Страница 8 из 9
И снова пустился в путь отец наш Видикон, и воспрянул он духом, и улегся страх его, и шел он вперед и вперед, вниз и влево, затем влево и вверх, пока стена под его рукой не подалась и пол под его ногами вниз не ушел. И вскричал он тогда торжествующе:
— Я наружу выбрался! Взгляни же на меня, дух, ибо я вышел наружу и стою на коже твоей! Зри же меня!
И распахнулась с грохотом дверь в нескольких футах в стороне, и едва не задела отца нашего Видикона. И шарахнулся он, пригнулся, от страха вскрикнувши, кулаками вкруг себя молотя в полной панике, и наткнулась его рука на спицу, что росла из поверхности. И вонзились в руки его шипы острые, и причинили ему боль жестокую; но не обратил он на нее внимания, но глаза вверх поднял и узрел око, злорадством горящее, и заполонило око это все его зрение.
— Воистину теперь я вижу тебя, — пророкотал глас оглушительный. — Да пребудет хвала в порицании! Начал уж я беспокоиться, что вовек не изгнать мне тебя из организма моего!
— А ты и не изгнал меня, — возликовал отец наш Видикон, — ибо наружная поверхность организма твоего одновременно является внутренней! Воистину, изнанка твоя есть наружность твоя, а наружность — изнанка! Едины они, друг в друга перетекающие бесконечно!
— Рано, рано торжествуешь победу ты, — пророкотал глас громоподобный, — ибо взываешь ты к Фингэйлу, автору всего, что имеет с самим собой точку пересечения! Я — тот грозный дух, что порождает все парадоксы и делает две стороны единого целого обособленными и друг другу противоположными, как тезис и антитезис в дуализме гегельянском.
— Ах, значит, он принадлежит Гегелю? — вскричал отец наш Видикон.
— Нет, — голосом громовым Фингэйл ответствовал, — ибо Гегель принадлежит мне.
— Не напугать тебе меня, — воскликнул отец наш Видикон. — Наконец-то я узнал тебя! Ты — мост между завтра и вчера, между плюсом и минусом, между центробежной силой и силой центростремительной! Ты — мост, что соединяет все, что противоположным кажется!
— Ты сам произнес это, — эхом раскатился вокруг Фингэйлов глас. — Соответственно я — начало и конец всему. Преклони же колени свои и поклонись мне, ибо я тот, кого ты зовешь Господом своим!
— Нет, не Господь ты! — вскричал отец наш святой Видикон, и охватил его гнев праведный. — Нет, ты — часть Его, как и мы все, — но только часть! Следственно, должен ты быть Им ограничен и контролируем.
— Ты так уверен? — Великанское око в гневе сощурилось. — Ибо если я есть начало и конец в одном, как могу я лгать?
— Да потому, — отец наш Видикон ответствовал, — что ты есть дух всех парадоксов и можешь речь правдивые слова так, что они ложными кажутся! Лжешь ты, говоря истину!
— Чересчур уж ты понятлив на мой вкус, — пророкотал Фингэйл. — Берегись же, жрец! Ибо должен я испепелить душу твою!
И вспыхнул свет ослепительный, и озарил тьму кромешную, и запылало везде пламя жаркое. И прикрыл святой праведный отец наш Видикон глаза ладонями, и зажмурился он что было сил — но остался свет. И вспомнил блаженный, что в царстве Парадоксов находится, и приоткрыл он немного глаза свои, и свет, что в них проник, притушил сияние ослепительное, и смог блаженный снова различать очертания и детали мелкие.
И узрел он птицу гигантскую, огненную, что восставала из пепла, и взмахнула она крыльями, готовясь взлететь, и хотела она ударить его клювом своим. И овладел ужас душою блаженного, и сжал он спицы, что держали его на коленях на плоти Фингэйловой, и вскинул он голову, и вскричал:
— О, Отец мой небесный! Услышь меня — или навеки погибну я! Увидь слугу Твоего на земле распростертого беспомощно пред грозной птицею, называемой фениксом, которая обладает силой великою, ибо в начале ее конец ее! Молю Тебя, ниспошли мне щит, ниспошли мне оружие, чтобы мог защитить я себя, или обречен я на гибель мученическую! Исчезнет навеки душа моя, превратится в чистую немодулированную энергию, всякой структуры лишенную, если эта грозная тварь убьет меня!
И воздел он к небесам руки в мольбе — и свет воссиял на ладони его, запульсировал, взорвался, собрался вместе вновь, сгустился — и очутилось в руке блаженного яйцо Света!
И наполнил Вселенную хохот духа оглушительный, и взревел он в торжестве злорадном:
— Нет, глупый жрец! Тщетно взываешь ты к Создателю, не может Он больше ничего дать тебе! Яйцом ищешь ты победить птицу ширококрылую! Покорись же воле моей, ибо ныне пришел срок сгинуть тебе!
— Нет, — воскликнул святой праведный отец наш Видикон, — ибо я знаю тебя, и то мне ведомо, что, когда громче всего смеешься ты, одолевает тебя страх, а когда торжествуешь победу ты, владеет тобой страх поражения. А иначе и быть не может — ибо для феникса твоего, что берет начало в конце, принес я начало его, а с ним и смерть!
И поднялся отец наш Видикон, чтобы встретить величайшую угрозу самому его существованию во весь рост и с бесстрашием, и поднял он яйцо в чаше рук своих, словно было оно приношением.
И закричал феникс, и забил по сторонам крыльями огненными. И нацелился на отца нашего Видикона клюв пламенеющий, словно луч лазерный, и не дрогнуло лицо отца Видикона нашего, но внутри его поселилось смятение. Со всех сторон окружало его пламя жгучее, все ближе и ближе подбиралось оно к нему — и накрыл его собой дух чистой энергии, и впитал в себя его…
И очутился отец наш Видикон внутри. И опалил жар лицо его, и зажмурил он глаза свои. Но коснулось его щеки дуновение прохладное, и открыл он глаза, и увидел птицу, и была она теперь размером с ладонь, и далее уменьшаться продолжала. И пронзил его слух и сердце отчаянный ее крик, ибо, съеживаясь, погибала она. Поглотило яйцо весь огонь и каждый эрг энергии до последнего, и исчезла голова феникса в скорлупе его. И воссияло яйцо в ладонях отца Видикона нашего, так ярко и светло, как никогда не сияло.
И вырвался из груди отца Видикона нашего вздох, и вскричал он:
— О, благодарю Тебя, Господи, за то, что спас Ты меня от горы Света Смерти!
И померкло сияние, и снова узрел он гигантское око, взиравшее на него все так же злокозненно.
— Ну и ну, жрец! — прогремел голос Фингэйла. — Лишил ты меня слуги моего самого могучего. И что же ты теперь сделаешь со мной? — И звучала насмешка в голосе его. — Уничтожишь меня? О да, сделай так — и освободишь ты народ свой от тяги к саморазрушению, что одолевает его!
И снизошло на отца нашего Видикона спокойствие безмерное.
— Нет, — рек он, — ибо не под силу мне положить конец твоему существованию, и никому не под силу, ибо ты есть часть Господа нашего, как и мы все, и ты есть дух — дух Парадокса гибельного. Нет, не искушай меня впасть в грех гордыни и самонадеянности, ибо ведомо мне, что, уничтожь я тебя, даже тут наизнанку ты все вывернешь и превратишь гибель свою в созидание. И восстанешь тем самым против Господа — ибо Он один Создатель наш, но никто другой. Не умрешь ты, лишь обретешь форму иную — но лучше, чтобы оставался ты таков, какой есть, ибо сейчас твое обличье нам ведомо.
Ступай на все четыре стороны, ибо ты есть необходимая часть бытия.
— Ах вот как?! — пророкотал глас с досадой нескрываемой — нет, звучало в нем почти что отчаяние. — Значит, ты даруешь мне жизнь?!
Но знал отец наш Видикон, что, когда дух Парадокса доведенным до отчаяния кажется, на деле торжествует он.
— Умерь гордыню свою, — он посоветовал, — ибо даже в этот самый миг ты во власти Божией, что и доказал Он тебе чрез меня, и даже тебя разумом возможно постичь и примирить с гармонией бытия. И тем самым твоя тяга к саморазрушению может быть в рост преобразована. Вечно пребудешь ты с племенем Адамовым и Евиным — но ни один мужчина и ни одна женщина не станут больше страшиться тебя. Ибо будут знать они, что ты — такая же часть мира вне их, как ветер и дождь, и такая же часть мира их внутреннего, как и тяга к милосердию.
— Значит, вот какие речи ведешь ты? — пророкотал дух. — Но разве не насмешка то над твоей победою? Неужели не видишь ты, что восторжествовал я над тобою? Что теперь станешь делать ты, умертвивши феникса тем, что спрятал его вновь в сферу рождения? Уничтожишь его, а с ним и все начинания?