Страница 4 из 85
Я поняла, что отдаюсь ему вся без остатка.
— Может, нам стоит…
Он положил на мои губы палец.
— Не стоит. Нет. Не стоит.
— Даже если я тебя очень попрошу?
— Ты не станешь просить меня об этом, инфанта.
— Ты боишься?
— Проблем, — сказал он и вдруг рассмеялся. — Их и без того хватает.
— Ты слишком серьезно воспринимаешь жизнь.
— Ошибаешься. Я стараюсь сделать ее как можно веселей.
Он вздохнул. Он лежал какое-то время неподвижно рядом со мной, а я, приподнявшись на локтях, любовалась его большим красивым телом. Мне вдруг захотелось, чтоб это тело принадлежало мне. Только мне. Но я не осмелилась сказать об этом вслух.
Леня вдруг странно хмыкнул, вскочил и накинулся на меня со своими неистово нежными ласками.
— Нет, ты не должна этого делать, — прошептал он, когда я неожиданно для себя поймала его руку и поцеловала в запястье. — Я хочу остаться твоим шутом, инфанта, понимаешь?
Я не уехала на следующий день. Я подвернула лодыжку, спускаясь с последней ступеньки своей лестницы. Перелом оказался сложным. И было невыносимо больно.
Леня нес меня на руках в операционную.
Рентген показал, что порваны связки, да еще осколок кости вонзился в какую-то мышцу. Оперировали меня под общим наркозом.
Придя в себя, я увидела первым делом Леню.
У меня была легкая, почти невесомая, от наркоза голова, и я, кажется, наболтала ему кучу глупостей про любовь и прочую ерунду. Он слушал меня не перебивая, пожимая время от времени мою руку, которую все время держал в своих сильных ладонях. По-моему, я даже говорила, что хочу выйти за него замуж. Правда, это могло мне присниться.
Тревога делала его лицо очень красивым и совсем юным.
Он просидел возле меня всю ночь. Я, как дочь главврача, лежала в отдельной палате. Утром он попытался дать мне судно, но я сказала, что скорей у меня лопнет мочевой пузырь, чем я позволю ему…
Он хохотал. Ему, похоже, очень понравился мой ответ.
Через пять дней Леня внес меня на руках в мансарду. Отец с трудом сдерживал слезы и называл его «сынок». Я слышала, как он говорил матери, что этого парня Анюте послал сам Бог.
В первую же ночь моего возвращения возобновились наши свидания.
— Я не хотел, чтоб ты уезжала, — сказал Леня между поцелуями. — Я очень сильно не хотел этого. Прости, ладно?
— Ты думаешь?..
Я не закончила свою фразу. Я тоже так думала. Более того, я знала точно: это сделал он.
Нас застукала бабушка. Она поднялась совсем неслышно, а мы были слишком увлечены новыми ощущениями: я лежала, положив под попку подушку и слегка расставив ноги, а Леня проводил языком по внутренней стороне моих бедер, все ближе и ближе подбираясь к тому самому месту, которое, как мне казалось, превратилось в пылающий очаг. Бабушка тихо ойкнула и упала в кресло.
Леня медленно повернул голову. К счастью, он еще не успел стянуть свои тренировочные штаны.
— Я… извините… я… старая дура… — бормотала бабушка, прижимая к своим пунцовым щекам ладони.
Леня накрыл меня одеялом.
— Бабушка, ты ничего не скажешь родителям, поняла? — подала голос я.
— Поняла, внученька. А вы… Ты… Я очень рада. Очень, очень рада.
Она залилась счастливыми слезами, потом осенила нас широким крестом.
— Спасибо, — сказал Леня. Если он и был смущен, то умело это скрывал.
— Я так и знала, — лепетала бабушка. — Вы — чудесная пара. Господи, а я-то, старая дура… Я сейчас уйду, уйду. — Она попыталась встать с кресла, но, судя по всему, от потрясения лишилась сил. — Я сейчас, сейчас… — Вторая попытка тоже оказалась неудачной.
— Посидите с нами, Варвара Егоровна, — сказал Леня. — Я делал Анюте массаж. Чтоб нога не отекала.
— Да, да, — лепетала бабушка. — Массаж…
— Но родители, мама в особенности, могут истолковать все по-другому, — добавила я, уже окончательно придя в себя.
— Да, внученька, да. Но вы такая замечательная…
— Бабушка, я вовсе не собираюсь выходить замуж. Мне нужно сперва закончить институт.
Леня подмигнул мне и показал большой палец.
— Я не пара вашей внучке, Варвара Егоровна, — я всего лишь санитар в больнице. Она выйдет замуж за какого-нибудь дипломата или иностранца.
— Боже сохрани. У них там СПИД вовсю гуляет. Я боюсь.
Скоро бабушка смеялась Лёниным детским анекдотам. Рассказывая их, он умудрялся массировать мне обе ноги, которые я высунула из-под одеяла.
Когда бабушка наконец ушла, судя по всему, удрученная тем, что приняла желаемое за действительное, Леня сказал:
— Успокойся, инфанта, шут знает свое место. Да и вряд ли кому-то из смертных удастся вывести шута на чистую воду.
Я уехала через полтора месяца. Не хотелось брать академический — я привязалась к девчонкам из группы. Да и в Москву потянуло.
Леня сказал за минуту до отхода поезда:
— Чувствуй себя свободной, инфанта. Попробуй все, что хочешь.
— Но я не хочу, чтоб ты…
Он рассмеялся, звонко поцеловал меня в щеку и, прежде чем соскочить на ходу с подножки, шепнул на ухо:
— Спасибо за признание в любви. Не ожидал. Тронут.
Освещенный робким мартовским солнцем перрон с тремя одинокими фигурками медленно уплывал в прошлое.
Вернувшись в столицу, я поняла, что мне необходимо выйти замуж и получить московскую прописку — статус иногородней студентки не слишком вписывался в мои представления о нормальной жизни. Тем более все мои подружки были москвичками — с хорошими или даже шикарными квартирами, кое у кого были дачи или хотя бы садовые участки. Я снимала комнату. Вернее, целую квартиру, потому что хозяйка чаще всего отсутствовала, нянча поочередно внуков. Подружки мне завидовали: «Свобода, свобода и еще раз свобода духа и плоти», как выразилась наша интеллектуалка Женька Брусиловская. Я почему-то ею не пользовалась.
Но, мне кажется, вовсе не потому, что не хотела изменять Лене.
Я думала порой о наших с ним отношениях. Моему телу очень не хватало его ласк. Мне было с ним хорошо и, что самое главное, легко. Но для того чтоб влюбиться, чего-то не хватало. Правда, я не собиралась влюбляться в столь юном возрасте и становиться чьей-то марионеткой. Я была довольно наблюдательна и видела, какие фатальные перемены происходили кое с кем из подружек, встретивших своего «рокового» мужчину. К тому же…
Я пока не забыла эпизод с рвущимся в бой мужским членом.
Но мой будущий муж наверняка захочет получить то, что принадлежит ему по праву. Тем более он не станет церемониться с осчастливленной им провинциалкой. Я вздыхала, вспоминая Леню. Был бы он москвичом, с отдельной квартирой, хотя бы однокомнатной… Не смогу я жить в провинции. И бедность меня угнетает. Мои родители никогда богатыми не были, хотя достаток в доме ощущался всегда.
Леня мне снился. Теперь он, а не любимые киноактеры были причиной моих частых ночных оргазмов.
— Инфанта хочет шута, — сказала я вслух, как-то проснувшись поутру. И, одевшись минут за пять, двинула за билетом. Перед экзаменами выдалась свободная неделька. Нагряну без предупреждения. Думаю, все без исключения будут счастливы.
Дома я застала одну бабушку. Она растерянно всплеснула руками, всхлипнула, припав на секунду к моей груди, и бросилась собирать на стол.
— Я голодная, ба. А где… остальные?
— Отец на работе, мама ушла в магазин.
Бабушка повернулась к буфету и стала доставать парадный сервиз.
Я молчала. Наверное, потому, что интуитивно понимала: негоже спрашивать инфанте, где ее шут. Но так и подмывало спросить. А бабушку, как я догадывалась — рассказать.
— …Уехал Ленька, — минуты через две прорвало бабушку. — Говорят, сделал ребеночка Светке Полухиной и был таков. Но она сама на него вешалась. Еще как вешалась… Красивый парень. Я к нему как к родному внуку привязалась, — тараторила бабушка, удрученная Лёниным отъездом и предчувствием, что это известие расстроит и меня.