Страница 70 из 93
Ну вот теперь ясно, почему так долго они ждали. Пока прошло свидание, второе, пока они старались все проверить. Он думал, что живет. Что это его жизнь делается им, и что он решает, куда идти, как далеко, в какой компании. А эти люди думали иначе. И оказалось, они были правы. Они, а вовсе не он, Ваня Простатитов, доктор экономических наук и губернатор. И это было самое печальное. Почти такое же печальное, как сама смерть милой девочки.
Простатитов покивал головой. Ну что ж, пора было кончать.
— Отойдите в стороны, ребята.
Ему показалось, что он сказал это громко. На самом деле он только что-то хрипло каркнул, и пришлось откашляться и повторить. Боевики двинулись в стороны, и Асанов остался один у глухого участка стены.
Не было никого между Асановым и Простатитовым. Ваня шел к нему сутулясь, и лицо его было отнюдь не ликом победителя, скорее было оно тяжелым и скорбным.
Асанов не улыбался, смотрел напряженно, тревожно. Но, похоже, что он все-таки не верил. Не допускал, что Ваня все-таки сделает ЭТО. Старый приятель Ваня. Подельник Ваня, сам по уши в том же дерьме. Член той же команды Ваня. Человек своего круга Ваня.
Между ними было метра три, и тогда Простатитов стал стрелять. Пистолет был тяжелый, отдача сильная, а опыта он не имел. Стрелял он очень плохо, почти не целился, и с трех раз попал в стену строения, и по разу в бедро и в живот. Асанова отбросило, крутануло ударами. Зазвенели гильзы по двору. Отвратительно воняло порохом.
Мальчики Фрола завопили, особенно стоящие поближе:
— Давайте мы сами все сделаем! А то вы нас самих постреляете!
— Нет, ребята, это мое дело.
Может быть, это и странно, но прозвучало громко и решительно. И так же решительно он шагнул еще и еще, и теперь с убийцей его женщины их разделяло уже не более полутора метров, примерно как при разговоре.
Асанов сидел на земле, мученически разинув рот. Наверное, хотел что-то сказать, но только выстонал без слов, протянул к убийце руку раскрытой ладонью вверх. Между пальцев стекала алая густая кровь, гулко ударялась отдельными каплями в пыль. Простатитов понимал — он действительно не помнит Женьки. И не раскаивается. И совсем не понимает, чего взъелся Простатитов. У него просто нет нужных органов, чтобы понять, что и зачем сделал губернатор Простатитов.
Ваня слыхал, что есть такие люди, живущие по ту сторону добра и зла, просто не понимающие, о чем идет речь. Оказывается, существо этой новой формации жило у него под боком. И пока он действовал ему на пользу, Простатитов как-то и не замечал, что же это за создание.
Сергей Асанов снова издал какой-то неопределенный звук. Широко раскрытые глаза смотрели с мольбой, он просил пощады. Не прощения. Он и сейчас не понимал.
И Простатитов сделал еще один шаг, почти приставил дуло к переносице между побелевшими от ужаса глазами Асанова и снова нажал на курок.
Наверное, он сам не ждал, что так получится. Он привык жить в мире бумаг, теорий и слов. Даже деньги не были бумажками. Они были маленькими цифрами в маленьких книжечках и переходили из одной книжки в другую, когда заключались сделки или выплачивались дивиденды. Договоры тоже были бумагами, а не реальным алюминием и никелем. Американцы привозили цифры в книжечках, а увозили тоже цифры, только леса.
А здесь все было очень уж по-настоящему. Пистолет отбрасывало, выворачивая руку. Воняло кислятиной, со звоном катились гильзы. Асанова швыряло от ударов. Вот и сейчас отшвырнуло на спину, он лежал, раскинув руки, запрокинув голову назад. Как будто мельчайшая розоватая взвесь коснулась лица Простатитова. Он облизал губы и почувствовал, что эта взвесь — соленая. Он сделал шаг, чтобы вглядеться в лицо. Самое обычное лицо. Асанова он видел сотню раз. Ну увидел еще раз, с дырой во лбу. С аккуратной, маленькой дырой, немного опаленной по краям.
Припомнив, чему учили, что читал в детективах, Ваня бросил револьвер на землю. Тяжелая железяка подпрыгнула, проехалась по земле, и Ваня испугался: «Выстрелит!» Не выстрелила.
Ссутулившись, уходил Простатитов, молча садился в машину.
— В управу?
— Домой.
Было только полседьмого вечера. Сын, само собой, был у приятелей. Галина, видимо, смотрела телевизор: из гостиной раздавался голос диктора.
Губернатор сменил рубашку, все казалось, что на манжетах — брызги крови, пороховая гарь. Долго мыл руки с сульсеновым мылом, с шампунем, так же изо всех сил умывался. Розовая взвесь как бы въелась в кожу, на губах была все та же соль.
В огромном двухтумбовом столе всегда водилось все необходимое решительно на все случаи жизни. Ваня Простатитов налил стакан коньяку и задумчиво выцедил его. Сперва испугался — не возьмет! Но опьянение пошло мгновенно, почти сразу с горячей волной.
На стене, между шкафами, улыбались с фотографий Маша и Валера. На одной из фотографий Машке было года три, и походила она больше всего на плюшевого медвежонка. На другой был он сам и Галина — совсем молодые, родители одной только Машки, когда она была только чуть старше, чем на фотографии. А вот Машка уже прошлогодняя — совсем взрослая девица, улыбаться пытается так, как, по ее мнению, должна взрослая женщина. Пороть некому… И правда, кстати, совершенно некому, он ведь занят, постоянно занят. Вечно занят всякой ерундой — кредитами, управленческими проектами, воровством, животрепещущей проблемой, кто должен сажать директора железной дороги. И не знает, какое мороженое больше всего любит дочь. И что вообще она любит. Да чем он лучше этой проститутки, беспутной мамаши втуне сгинувшей Женьки?!
Сознание сдвигалось, мысли прыгали, и пришлось выпить еще коньяку. Странно… Вроде бы он был гораздо счастливее молодым. Когда Машка была маленькой, когда Валерки еще не было, и если он и изменял Галине, то тайком и очень этим почему-то мучился. Но тогда он не мельчил, вот ведь в чем дело. И делал то, что он хотел. Он сам, а не его команда. И не его подчиненные, мать их…
Разбирало даже сильнее, чем Ваня Простатитов хотел бы. Захотелось пройтись колесом, попросить слова в Кремле, на совещании, с трибуны закричать «Кукареку!» — и снова сесть. Быть самим собой, а не таким, каким хотят видеть тебя другие. Делать то, что хочется самому, а не что надо для подельников Асанова. Быть непредсказуемым, таким, что нельзя просчитать. Несистемным человеком. Некомандным.
Теледиктор перестал базлать. Застучали каблуки по коридору, и Простатитов крикнул туда:
— Галя, зайди!
Вот и Галя — в красивом халате, с новой книгой Бушкова под мышкой. Да, в этой женщине был стиль! Не в том даже дело, что халат красивый, из дорогой ткани. А в том, что сшит он хорошо. И Ваня понимал, что даже если Галя будет жить в деревне и каждый день вставать в пять часов, чтобы доить коров на ферме, — халат на ней будет хорошо сшитый. И чистый. Не наденет она рваный и грязный. И не в том дело, что волосы уложены в прическу. Если надо будет причесаться ладошкой, она причешется ладошкой и все равно будет аккуратной. И лицо останется умным, значительным, чуть насмешливым, если даже не хватит средств на макияж, на массажиста, на притирания и маски.
Простатитов откровенно любовался женой. Пришла простейшая, в общем-то, мысль: а почему не сделать так, как он поступал только с другими? Почему все, что бывает с Галиной, должно быть ночью, в темноте, словно бы скрытно? Снять этот милый халат, стянуть вниз кружевные штанишки, прямо вот тут, на диване? Ну, не сейчас, тут скоро Валерка придет. А вот, скажем, завтра утром, а?
Он пытался убежать, найти свое не здесь. Могло бы повезти… Но для чего? Вот женщина, с которой он уже двадцать лет. Мать его детей. И женщина, которой позавидуют многие. Жизнь многого лишила, но ведь есть еще… То, чего он не лишен.
Брови Галины взлетели: Простатитов лихо наливал себе третий стакан коньяку. Раньше такого не водилось! Но не сказала ничего — отучена. Уже годы пошли, как у Вани своя жизнь.
— Ты меня звал, Ваня?
— Звал…
И Ваня, отхлебнув янтарной жидкости, начал становиться, наконец, нестандартным и просто неприлично несистемным.