нее были адреса всех учеников.
— И еще одно. Может быть, и это для вас важно…
— Дорогая Светлана Васильевна, для меня сейчас все, абсолютно все важно! Говорите же.
— Антон и Ростик просили Тараса Романенко… Это пионервожатый наш, он на заводе работает…
— Да-да, — перебил Осипов, — знаю. Дружинник. О чем просили?
— Разыскать ветерана боев за Ириши по фамилии на «К».
Взрослых Осипов знал меньше, чем ребят.
— И еще, Армен Гарегинович, ветеран «К» тоже заводчанин.
Участник боев под Иришами, фамилия на букву «К», место работы — Иришский нефтеперерабатывающий завод. По этим данным найти человека не составляло труда.
Осипов поблагодарил учительницу и заторопился в милицию.
В паспортном столе и военкомате гражданина, который отвечал бы заданным трем условиям, определить не удалось.
Осипов выехал в Сосновский леспромхоз.
Как ни велико было нервное напряжение, но усталость взяла свое, и Осипов сразу задремал на жестком сиденье «газика».
…От города до Сосновки езды не больше часа, и, пока Осипов спит, я расскажу вам, с чего и как качалась эта таинственная, хотя и сегодняшняя история. Но для этого потребуется целая глава.
Глава вторая. Две недели назад
Незадолго до славного праздника Дня Победы у нового двенадцатиэтажного дома стояли двое: Градов Антон и Ростик Арсланов. Оба ученики 5-го «Б», оба худощавые и рослые, оба в легких нейлоновых курточках на «молнии». Ростик — в красной, Антон — в голубой, и «молния» поднимается уже только до груди: выше зубчики раздерганы и не все на месте.
Ростик был в берете под цвет курточки, и придавленная черно-коричневая челка аккуратно прикрывала смуглый лоб почти до бровей, таких же черно-коричневых, густых, нависших над голубыми, как Антошина куртка, глазами.
Васильковые глаза, пожалуй, больше подошли бы к льняным, слегка волнистым волосам Антона, но на его белом с ранними, уже нынешнего года веснушками лице, на котором розово лупился вечно обскребанный ногтем нос, глаза были карие и беспокойные.
Оба, задрав головы, смотрели на пожарную лестницу.
Антону пришла на ум замечательная идея: забраться на самый верх единственного в Иришах «небоскреба».
Девятиэтажные «свечки» здесь не в диковину, а двенадцать этажей и вправду выглядят небоскребом.
— С такой вышины видно на тысячу километров! — сказал Антон.
Взглянуть с космической высоты на город заманчиво, но Ростик колебался. Отец строго-настрого предупредил его после родительского собрания, где Ростика очень хвалили за способности и успехи в учебе, но не очень за поведение: «Еще одна история, и на лето к морю не поедешь».
Спокойно сказал, негромко. Он вообще никогда не кричит, но слово его железно.
— Байпасишь![2] — презрительно разгадал колебания друга Антон.
— Ничего не байпашу… Давай, когда лифт пустят.
— Пустили уже! Вчера еще.
По делам строительства с Антоном не поспорить: отец — прораб и мать на кране работает.
— Закрыли уже, наверное, — опять сбайпасил Ростик.
— Закрыли! Сдадут дом комиссии, тогда закроют. Ни в какую не попадем. Разве что по пожарной лестнице?…
2
Байпа́сить — на профессиональном языке нефтепереработчиков означает: еловчить, схитрить, увильнуть, пойти окольным путем, как нефть по отводной трубе — байпасу.