Страница 37 из 79
— Вижу, что тут, — буркнул Коля. — Как очутился у бабки? Прилетел, что ли?
— Ага. На ливисапете. С Сережей…
Из дома навстречу гостям выбежала девчонка. Остановившись на верхней ступеньке крыльца и мельком осмотрев пришельцев, она ни с того, ни с сего насмешливо дернула плечами и уставилась на Петьку.
— Хо! Рыжик!.. Ты чего к нам явился?
В задаваке не трудно было узнать ту самую вертушку, которая ехала недавно на отцовской машине в Кедровку. Петька собрался уже показать ей кулак, но девчонка отвернулась, подбежала к краю веранды и, перевесившись через загородку, закричала:
— Бабушка! А бабушка! Идите скорей! Отыскались беглецы несчастные. Поглядите, какие грязные да ободранные!
Сначала никто не отзывался. Потом послышались неторопливые шаги, и из-за угла показалась полная, еще крепкая старуха. Она, как и следовало ожидать после появления девчонки, оказалась тоже знакомой. Петька с первого же взгляда узнал в ней бабку, которая рассказывала ему про Кедровку и божью муху.
Выложив из передника на крылечко несколько огурцов и морковок, старуха отряхнула подол и пристально глянула на мальчишек:
— Ну что, бродни? Рады, чай, что живые остались? Радуйтесь теперь. Радуйтесь! Кабы я была на месте Сергея, бросила бы вас где ни то в болоте. Пускай доедали бы комары. Кому такое добро надо?..
Сердитый взгляд старухи на миг задержался на лице Петьки.
— Постой-ка, постой! Да мы, никак, милок, с тобой уже знакомые? Ты, стало быть, и есть тот городской, который убег от вожатой?
— Угу, — смущенно потупил взгляд Петька.
— Та-а-к. Хорош гусь!.. Мать страдай, значит, на операции, отец холодный-голодный мотайся по командировкам, а тебя кобели по лесу гоняют?
Отчитав Петьку, бабка еще усердное принялась за Колю. Чего только она не припомнила внуку! Раза два бралась и за хворостину. Но, к счастью, дальше слов дело не пошло. Прислушиваясь к разговору, Петька даже подумал, что пасечница сердится только для виду и что на самом деле ее, как и Сережу, возвращение беглецов скорее радует, чем сердит. Тик же думала, должно быть, и девчонка. Вместо того, чтобы притихнуть и спрятаться где-нибудь за углом, она стояла за спиной у бабки и показывала Петьке язык.
Разнос кончился тем, что пасечница отправила друзей умываться, а внучке наказала слазить в погреб за молоком и подать на стол обед.
Нечего и говорить, что аппетит после пятнадцатикилометровой прогулки и почти беспрерывного купанья в лужах по росе у всех был превосходным. Уплетая картофельное пюре с огурцами да прихлебывая молоко, Петька даже не слышал, как дразнятся девчонка. А когда путешественники выбрались из-за стола, руки и ноги почему-то одеревенели, и потянуло ко сну.
— Баба! А баба! Мы полезем на сеновал. Ладно? — спросил Коля. — Чуток отдохнем, а потом поможем тебе. Польем капусту, нарубим дров.
— Поможете, как же! — все еще хмурясь, но уже совсем добродушно проворчала старуха. — Кто ее, капусту-то, после дождя поливает? Да и дров без вас наворочено… Полезайте уже на свой сеновал. Полость там положена. А одеяло я потом принесу. Сейчас под ним все одно не улежишь. Жарко. А к вечеру — другое дело.
Солнце и в самом деле стояло высоко. До заката оставалось еще часа три. Но друзей это не смутило. Забравшись на клеверное сено, покрытое мягкой кошмой, они прикрыли глаза и через десять минут уже спали.
Последнее, что услышал Петька в тот день, был разговор пасечницы с Сережей.
— Значит, Маркович прислал тебя вместо деда? — как бы раздумывая над чем-то, спрашивала старушка.
— Ага. Дед, говорит, вернется от соседей и, пока наполнение, поедет смотреть места для кочевки. А ты, мол, поможешь Матрене Ивановне. Да и боязно женщине там одной.
— Ну что ж, пускай едет, — согласилась пасечница. — Одной-то мне тут не сдюжить. А с тобой как-нибудь управимся. Только придется, сынок, постараться. Видал, какая погода наладилась? Ночи все паркие, дни — ясные, солнечные. Пчела, родимая, так и жужжит, так и жужжит. За вчерашние сутки контрольный улей полпуда показал, а нынче поди наберется и того больше…
— Ну, это не беда… Даже хорошо, — поправился Сережа. — Чем больше взяток, тем лучше. У меня только одна докука: как мы потом школьную заимку обстраивать будем? Время-то не ждет…
Кочевка… Контрольный улей… Школьная заимка. Незнакомые слова сыпались одно за другим, но до сознания Петьки они уже не доходили. Мальчишки заснули.
О задире Простокваше, холодном душе и хомуте, в котором оказались приятели
Следующее утро началось с возни и перебранки. Перед тем как проснуться, Петька почувствовал, что ему стало холодно. Не открывая глаз, он нащупал край одеяла и потянул на себя. Приятная теплота как будто вернулась, но не надолго. Уже через минуту спина оголилась снова. Стаскивая одеяло, Коля, казалось, нарочно дразнил приятеля да еще сам же и хныкал. В конце концов он не вытерпел, дрыгнул ногами и, усевшись на кошме, загнусил:
— Ну чего ты, Петька, привязался? Зачем раздеваешь? Холодно же…
— Я раздеваю? — возмутился Петька. — Сам раздевает да еще и жалуется.
Ссора разгорелась бы, наверно, всерьез, но за дверью сарая раздалось насмешливое хихиканье. Мальчишки переглянулись.
— Людка! Ах ты ж, Простоквашина несчастная! — догадался Коля. — Лови, Петька! Она ж нарочно то с одного, то с другого одеяло тащила. Чтоб мы разодрались.
Скатившись с сеновала, друзья бросились за девчонкой, но впопыхах не остереглись и попали в новую неприятность. Людка, отбежав к стоящей во дворе печке, схватила со стола кружку с водой и с размаху плеснула из нее в лицо Петьке. Коле такой же гостинец достался на крылечке. Мокрые, дрожащие от утреннего холода и всерьез разозлившиеся мальчишки хотели намять девчонке бока, но помешал Сережа.
— Что за визг? Хо-хо-хо! Кто вас так? Ты, Люда, что ли?
— Ну да. Ты же сказал разбудить их. Я сначала тащила одеяло, а они не встают. А потом как вскочат и за мной! Я и облила их.
— Правильно! — похвалил вожатый. — Пусть не дрыхнут по двенадцать часов в сутки.
— Чего — правильно! — насупился Коля. — Тебе бы такое. Холодно ведь…
— Холодно? — усмехнулся Сережа. — Эх, Николай, Николай! Не выйдет из тебя, видно, мужчины.
— Это почему же?
— Да потому. Митька помыкает тобой — ты не возражаешь. Девчонка плеснет водой — кричишь.
Расправляясь с поданными на завтрак сырниками и вареными яйцами, мальчишки завели разговор о том, что надо, мол, организовать экспедицию по обследованию окрестностей.
— Это какую такую экспедицию? — подавая на стол засахарившийся мед, поинтересовалась Матрена Ивановна. — Хлебайте-ка вот чай да и за дело. Покудова мы с Сережей да Людой будем завтракать, вам задача — нарвать борову травы да огурцы собрать.
— А ишшо налить в корыто воды да покормить курей, — добавил со своего места Андрюшка.
— Правильно, внучек. Золотая головушка! — похвалила старуха карапуза. — Пускай и воды натаскают. Это вот и будет им экспедиция.
— Ага! Еще кур кормить! — забыв о вчерашнем обещании помогать бабке, запротестовал Коля. — Раз он в куриные пастухи записался, пускай сам и кормит.
— А что ж! И покормлю! — чмокая, невозмутимо согласился Андрюшка. — Только воды я разве достану? Как пойду к колодезю? Баба ж ругается.
— Ругается на тебя — не заругается на Людку. Пускай достанет она.
— Не! — качнул головой Андрюшка. — Люде нельзя. Ей жа картошку чистить, обед готовить.
У каждого, оказывается, были свои обязанности, каждый делал свое дело. Коле волей-неволей пришлось умолкнуть, Петька же и вовсе не думал спорить. Трудиться так трудиться. Надо же отрабатывать свой хлеб? К тому же труд оказался не из тяжелых. Крутить колодезный ворот да наблюдать, как из зыбкой глубины поднимается на поверхность ведро, если говорить откровенно, было даже интересно. В огороде мальчишки не скучали тоже. Здесь свежо и остро пахло укропом, помидорной ботвой, а крупные, зеленые, с пупырышками на глянцевых боках огурцы приятно холодили ладонь и, казалось, сами просились в корзину.