Страница 78 из 85
— С детства сыт по горло Прибалтикой — десять лет подряд возили как на каторгу.
— Ты же говорил, тебе нравится Балтийское море, чистые северные озера. Помнишь, мы даже собирались туда в прошлом году?
— В прошлом году было жарко. А сейчас идут дожди. Там так сыро и мерзко. Там ужасный климат.
— Тогда мне, наверное, стоит выйти замуж за Анджея без всякой репетиции. В конце концов она ничего не даст, кроме балаганной свадьбы, как у вас.
— Посмотрим, как будет у тебя. Герман, ты что-то очень бледный. Ты был сегодня у матери?
— Разговаривал с ней по телефону. Светка была.
— Во-первых, что за обращение — Светка, во-вторых, откуда вам все известно? Мне иной раз даже страшно делается: такое ощущение, будто вы следите за каждым моим шагом, каждым порывом души, каждым…
— Я все-таки позвоню ей — наверняка обрадуется.
Ирка пошла в комнату.
— Ты на самом деле решила загубить свою жизнь с этим напыщенным идиотом?
Герман говорил низким шипящим шепотом.
— А вы на самом деле едете в Палангу с Анжелой?
— Мать окончательно выжила из ума. Что еще она тебе успела наплести?
— Ничего лишнего. От вас я узнала значительно больше.
— Я все лето проторчал в Москве. Имею я право хоть немножко развеяться?
— Я тоже его имею. К тому же ненавижу оставаться в пустой квартире.
— Ты с этим… паном хлебнешь. У него о себе такое мнение.
— Думаю, эта ваша… пани тоже штучка хоть куда — триста рублей за каких-то два-три дня — такса на уровне валютных шлюх. Только там наверняка минимум риска и максимум наслаждений. Здесь же вряд ли фирма гарантирует все прелести…
— У тебя поганый язык.
— Русский. И вполне литературный между прочим. Если желаете, могу перейти на сленг. Если эта курва надеется остаться мисс Инкогнито, боюсь, ей придется зашить пи…
— Молчи, стервоза. Все вынюхала, выведала.
— Вам это ничем не грозит — Ирка спит и видит свой голубой Дунай и придунайские уцененки. Что касается меня, то я завтра же…
— Ты никуда не поедешь.
— Мне что, стеречь вместо пуделя квартиру?
— Я тоже никуда не поеду.
— Ха-ха. И что, фирма на самом деле гарантирует?
— Замолчишь ты наконец или нет?
— Замолчу, если вы скажете, как ее зовут. Только без брехни.
— Виктория.
— Имя Анжела мне больше нравится — что-то домашненькое, уютненькое, тепленькое. А эта какая-то казенная женщина. К тому же одинокая. Капкан, откуда выберешься инвалидом.
— Замолчи, черт тебя побери.
— Она похожа на меня?
— Кто? Да, да, что-то есть. Слушай, ты совсем обнаглела.
— Так я и думала. Это я во всем виновата. Я довела вас до падения. Бедный, хороший, интеллигентный, добрый…
— Наталиванна расплакалась — я толком не поняла из-за чего. — У Ирки была потухшая физиономия. — Она сказала, что любит меня как родную дочку, что Маничка в конце концов перебесится… Что происходит? Светлана, что вы задумали за моей спиной?
— Если под этим «вы» ты подразумеваешь, как обычно, меня и собственного мужа, ты крепко ошибаешься. В данном случае я действую в одиночку.
— Не ври — у тебя вид настоящей интриганки. Хватит строить из себя Мону Лизу. Я на многое закрывала глаза. Не смотри на меня таким мерзким взглядом, как запульну сейчас в тебя…
— Мать давно спятила. — Герман на всякий случай схватил Ирку за руку. — К тому же она всегда была ужасно мнительной.
— Нет уж, довольно морочить мне мозги. Болтаете тут для отвода глаз про всяких Анджеев, Анжел, а сами…
— Светлана тут ни при чем. Оставь Светлану в покое.
— Разумеется, твоя роль отвратительней, но и она…
— Ничего не может быть отвратительней роли сводни, но ты, сестричка, справилась с ней блистательно.
— Девочки, давайте лучше выльем. С матерью я поговорю сам и с глазу на глаз.
— Как с мужчиной, что ли?
— Что-то тут нечисто, нечисто… — Ирка смотрела на меня. — Светка, неужели ты смогла бы…
— При чем тут Светка? Она скоро переедет в свою Варшаву и будет плевать на нас оттуда.
— Готовы ради собственного спокойствия даже мной пожертвовать.
— Ну, не в Варшаву, так еще куда-нибудь. А нам с тобой век доживать.
— Знали бы вы, как я всех ненавижу. И себя в том числе. Какая же грязь, грязь. Представляю, какой без меня будет вертеп.
— Твоя фантазия слишком бедна, чтобы представить все в красках. Но если хочешь, заранее могу обрисовать тебе в подробностях поступки, мысли и даже ощущения твоего мужа, которому вполне хватит недели, чтобы убедиться в том, что лучше нас с тобой никого нет и не может быть на свете.
— Герман, у тебя кто-то есть? Светка, у него на самом деле есть кто-то? Кто?
— Сама хотела бы знать. Взглянуть, сравнить, проанализировать, сделать соответствующие выводы и…
— Прекратите. Немедленно прекратите этот кошмар. Ну что, что вы от меня хотите? Откройте окно… скорее… Мне плохо.
Так пишутся мелодрамы — этот самый популярный во все времена жанр. Их написано такое невероятное количество, причем на все случаи жизни, что каждому из нас только и остается нести бремя выбранной роли. Костяк сюжета, как ни наворачивай, всегда незамысловат: он любит, она не любит, его любят, он любит другую. Наше время, однако, и в этот жанр внесло свои коррективы: оба не любят, но она боится остаться одинокой, поскольку вокруг рыщут голодные полчища конкуренток, особенно в столице и ее окрестностях. А ему и так хорошо: в конце концов какая разница, кто будет варить сосиски и сдавать в прачечную грязное белье?
…Когда я приехала утренним поездом из Ленинграда, в почтовом ящике меня ждало письмо от Анджея, пустая квартира, Иркина едва читаемая записка на письменном столе. Я позвонила Наталье Ивановне. Ее голос был натранквилизован, и я поняла, что все обстоит плачевно.
— Ирка пишет, что Герман в реанимации.
— Ты когда приехала? «Стрелой»? Маничка был без памяти, когда Иришка вошла в вагон. Кто-то уже по пути догадался вызвать реанимационную машину.
— У него инфаркт?
— Запущенный. Он перенес его на ногах. Тот, первый, когда Иришка была в Вене, в сравнении с этим семечки. Его нужно было положить в больницу там, а не везти в Москву. Так считает его лечащий врач. Тем более в Риге есть неплохие кардиологи.
— От меня что-то требуется?
— Деточка, остается сидеть и смиренно ждать исхода. Врачи настроены пессимистично. Я была в церкви и просила Николая Чудотворца заступиться за бедного Маничку перед Господом Богом, чтобы он простил ему грехи. На твоем месте я бы тоже сходила в церковь…
— Раз от меня ничего не требуется, поеду к родителям на дачу. Знали бы вы, Наталиванна, сколько всего мне довелось пережить за последнее время…
Мы собирались в Ленинград с Анджеем, но в самый последний момент я уехала без него. Он просил у меня в письме прощения, как будто от того, прощу я его или нет, могло что-то измениться. Да и зачем менять то, что должно оставаться неизменным?
Я сидела у окна, смотрела на заснеженные елки и думала о том, плохо или хорошо поступила женщина, которую Герман, судя по всему, любит или по крайней мере считает, что любит, бросив его в тяжелую минуту на произвол чужих людей, судьбы, Иркиного милосердия и прочих составных частей элементарного бездушия. Я бы ни за что на свете не бросила своего любимого…
Я плакала, когда появился месяц — с ухмылкой паяца. Мне так хотелось, чтоб меня пожалели, чтобы я пожалела…
— Он умер, так и не придя в сознание. Знать бы, кто эта сволочь…
Похоже, у Ирки уже не осталось сил ненавидеть Германа.
— А вдруг на этот раз он на самом деле был один?
— Но кто-то же дал эту гнусную телеграмму: «Встречайте в седьмом вагоне поезд номер два обязательно встречайте плохо с сердцем».
— Сам мог ее дать.
— У вас-то с Анджеем все по-человечески было?
— Я была в Ленинграде без Анджея.
— Шутишь. Или, как всегда, темнишь.