Чайная роза

Оставался фунт и девять. Все это уходило на еду, причем не слишком шикарную. На покупку мяса, рыбы, картошки, фруктов и овощей, муки, хлеба, овсянки, нутряного сала, молока, яиц, чая, сахара, масла, джема и патоки, необходимых для трехразового питания шести человек (не считая грудного ребенка), Кейт отводила двадцать шиллингов. Шиллинг откладывался на похороны, еще один — на одежду. У Кейт была копилка, куда она всеми правдами и неправдами раз в неделю опускала шиллинг на непредвиденный ремонт одежды или обуви и два — на случай стачки. Она завела этот порядок два месяца назад и теперь откладывала деньги каждую неделю, не стыдясь экономить на еде. На все остальные расходы оставалось не более четырех шиллингов. Сюда входили оплата счетов врача, траты на гуталин, сухари, мятные лепешки, спички, иголки с нитками, воротнички, мыло, тоник, марки и крем для рук. Часто к очередной субботе у них оставалось всего несколько пенни.

Чтобы обеспечить семье такой уровень жизни, они с Падди трудились не покладая рук. Теперь он считался в Уайтчепле солидным человеком, мужчиной с твердым заработком. Ничего общего с поденщиком, которым был Падди, когда они поженились. На рассвете он приходил на пристань, где мастер выбирал самых сильных и платил им по три пенса за час работы. Теперь Фиона и Чарли работали, и их жалованье играло очень большую роль. Да, они были бедняками, но уважаемыми работающими бедняками, а это огромная разница. На еду им хватало. Дети были чистыми, аккуратно одетыми и ходили в целой обуви.

Постоянная борьба за возможность оплачивать, счета утомляла Кейт, но выбора не было. Либо это, либо полная нищета. Если не сможешь платить за квартиру, твою мебель выбросят на улицу, а ты сам отправишься в ночлежку, где подхватишь вшей. Твои дети будут ходить оборванными, а муж уйдет, потому что не сможет смотреть на своих худых, голодных отпрысков. Кейт видела, что случалось с семьями, жившими на их улице, когда муж терял работу или заболевал. С такими же семьями, как ее собственная, у которых не было никаких сбережений, если не считать нескольких монет, лежавших в жестяной банке. Нищета была пропастью, в которую легче упасть, чем из нее выбраться, и Кейт хотела, чтобы расстояние между этой пропастью и ее семьей было как можно больше. В случае стачки они оказались бы на самом ее краю.

— Я знаю, что нам делать, миссис Финнеган, — хихикнув, сказала Лилли. — Я прочитала в газете, что человек, который поймает Уайтчеплского Убийцу, получит награду. Сто фунтов — это целая куча денег. Мы с вами можем сцапать его.

Кейт тоже засмеялась:

— О да, Лилли, мы с тобой — парочка хоть куда! Выйдем ночью в переулок, я с метлой, а ты с молочной бутылкой, обе перепуганные насмерть!

Женщины поговорили еще немного, потом Кейт допила чай, поблагодарила подругу и сказала, что ей пора. Лилли открыла ей дверь кухни. Нужно было добраться до задней калитки, а потом пройти по узкому проулку, который огибал дом и вел на улицу. Сколько раз она в кровь стирала костяшки о кирпичную стену? Кейт предпочла бы пройти через дом и выйти в переднюю дверь, но соседи могли увидеть ее и рассказать об этом миссис Брэнстон. Дом принадлежал представителям среднего класса и стоял на приличной улице, поэтому приходить и уходить через переднюю дверь прислуге не полагалось.

— Пока, миссис Финнеган.

— Пока, Лилли. Не забудь запереть за мной, — негромко предупредила Кейт. Ее голос заглушала большая корзина с бельем, стоявшая на плече.

Глава шестая

«Вот и осень пришла», — подумала Фиона, закутавшись в шаль. Ее признаки читались безошибочно: листья опадали, дни стали короче, а угольщик, ездивший в фургоне, громко предлагал свой товар. Стояло хмурое сентябрьское воскресенье; сырой воздух становился все более прохладным. «МЕРТВЫЙ СЕЗОН, — гласил газетный заголовок. — УАЙТЧЕПЛСКИЙ УБИЙЦА ВСЕ ЕЩЕ НА СВОБОДЕ».

Фиона сидела на крыльце, присматривая за игравшим рядом Сими, читала газету и гадала, как кто-то рискует выходить в переулок, зная, что рядом бродит убийца. «Дьявол умеет очаровывать», — говорила ее мать. Наверное, она была права. Иначе как можно заставить женщину пойти с ним в темное, туманное и безлюдное место?

Люди, жившие на ее улице и во всем Уайтчепле, не могли поверить, что кто-то может совершить подобное дело, а потом бесследно исчезнуть. Полицейские выглядели шутами гороховыми. Их ругали парламент и пресса. Фиона понимала, что это камни в огород дяди Родди. После обнаружения трупа Полли Николс он так и не пришел в себя. Бедняге до сих пор снились кошмары.

Убийца был чудовищем. Пресса называла его символом всех грехов общества — как стремления к насилию и неуважения к закону, характерных для рабочих, так и распутства привилегированных классов. Богатые считали его злобным мерзавцем из простонародья, а бедные — человеком из высшего общества, джентльменом, который получает извращенное удовольствие от охоты на уличных проституток. Для католиков он был протестантом, для протестантов — католиком. Иммигранты, жившие в Восточном Лондоне, считали его чокнутым англичанином, спятившим от пьянства и схватившимся за нож. А коренные англичане — грязным и безбожным иностранцем.

Фиона не пыталась представить себе убийцу. Ей не хотелось знать, как он выглядит. Ей не было до этого дела. Девушке хотелось только одного: чтобы его поскорее поймали. После этого можно будет снова гулять вечерами с Джо и не бояться, что мать из-за пятиминутного опоздания решит, что ее дочь лежит в переулке мертвая.

Прозвучавший рядом стук рухнувших кубиков заставил ее вздрогнуть.

— Сволочь! — выругался Сими.

— Это тебя Чарли научил? — спросила Фиона.

Брат гордо кивнул.

— Не вздумай повторить это при па, малыш.

— А где Чарли? — подняв лицо, спросил ее Сими.

— На пивоварне.

— А почему не дома? Он обещал принести мне лакрицу.

— Скоро придет, милый. — Фиона почувствовала угрызения совести. Чарли был не на пивоварне, а в «Лебеде», пивной на берегу реки. Там он устраивал взбучку какому-то парню, но сказать об этом Сими было нельзя. Братишка был слишком мал для того, чтобы хранить секреты, и мог проболтаться матери. Чарли дрался за деньги. Фиона слышала это от Джо, а тот — от какого-то приятеля, который поставил на Чарли и выиграл. Это полностью объясняло новую привычку Чарли являться домой с фонарем под глазом, который он неизменно приписывал «потасовке с приятелем».

Фионе не полагалось знать про бои, поэтому она не могла спросить Чарли, что он собирается делать со своим выигрышем. Впрочем, догадаться было несложно: дядя Майкл и Америка. Она видела, как загорелись глаза брата, когда мать распечатала конверт и вслух прочитала, как дядя описывал свой магазин и Нью-Йорк. Позже она застала Чарли за кухонным столом. Он перечитывал письмо и даже не поднял головы, когда сестра очутилась рядом. Только промолвил:

— Фи, я уеду.

— Это невозможно. Мама будет плакать, — ответила она. — Да и денег на билет у тебя все равно нет.

Но брат пропустил ее слова мимо ушей.

— Держу пари, дядя сумеет найти для меня местечко в своем бизнесе. Тем более сейчас, когда у тети Молли родится ребенок. Почему бы не обратиться к родному племяннику? Я не собираюсь всю жизнь вкалывать за гроши на этой проклятой пивоварне.

— Ты сможешь работать в магазине, который откроем мы с Джо, — ответила она.

Чарли возвел глаза к небу.

— Перестань корчить рожи! У нас будет свой магазин, вот увидишь!

— Как-нибудь сам справлюсь. Уплыву в Нью-Йорк.

Фиона забыла этот разговор и вспомнила о нем только тогда, когда узнала, что Чарли дерется за деньги. Выходило, что брат не шутил. В Америке улицы вымощены золотом. Если он уедет туда, сразу станет богачом. Конечно, она будет за него рада, но ведь это так далеко… Да, верно, Чарли был настоящим обормотом, но Фиона любила брата, а люди, уезжавшие в Америку, никогда не возвращались оттуда. Если человек садился на пароход, от него не оставалось ничего, кроме воспоминаний и случайных писем.