Страница 32 из 119
Твой верный друг и возлюбленный
Марк
Дочитав письмо, Мириам поцеловала его и спрятала на груди. Затем развернула свёрток, где оказалась шкатулка из слоновой кости с привязанным к ней ключиком. Внутри, завёрнутое в мягкую кожу, покоилось ожерелье из самых дивных жемчужин, какие только приходилось видеть Мириам. При виде ожерелья она вскрикнула от радости. И это ещё не всё. В шкатулке Мириам нашла перстень с изумрудом, на котором были вырезаны голова Марка и её собственная, скопированная со статуэтки, подаренной ею Марку.
— Посмотри, Ну, посмотри, — закричала Мириам, показывая Нехуште чудесные украшения.
— Глядя на такое зрелище, заблестят и старые глаза, — сказала Нехушта, беря в руки ожерелье. — Я понимаю кое-какой толк в жемчужинах: эти стоят целое состояние. Счастлива девушка, имеющая такого возлюбленного.
— Нет, девушка, которой не суждено стать счастливой женой, не может быть счастлива, — вздохнула Мириам, и на её голубые глаза накатились слезинки.
— Не горюй, всякое ещё может случиться, — утешила её Нехушта, надевая ожерелье ей на шею. — Главное — ты получила от него весточку, он всё ещё тебя любит. И смотри, как хорошо сидит перстень у тебя на безымянном пальце, — настоящий свадебный подарок!
— У меня нет права носить этот перстень, — прошептала Мириам, но всё же его не сняла.
— Пошли, — сказала Нехушта, пряча шкатулку под своим просторным платьем, — солнце уже садится, а сегодня вечером за ужином у нас гости.
— Какие гости? — рассеянно полюбопытствовала Мириам.
— Заговорщики, все до одного, — ответила Нехушта, пожав плечами. — Они, видите ли, вынашивают великий замысел — изгнать римлян из Священного города. Как бы все мы не пожали горькие плоды с этой лозы, взращённой твоим дедом. Ты слышала, что Халев уже возвратился в Тир?
— Халев? — выдавила Мириам. — Нет.
— Прибыл вчера и будет присутствовать на ужине, вместе с другими. Говорят, он отважно сражался в пустыне и был одним из участников захвата крепости Масада[25] с истреблением всего римского гарнизона.
— Стало быть, он против римлян?
— Да, ибо надеется стать первейшим среди евреев и ни перед чем не останавливается.
— Я не хочу с ним встречаться, — сказала Мириам.
— Но этого не избежать, и чем быстрее ты с ним встретишься, тем лучше. Почему ты его боишься?
— Не знаю, но я его боюсь и всегда боялась.
Когда Мириам вошла в трапезную, все двенадцать гостей уже восседали на диванах, ожидая начала пиршества. По настоятельной просьбе деда она облачилась в лучшее своё платье, скроенное и вышитое в греческом стиле; волосы заплетены в несколько узлов и затянуты золотой сеткой; талия перехвачена золотой опояской, отделанной жемчугом; на шее — жемчужное ожерелье, присланное Марком, а на пальце — одно-единственное кольцо с его и её изображением. Хотя и небольшого роста, она была очень хороша собой; увидев её, дед пошёл ей навстречу, поочерёдно представил её гостям, которые поднялись при её появлении. Один за другим они кланялись ей; она внимательно изучала глазами их лица — по большей части суровые и непримиримые. Халева среди них не оказалось, и она уже с облегчением вздохнула, когда штора отодвинулась и перед ней предстал Халев.
Да, то был он, никакого сомнения, но как сильно переменился он с того времени, когда она видела его в последний раз, два года назад. Тогда ещё незрелый, страстный юнец, теперь блистательный молодой человек, очень красивый в своей смуглоликости, сильный и быстрый в движениях. Под стать его внешности и роскошная одежда, типичная одежда знатного восточного воина, выражение лица горделивое, даже надменное. Гости встретили его почтительными поклонами, как приветствуют человека неоспоримо высокого положения, который может подняться ещё выше. Да, даже Бенони, проявляя уважение, шагнул ему навстречу. На все эти приветствия Халев отвечал небрежно, если не высокомерно, пока не увидел вдруг стоящую в тени Мириам; он тут же, не глядя на гостей, направился в её сторону.
— Наконец-то мы встретились вновь, Мириам, — сказал он; его гордое лицо смягчилось, а глаза остановились на ней с восхищением. — Рада ли ты видеть меня?
— Конечно, Халев, — ответила она, — всегда радостно видеть своего друга по детским играм.
Халев нахмурился, ибо его мысли были далеко от детства с его беспечными играми. Прежде чем он успел что-нибудь сказать, Бенони пригласил всех сесть, и Мириам заняла своё привычное место хозяйки дома.
К её удивлению, Халев опустился на диван рядом с ней, где должен был сидеть старейший из гостей, который несколько мгновений стоял с разгневанным лицом, пока Бенони не подозвал его к себе. Рабы поднесли по очереди всем гостям сосуды с благоухающей водой для мытья рук, и пиршество началось. Прежде чем окунуть пальцы в воду, Мириам вспомнила о кольце и повернула его резным камнем внутрь. Халев заметил это, но ничего не сказал.
— Откуда ты, Халев? — спросила она.
— Я участвовал в боях, — ответил он. — Мы бросили вызов самому Риму, и он его принял.
Она вопросительно на него поглядела.
— Разумно ли это?
— Как знать, — сказал он. — Но дело уже сделано. Признаюсь, я долго колебался, но твой дед меня уговорил, и теперь я должен следовать стезей, которую указывает сама судьба.
И он стал ей рассказывать о взятии Масады и о кровавых распрях между сектами в Иерусалиме.
Затем он заговорил о ессеях — они всё ещё живут в своей деревне, хотя и в постоянном страхе, ибо вокруг них идут непрерывные сражения, — и о днях их с Мириам детства, что доставило ей удовольствие. В это время в комнату вошёл гонец и что-то шепнул на ухо Бенони; тот воздел руки к Небесам, как бы в знак благодарности…
— Какие новости? — спросил один из присутствующих.
— Новости, мои друзья, таковы: римлянин Цестий Галл[26] отогнан от стен Иерусалима, а его войско разбито в Бет-Хоронском проходе.
— Хвала Господу, — воскликнули все в один голос.
— Хвала Господу, — повторил Халев, — даровавшему нам столь великую славную победу! Проклятые римляне повержены в прах!
Промолчала только Мириам.
— О чём ты думаешь? — спросил он, глядя на неё.
— Что они воспрянут — ещё более могучие, чем прежде, — ответила она и по знаку Бенони встала и оставила трапезную.
Через коридор она прошла в портик и уселась, опершись руками о мраморные перила. Снизу доносился немолчный плеск волн.
Впервые за долгое время в череду мирных дней вторглось волнение. Сперва появился посланец с дарами от её возлюбленного и письмом, которое ей очень хотелось перечитать; за ним, как буря после затишья, последовал тот, который — если она не ошибается — всё ещё домогается её любви, — Халев. Как странно сложилась судьба у них троих! Как высоко они вознеслись, все трое! Она, некогда сирота на попечении ессеев, — теперь важная, богатая особа, обладающая всем, чего только может пожелать сердце, кроме одного, самого, увы, желанного. Марк — ещё недавно бедняк, весь в долгах, солдат, искатель приключений — тоже занимает теперь высокое положение, тоже богач, хотя ему и приходится играть роль глупца в угоду своему безумному императору.
Велико богатство и Халева; в эти времена волнений и бунтов и он тоже обрёл высокое положение и власть. Все трое они восседают теперь на вершинах, покрытых глубоким снегом, который может быть растоплен солнцем их процветания. При всей своей молодости и неопытности, наблюдая за переменчивой морской стихией, она вдруг с большой силой ощутила всю зыбкость окружающего её мира, инстинктивно осознала его тщету. Великие люди, чьи имена на устах у всех, вдруг сходят со сцены опозоренные либо погибают. Группы людей, сплочённых общим делом, возносятся, затем низвергаются; один первосвященник сменяет другого; на место высокого военачальника приходит новый, но всех их, проходящих, как волны под ней, рано или поздно поглощают ночная тьма и забвение. Недолгий танец под солнечными лучами, недолгие стенания в тени — и смерть, а после смерти...
25
Масада — знаменитая горная крепость недалеко от Мертвого моря.
26
Цестий Галл — римский наместник Сирии в 64—65 гг.