Страница 34 из 46
— А что он говорил?
— Акимов спрашивает: «Кто эту газету писал?» Евдокимов отвечает: «Эту газету писал и выпускал я один, и никто другой». Я даже глаза поднял на него, ведь писал ее и я.
— Молодец Евдокимов! — ответил кто–то стоящий рядом.
— Вот это по–большевистски!
— Всю ответственность взял на себя! — посыпались одобрительные возгласы.
— Его начали бить, — продолжал Сучков. — Евдокимов потерял сознание. А Акимов расхаживает по комнате, руки назад, затем говорит полицаям: «Надо их поднять на дыбу». Евдокимова облили водой, привели в сознание, затем нас с ним отвели в карцер и поставили в «собачий ящик». До сегодняшнего дня стояли в этих гробах… Вот, смотрите! — Сучков сбросил с ног опорки и показал распухшие, обезображенные ступни ног.
…Шли дни, мы ожидали военно–полевого суда. Тем временем из нашего бурдея допросили еще несколько человек.
Пищу приносили пленные красноармейцы, поэтому почти ежедневно мы получали вести о всех событиях в лагере. Аресты и допросы продолжались еще две недели.
Мне передали записку Пляко и Володаренко. Они сообщали: «По распоряжению коменданта Поповича многие сильно избиты. Заперто в стоячие «гробы» четыре человека, подвешено на дыбу и проутюжено горячим утюгом три человека, подвергнут уколом иглой в сухожилие один человек, имитирован расстрел в могиле, выкопанной самим пленным, — один, лишились рассудка от пыток и избиения — два человека…»
В записке также сообщалось, что Попович, подозревая сантинел в связи с военнопленными и передаче в лагерь газет, приказал: «Всем сантинелам наглухо зашить карманы в шинелях, брюках и рубашках, чтобы ничего не могли проносить в лагерь». Этот необычный по наивности приказ румынского жандарма дал заключенным повод долго и от души смеяться.
В бессонные ночи в бурдее часто велись беседы на самые разные темы, а иногда возникали и острые споры.
Вода табачного цвета в нашей яме почему–то в землю не уходила. Проходы между земляными выступами мы называли «венецианскими каналами». Утром, просыпаясь, мы все, как по команде, начинали надрывно кашлять.
Не знаем истинной причины, но после месячной отсидки в ямах нас переселили в карцерный барак. Окна крепко зарешечены толстыми железными прутами, вход и выход в арестантское помещение только один, через караулку, вдоль стены которой расположены стоячие «гробы». Тут же помещалась и охрана.
За окнами, на дворе, за проволокой, буйно зеленела весна. Солнечные, теплые дни звали на воздух, на волю. Ночью охрана затыкала все отдушины в помещении. Наступала томительная духота. На спящие, потные тела заключенных набрасывались полчища клопов, прятавшихся в щелях стен и деревянных нар.
Сантинелы, наблюдавшие через смотровое окошко за узниками, часто врывались в помещение и, поднимая крик, избивали тех, кто позволял себе подняться с нар, защищаясь от клопов или пытаясь утолить жажду.
Кончился месяц пребывания под арестом, а мы так и не знали, что будет с нами дальше. Через одно из окон были видны часть двора лагеря и стены бараков. Один из заключенных, в прошлом связист, достал где–то кусок зеркала и решил попробовать с помощью световой сигнализации связаться с двором лагеря.
Когда солнечные лучи коснулись окна нашего жилища, связист направил «зайчик» на стекла противоположного барака. «Зайчик» сразу же привлек внимание товарищей, и они немедленно отозвались. Связисты по азбуке Морзе обменялись несколькими фразами. Мы попросили: «Сообщите новости». Получили ответ: «Из лагеря бежало пять человек. Два товарища от избиения умирают. Вас отправят в военную тюрьму для военно–полевого суда…»
Этой связью мы пользовались пять дней, пока ее не обнаружила сигуранца. Жандармы устроили у нас повальный обыск, но зеркало не нашли. Дежурный офицер пригрозил нам общей поркой, если будет замечена попытка повторить сигнализацию.
Однако следующий дежурный офицер — локатинент Бузаш оказался совершенно другим человеком. Он знал, что заключенные сведены в тесное помещение, в ночное время задыхаются от духоты, знал и о том, что в помещении с деревянными стенами, потолком и грязными нарами царствуют полчища клопов. Заступив на дежурство, Бузаш сказал по–русски: «Здравствуйте, товарищи! Крепитесь, скоро будет свобода!»
Это привело нас в недоумение, но только на некоторое время… К концу дня нам были доставлены несколько ведер кипятка, ошпарены нары, пол. Заменены матрацы, выдано сменное белье, все вымылись в бане. А на ночь в помещение был поставлен бак с холодной водой.
После этого у нас появилось желание поговорить с покатинентом… Но оказалось, что в лагерь из командировки возвратился комендант Попович и, узнав о самоуправстве Бузаша и его сочувствии «большевиче», засадил его самого в карцер. После этого Бузаша в лагере никто не видел.
НА ПАРОХОДЕ ПО ДУНАЮ
В середине мая, в один из вечеров, наша группа под усиленным конвоем была переведена из карцера на пристань. Здесь стало известно,. что арестованных узников погрузят на пароход и отправят Дунаем в неизвестном направлении. Командование выбрало водный транспорт, чтобы предотвратить побеги.
Поздно ночью нас без шума запрятали в тесный трюм товаро–пассажирского парохода. Без единого гудка судно отвалило от пристани.
— А что, товарищи, возможен и такой вариант, как это было в гражданскую войну: белогвардейцы коммунистов расстреливали на палубе и в воду… А здесь орудуют фашисты, — сказал кто–то в темноте.
— Горчицы тебе на язык! — отозвался угрюмый голос.
— Дай хоть немного на пароходе покататься, брехло!
— И есть же такие нетерпеливые — уже и приговор подготовили, — сыпались реплики. Вдруг все стихло.
В трюме от духоты трудно дышать. Маленькие иллюминаторы почти не пропускали свежего воздуха. Запрятанных в трюм людей обслуживала молодая черноволосая особа. Она наполнила бак водой, повесила на гвоздик алюминиевую кружку и, улыбаясь, направилась к выходу. Даже при тусклом свете электрической лампы, прикрепленной к потолку, ослепительно блеснули ее белые зубы.
— Гражданочка! — окликнул женщину Шикин. — У меня вопросик.
К нашему удивлению, незнакомка обернулась. Статная, полногрудая, она чем–то напоминала задорную, веселую украинку.
— Куда это нас отправляют, если не секрет?
Смуглянка на чистом русском языке охотно назвала конечную пристань и добавила:
— Идти будем трое суток.
— Откуда знаете русский?
— Я из Кишинева, а там многие говорят по–русски.
— Быстро ли будем плыть? — продолжал спрашивать Шикин.
— В Дунае плавает много магнитных мин. Их почти каждую ночь сбрасывают американские самолеты. Ежедневно взрываются один–два парохода. Поэтому плыть будем медленно.
— А как вы попали сюда?
Лицо молдаванки вдруг стало грустным, добрая улыбка сбежала с лица, щеки зарумянились.
— Так уж случилось, — тихо ответила она и удалилась.
Наступила томительная тишина. Каждый думал об этих проклятых минах, которые в любую минуту могли пустить пароход и его обитателей на дно реки. Из полумрака донесся тихий голос:
— Если наскочим на мину, то поминай как звали, никто из трюма не спасется!
— Все равно, — равнодушно ответил ему другой голос, — не по решению военно–полевого, так тут, какая разница?
Однако ночь прошла спокойно. Только от Калафата мы ушли недалеко. Ночью пароход часто приставал к берегу.
Прижавшись ко мне, что–то шептал Петр Собецкий. Из–за шума машины и воды за иллюминатором я ничего не понимал.
Днем, когда в трюме от духоты становилось невмоготу, нам разрешали группами выходить на несколько минут на палубу. «Сердобольный» майор, сопровождавший нас, считал это отступлением от правил. А чтобы кто–нибудь не вздумал пытаться бежать, на капитанском мостике он установил пулемет, по бортам судна расставил шеренги сантинел, вооруженных автоматами и гранатами.
К вечеру пароход приблизился к румынской пристани и нефтебазе Джурджу. На правом берегу Дуная показался большой болгарский город Рущук. Когда мы подходили к нему, неожиданно взвыли сирены. Сигналы повторились и на нашем судне. Засуетилась команда, пароход сбавил ход и пошел к берегу, заросшему высокими вербами и тополями. Судно впритирку встало к берегу, наполовину укрывшись под ветвями вербы. Команда парохода и солдаты конвоя быстро высыпали на берег и начали рубить ветви. Через несколько минут обнаженная часть парохода была замаскирована зеленью. Команда и охрана сошли на берег. Они искали убежище под толстыми деревьями, наша группа осталась на пароходе.