Страница 3 из 9
— Изыди! — вскричал отец наш Видикон. — Ибо мне ведомо, кто ты таков, старый злобный демон! Это ты подталкиваешь к краю каждого самоубийцу, это ты укрепляешь единственную руку Однорукого Бандита, что обирает до нитки игрока заядлого, ты засыпаешь снегом леденящим лежачую фигуру наркомана бессознательного? Нет, давно известен ты мне, и знаю я, что тот, кто хочет удалиться от тебя, должен тебя преследовать! Встань позади меня — ибо я одолею тебя!
— Так ты тщишься одолеть меня? — вскричал демон. — Тогда защищайся — ибо я сотру тебя в порошок!
И снизошло тогда на блаженного спокойствие великое, и медленно выпрямился он, и улыбнулся ласково, и сказал:
— Нет, не стану я защищаться — ибо ведомо мне, что тот, кто защищается, обращает меч свой против себя самого. Нет, не защищаться я стану, но нападать!
И, сказавши так, бросился он на демона и ударил его кулаком своим.
Но демон выставил щит, пластину из белого металла, гладкую как факт и неприкрашенную как статистика, и отполированную до такого блеска, что могла она и не существовать вовсе.
— Зри! — вскричал демон в злобной радости. — Зри чудище, твоей злобой порожденное!
И взглянул отец наш Видикон, и узрел в пластине лик, ненавистью искаженный и самосомнением истерзанный, бесстыдный, как ложь, и в белый воротничок права римского затянутый.
Но не отступил блаженный. Нет, не дрогнул он, не усомнился ни в себе самом, ни в деле своем правом; лишь вскричал он голосом, муки исполненным:
— О Господь всемилостивый! Не оставь меня в этот час! Молю Тебя, дай мне оружие, чтобы мог отразить я гнусные хитрости щита искажения демонического!
И воздел он в мольбе руки свои и — глядь! Слева от него клинок возник светло-блестящий, с лезвием остроты моноволоконной, а рукоять его сама в ладонь блаженного легла.
Ощерил демон зубы свои в хохоте и вскричал:
— Зри, как отблагодарил тебя хозяин твой! За жизнь твою отдарил тебя железякой никчемною, что не сможет пронзить даже неверного понимания!
— Нет, — вскричал святой отец наш Видикон, — ибо это бритва Оккама!
С этими словами ударил он по щиту клинком божественным. Завизжал демон, съежился, но не отступился блаженный, и продолжил кромсать щит искажения, и вскричал:
— Нет, никогда не восторжествовать тебе! Ибо мог бы я целую вечность искать грех в душе своей, что мог так исказить лик мой и наложить на него печать Зла! Но лезвие сие видит истину, и не устоит против него щит твой!
Так сказавши, взмахнул он клинком, и рассек он щит надвое, и обнажились скрытые контуры, выпуклости и вогнутости, увертки и двусмысленности. Завизжал демон в ужасе, и вскричал блаженный:
— Это не мой лик страшен, но твой щит искривлен! И бросил демон свой щит, и кинулся прочь, чтобы скрыться во внешней тьме.
И преисполнился блаженный гнева праведного, и бросился было вдогонку за ним, но остановился, когда озарила его мысль, ибо прозвучала она громко, как голос, в душе его: «Нет! Не должен ты стремиться умертвить его, ибо тем самым сам превратишься во врага сущего. Останови лишь и обуздай его; ибо жизнью приумножается благодать Господня, а умерщвление само по себе пагуба добру!»
И склонил блаженный главу свою в досаде — и там, прямо во чреве адском, преклонил колени свои и сложил руки в покаянии.
— Прости мне, Владыка Небесный, что в слабости своей позабыл я Твои заповеди.
И поднял лезвие на ладони, и взмолился он:
— Забери назад инструмент, созданный для Тебя верным слугой Твоим, Уильямом, ибо больше нет у меня нужды в нем. Ибо в Тебе, Господи, сила моя и щит мой; с Тобой в душе ничто больше не нужно мне.
Вспыхнуло лезвие огнем божественным — и исчезло в единый миг.
И поднялся отец наш Видикон с колен, безоружный и одинокий, но на сердце у него было легко, и укрепилась решимость его.
— Куда бы ни повела меня воля Твоя, Отец мой Небесный, — пробормотал он, — я последую за Тобой, и с какими бы врагами Ты ни свел меня, я буду сражаться.
Так сказавши, зашагал он вперед в чрево адское, и псалом был на устах его.
Неустрашимо шагал святой Видикон в чрево адово. Разгромивши демона извращенности, не бежал он прочь, но устремился вперед, следуя на зов, который вел его, исполняя призвание, которое Господь указал ему.
Так шел он и шел, и стены кроваво-красные потемнели и стали рубиновыми, и еще потемнели, и стали пурпурными. Протуберанцы начали вырастать на пути его, и каждый последующий был выше предыдущего, и стояли они на стеблях высотой по грудь ему. И стали их кончики разрастаться и раздуваться, и увидел он, что через каждые несколько шагов стоит шар светящийся. И увидел он полосу на потолке, что ширилась прямо у него на глазах, и горели на ней узоры затейливые, завитушки и арабески причудливые. И вырастали оттуда люстры, и были они квадратные и прямоугольные, и подвешены были за углы на цепях. Да не цепи то были, но кабели или даже стержни.
— Похоже на столы, — удивился отец наш Видикон, — вверх ногами повернутые.
И заметил он выпуклость в потолке, и расширялась она, и пустила ростки сбоку. И нахмурилось чело отца нашего Видикона, и снизошла на него мысль:
«Это похоже на стул».
Так оно и было воистину.
И понял блаженный, что ступает он по потолку коридора длинного, устланного дорожкой ковровой персидскою и уставленного столами и стульями, что висели над головой его. Глядь! Прошел он мимо зеркала настенного, что отражало стену багряную; и увидел он в зеркале себя, перевернутого, и терялись вверху грудь и бока его. Зажмурился он и потряс головой, чтобы рассеялся морок, и когда открыл он глаза свои, то увидел, что стены уплывают вперед, и прошел мимо зеркала во второй раз, в обратную сторону. С каждым шагом все дальше вперед уходили стены, и одолело его головокружение. И пробежала по жилам его дрожь опасности, ибо понял он, что вступил в область обратных превращений, где вверх ногами все и прогресс в регресс обращается, где каждый шаг вперед уводит на два шага назад и все противоположно тому, как должно быть.
«Ближусь, ближусь к демону», — сказал он себе, и понял, что подошел к духу алогизма Противоречия.
Но понял блаженный, что не сможет подступить к духу этому если не отыщет какой-нибудь способ вперед двигаться. Остановился он, и стены остановились с ним вместе, как и следовало; и возликовал отец наш Видикон, и шагнул назад. И воистину начала тогда стена двигаться назад спереди. И рассмеялся он от радости, и продолжил идти таким образом. И снова миновал он зеркало, от начала к концу его, как и надлежало. И так, назад отступая, шел отец наш Видикон вперед, к духу Противоречия.
Глядь! А дух уж приблизился, хотя и не сдвинулся с места; ибо стоял, подбоченясь и расставив ноги свои, и улыбался при виде праведного отца нашего Видикона; и были глаза духовы скрыты за двумя искривленными плоскостями мрака. С головы до ног облачен он был в хаки, даже рубаха его, там, где виднелась она между лацканами, и галстук его были этого цвета. С чисто выбритым удлиненным лицом улыбался он отцу Видикону цинично, и была голова его увенчана фуражкой с тульей высокой и козырьком сверкающим, и блестели на погонах его знаки отличия.
И остановился тогда отец наш Видикон в нескольких шагах поодаль — из осторожности — и рек он так:
— Я знаю тебя, дух, — ибо ты есть Мерфи! Но молвил дух:
— Нет, ибо все черты всех людей, что населяют твой реальный мир, слились в мифическую фигуру, которая росла сама по себе и стала мной. Следовательно, я не Мерфи, но тот, кто носит такое же имя.
И потемнело чело отца нашего Видикона.
— Тебе не обмануть меня. Ты — тот, кто сформулировал тот гнусный принцип, что обрекает на провал все проекты рода человеческого.
— Корни провала — в душах исполнителей, — коварный дух ответствовал. — Как могу я выкорчевать их? Нет, не моя в том вина, а их.
— Слова твои ложны, лютый враг! — вскричал отец наш Видикон. — Ведомо тебе, что желание потерпеть крах глубоко сокрыто в душах почти всех людей, и если не шевелить его, так оно и останется почивать мертвым сном. Это ты подстрекаешь всех смертных, ты питаешь и взращиваешь те семена гибельные!