Удивительный монгол

Я знал, что Грит и профессора делали все для того, чтобы дикие лошади выжили, и поэтому, я больше не спорил. Единственное, чего я боялся, — как бы среди других жеребцов они не поймали Таха. Вообще-то я даже был уверен, что его не поймают, потому что он очень умный. Все это верно, но было еще одно обстоятельство, которое я не учел, оно и явилось в конечном счете причиной поимки Таха.

Способ, при помощи которого они собирались поймать четырех диких лошадей, состоял в том, чтобы загнать их в одно из узких ущелий и там усыпить пулями со снотворным. Сначала мой отец предложил, чтобы наши табунщики поймали этих лошадей ерком, как мы обычно ловим наших лошадей. Ёрк — это веревочная петля, прикрепленная к концу длинного шеста. Сидя верхом, догоняешь нужную лошадь и накидываешь ей петлю на шею. Этому мы учимся с раннего детства.

Но профессора все-таки считали, что пули со снотворным будут безопаснее, надежнее и быстрее и к тому же не очень напугают других лошадей. А чтобы загнать табун в тупик, понадобится около двадцати наших табунщиков.

Наконец мы отправились. Два моих дяди с ружьями, заряженными снотворными пулями, и с нами еще четыре профессора.

Мы знали, что дикий табун находился в небольшом ущелье, рядом с одной из самых длинных и широких долин. Это ущелье, просторное там, где оно сходилось с долиной, постепенно сужалось и заканчивалось высокой каменной стеной. Превосходная природная ловушка. Единственное, что требовалось от нас — преградить диким лошадям выход в долину, где они могут легко скрыться.

— Ты знаешь самый лучший путь в этих горах, — сказал мне отец. — Поэтому отправляйся с первой группой, Барьют. Но ты должен слушаться дядю Рэфа, понял?

— Понял, — ответил я.

— Попытайся помочь им, — добавил отец тихо, — не то они могут напугать табун или загнать его до изнеможения. Я думаю, наши табунщики как следует не понимают еще, какой вред можно принести, если сильно напугать табун.

— Я понял, отец, — сказал я. Но в этот момент я больше думал о Тахе, чем обо всем табуне.

— Им нужны самые лучшие молодые жеребцы и кобылы. Так что ты помоги выбрать.

Я не ответил: «Да, папа», потому что сердцем знал, что я никогда не стану ловить Таха.

В долину мы приехали ночью, и я надеялся, что дальше поедем лишь рано утром, чтобы застигнуть дикий табун врасплох, но Грит сказал, что мы подождем до полудня.

— В это время они как раз все будут отдыхать, — со своим всегдашним спокойствием пояснил он, — после того, как паслись всю ночь.

Мы ехали небольшими группами. Я ехал вместе с Гритом и дядей Рэфом, который должен был стрелять снотворными пулями по двум жеребцам. Другой мой дядя должен был выпустить свои пули по двум- молодым кобылам. Грит должен был указать дяде Рэфу, в каких жеребцов стрелять.

— А что будет, когда снотворная пуля попадет в лошадь? — спросил я Грита, когда мы ехали, по долине, направляясь к нужному нам ущелью. Я уже начал беспокоиться за Таха.

— Через несколько секунд лошадь упадет, — ответил Грит.

— А это больно?

— Нисколько.

— А что же делает пуля?

— Она усыпит лошадь примерно на два часа. Не волнуйся, Барьют. Мы же не собираемся принести вред тому, что мы хотим защитить и сохранить.

— Ладно, — согласился я неохотно. — Но мне это не нравится.

Из-за того, что мы двигались очень осторожно, нам пришлось добираться до ущелья довольно долго. В первой группе нас было десять, а остальные ехали на некотором расстоянии позади, чтобы выстроить своего рода заслон, загораживающий выход в долину. Но Tax уже или услышал, или учуял нас, и, когда мы увидели табун, дикие лошади уже уходили вверх по ущелью.

— Нам придется ехать по более высокому склону, чтобы оказаться выше их, — сказал мне дядя Рэф.

Я знал, что это будет нелегко, и, хотя мы ехали всю вторую половину дня, но догнали табун только под самый вечер и преградили ему выход из ущелья.

— Смотри, вон Tax, — шепнул я в правое ухо Бэту, моему коню.

Tax нервной рысью кружил вокруг табуна, как пастушья собака, сбивая его в кучу, сердито потряхивая головой и размахивая хвостом.

— Нам придется подъехать ближе, — сказал Грит. — Снотворные пули летят не дальше ста метров.

— Сто метров] — воскликнул я. — Да мы никогда к ним так близко не подберемся!

— Придется, — ответил Грит.

Дикий табун теперь бежал рысью, выстроившись шеренгой (дикие лошади обычно бегут гуськом), жеребята и кобылы в середине, а жеребцы то и дело перебегая из конца в конец, Tax же носился вокруг всего табуна. Они уходили все глубже и глубже в ущелье, и теперь мы надеялись, что сумеем приблизиться к ним, когда они достигнут конца ущелья и окажутся в тупике.

— Потише, — скомандовал дядя Рэф, и мы, придержав лошадей, перешли на осторожный шаг.

Бэт очень нервничал, потому что всегда боялся диких лошадей, я подумал, какую же громадную ошибку сделал Tax, заведя табун в эту ловушку. Табун был уже в пятистах метрах впереди нас, и мы осторожно приближались. Мы знали, теперь это вопрос времени, и ловушка захлопнется. Но вдруг цепочка лошадей скрылась за изгибом ущелья.

Сначала мы не беспокоились, так как были уверены, что выхода из ущелья нет, но, проехав изгиб, вдруг обнаружили, что табун исчез. Более того, мы убедились, что ущелье вело не в тупик, а к узкому проходу, который нельзя было обнаружить, не подъехав вплотную.

— Перехитрили они нас, — сказал мой Дядя.

Он был удивлен, а я ликовал.

— Они недалеко, — заметил Грит. — Поехали.

Мы поскакали галопом, но, когда миновали узкий проход и снова увидели табун, он уже мчался по расширяющейся долине.

— Какого стрелять первого? — прокричал мой дядя, когда мы понеслись во весь опор в погоню за табуном.

— Любого из молодых жеребцов! Выбирай любого! — крикнул Грит.

Дикий табун мчался галопом. Впереди были молодые жеребцы, в середине кобылы и жеребята, а старые жеребцы бежали последними. Tax подгонял табун, кусая отстающих и даже подталкивая их сзади. Но, несмотря на то, что табун опередил нас и кругом стояла пыль, поднятая копытами диких лошадей, мы постепенно догоняли их, потому что жеребята еще не могли бежать достаточно быстро.

Вдруг один жеребенок, наверное, самый слабый, начал отставать, его мать хотела вернуться к нему, мы слышали, как она ржаньем звала его. Но Tax не разрешил ей покинуть табун. Он подбежал к ней и сильно лягнул, заставляя бежать. Потом он вернулся к жеребенку и начал толкать его мордой. Но жеребенок, сделав несколько шагов, споткнулся и упал. Tax не оставил его и нетерпеливо ждал, когда жеребенок встанет. Не дождавшись, он стал толкать его, пытаясь поднять на ноги. Жеребенок слишком устал, он спотыкался и снова падал. Тогда Tax схватил жеребенка зубами за холку, приподнял, встряхнул, даже бросил его вперед — такого я еще никогда не видел у лошадей. Жеребенок, казалось, приободрился немного, но через несколько шагов упал опять и уже не мог подняться.

В этот момент между нами и табуном было уже метров триста, и вдруг, вместо того, чтобы бежать, Tax повернулся и, пригнув голову, помчался на нас. Он нападал, давая остальным время скрыться. И эта отвага погубила его. Мой дядя остановил коня и, подпустив Таха достаточно близко, прицелился и выстрелил.

Когда в него попала снотворная пуля, Tax вздрогнул, но не остановился. Я думал, что он собьет с ног дядину лошадь или прокусит ей шею, но, не добежав каких-нибудь двадцать метров до нас, Tax вдруг упал, подогнув передние ноги, и затих.

— Не останавливайтесь, — прокричал Грит дяде Рэфу. Пораженные нападением Таха, мы не заметили, что дикий табун уходил. — Мы должны поймать еще одного!

Они все помчались за табуном, а я остался. Соскочив с Бэта, я бросился к Таху.

— Вставай же! Ну давай! — крикнул я, держась, однако, на приличном расстоянии.

Он лежал в пыли, тяжело и хрипло дыша, глаза дикие, и пытался встать, скребя землю задними ногами. Он даже щелкнул на меня зубами, и я отскочил подальше.