Фантазер

Пока пасторъ размышлялъ такимъ образомъ, лежа въ постели, настало утро. Этотъ несносный телеграфистъ Роландсенъ совершенно разрушилъ его ночной покой, и въ шесть часовъ онъ, наконецъ, всталъ. Оказалось, что жена его тихонько одѣлась и уже вышла.

Позднѣе, въ то же утро, она пришла къ телеграфисту Роландсену и сказала: "Вамъ бы не слѣдовало пѣть у насъ по ночамъ".

"Я ужъ самъ вижу, что сдѣлалъ оплошность; я думалъ застать юмфру фонъ-Лоосъ, а ея и не было."

"Такъ вы пѣли для юмфру?"

"Да. Это была неудавшаяся маленькая утренняя серенада, вотъ и все."

"На этотъ разъ я спала въ этой комнатѣ", сказала пасторша.

"А прежде, до вашего пріѣзда тамъ помѣщалась юмфру."

Пасторша ничего больше не сказала, глаза ея стали безсмысленны и потускнѣли.

"Да, да, благодарю васъ," сказала она, уходя, "это такъ славно звучало, но вы не должны больше этого дѣлать."

"Я обѣщаю вамъ, что не буду. Если бы я зналъ… я бы, конечно, не осмѣлился…" Роландсенъ, казалось, готовъ былъ провалиться сквозь землю.

Вернувшись домой, пасторша сказала:

"Меня что-то сегодня ко сну клонитъ!"…

"Это не удивительно", отвѣчалъ пасторъ. — "Ты почти глазъ не сомкнула изъ-за этого крика сегодня ночью."

"Лучше всего будетъ отпустить юмфру", сказала жена.

"Юмфру?"

"Вѣдь онъ ея женихъ, ты знаешь. У насъ никогда не ночамъ не будетъ покоя."

"Я сегодня же напишу ему."

"Проще всего было бы отпустить юмфру."

Пасторъ подумалъ, что это вовсе не было бы проще всего, потому что эта перемѣна повлечетъ за собою только новые расходы. Кромѣ того юмфру фонъ-Лоосъ была очень старательна; безъ нея не было бы никакого порядка. Онъ вспомнилъ, какъ было вначалѣ, когда его жена хозяйничала сама; да, этого онъ никогда не забудетъ.

"А кого ты возьмешь вмѣсто нея?" спросилъ онъ.

Жена отвѣтила: "Я лучше сама стану выполнять ея работу."

Пасторъ горько засмѣялся и сказалъ: "Да, тогда-то работа ужъ будетъ выполнена."

Огорченная и обиженная жена возразила: "Вѣдь я же все время свободна, мнѣ больше и дѣлать нечего, какъ заниматься хозяйствомъ. Ничего особеннаго нѣтъ въ томъ, что дѣлаетъ юмфру."

Пасторъ умолкъ. Не было никакого смысла спорить, да поможегъ ему Господь! "Нельзя отпустить юмфру", сказалъ онъ. Тутъ онъ замѣтилъ, что жена сидитъ передъ нимъ въ своихъ стоптанныхъ башмакахъ, ему стало больно смотрѣть на нее и, уходя, онъ добавилъ: "надо бы намъ, право, пойти выбрать тебѣ при первой возможности пару башмаковъ".

"Ну, да вѣдь теперь лѣто", возразила она.

IX

Послѣднія рыбачьи лодки были готовы съ отплытію, ловъ подходилъ къ концу. Купецъ Моккъ скупилъ всю сельдь, гдѣ только могъ, и никто не слыхалъ, чтобы онъ гдѣ-нибудь задержалъ уплату; только послѣдняго рыбака попросилъ онъ о краткой отсрочкѣ, пока телеграммой выпишетъ деньги съ юга. Однако, люди тотчасъ зашептались:- "Ага, вотъ и онъ сидитъ на мели!"

Но купецъ Моккъ былъ такъ же могуществененъ. какъ и раньше. Среди другихъ своихъ предпріятій обѣщалъ онъ булочную пасторшѣ; и вотъ булочная уже строилась, пріѣхали рабочіе, фундаментъ былъ уже заложенъ. Пасторшѣ доставляло истинное наслажденіе ходить туда и наблюдать, какъ ея булочная подымается отъ земли. Но теперь надо было приступать къ кладкѣ стѣнъ, а для этого необходимо было имѣть другихъ рабочихъ; вотъ уже послана телеграмма, говорилъ Моккъ.

Булочникъ фохта лишь тутъ спохватился. Тамъ, гдѣ наставленіе пастора осталось безсильнымъ, подѣйствовалъ Моккъ со своимъ фундаментомъ. "Если публикѣ нуженъ хлѣбъ, такъ будетъ хлѣбъ и безъ булочной", говорилъ булочникъ. Однако люди прекрасно понимали, что несчастный тщетно пытается бороться: Моккъ задавить его.

Роландсенъ сидитъ въ своей комнатѣ и пишетъ пространное объявленіе за собственной своей подписью. Онъ нѣсколько разъ перечитываетъ его и приходитъ къ заключенію, что все въ немъ въ порядкѣ. Затѣмъ онъ суетъ его въ карманъ, беретъ шляпу и направляется къ конторѣ Мокка.

Родандсенъ все ждалъ и ждалъ, не уѣдетъ ли, юмфру фонъ-Лоосъ; но она не уѣзжала, пасторша не отказала ей. — Роландсенъ разсчиталъ невѣрно, когда надѣялся, что пасторша окажетъ ему эту услугу; тогда онъ снова сталъ разсудителенъ и подумалъ: спустимся же на землю, мы никого не обморочили.

Къ тому же Роландсенъ получилъ отъ пастора письмо весьма серьезнаго и строгаго содержанія. Роландсенъ не утаивалъ, что оно разстроило его, разсказывая объ этомъ повсюду. "Письмо это вполнѣ заслуженное", говорилъ онъ, "и оно принесло ему пользу; ни одинъ пасторъ не принимался за него съ самой конфирмаціи".

Роландсенъ шелъ даже дальше и утверждалъ, что пастору слѣдуетъ побольше обличать къ усовершенствованію и благодати каждаго.

Но никто и не подозрѣвалъ, что въ то самое время, когда такая благодать и усовершенствованіе, повидимому, постигли телеграфиста Роландсена, онъ, мудрилъ больше прежняго и ходилъ полный самыхъ странныхъ плановъ. "Сдѣлать мнѣ это или не дѣлать?" бормоталъ онъ про себя. А, когда его объявленная невѣста, юмфру фонъ-Лоось, сегодня съ ранняго утра явилась подсматривать за нимъ и снова стала его корить этой дурацкой серенадой въ пасторатѣ, онъ оставилъ ее съ многозначительными словами: "Хорошо же, я это сдѣлаю!"

Роландсенъ вошелъ въ комнату Мокка и поклонился. Былъ онъ совершенно трезвъ. Отецъ и сынъ стоять, каждый у своей стороны конторки, и пишутъ. Старый Моккъ предложилъ ему стулъ, но Роландсенъ отказался присѣсть.

"Я пришелъ только вотъ зачѣмъ: это я сдѣлалъ взломъ у васъ."

Отецъ и сынъ пристально и изумленно оглядываютъ его.

"Я пришелъ сознаться. Было бы нехорошо съ моей стороны еще дольше скрываться; и безъ того дѣло достаточно скверно".

"Оставь насъ однихъ", говоритъ старый Моккъ.

Фридрихъ выходить.

Моккъ спросилъ: "Вы въ своемъ умѣ сегодня?"

"Это я сдѣлалъ!" вскрикнулъ Роландсенъ. Оказывается голосъ его хорошъ не только для пѣнія, но и для крика.

Прошло нѣсколько минутъ. Моккъ мигалъ глазами и размышлялъ: "Вы говорите, это вы?"

"Да."

Моккъ продолжалъ думать. Его крѣпкому лбу пришлось не мало разрѣшить задачъ въ продолженіе его жизни, онъ привыкъ быстро взвѣшивать все.

"Вы и завтра не откажетесь отъ своихъ словъ?"

"Да. Теперь я не намѣренъ далѣе скрывать своего проступка. Я получилъ отъ пастора наставленіе, которое сдѣлало меня другимъ человѣкомъ."

Началъ ли Моккъ вѣрить телеграфисту? Или онъ бесѣдовалъ съ нимъ только ради формы?

"Когда сдѣлали вы взломъ?" спросилъ онъ

Роландсенъ назвалъ ночь.

"Какъ вы сдѣлали это?"

Роландсенъ точно показалъ, какъ онъ это сдѣлалъ.

"Въ ящикѣ, вмѣстѣ съ банковыми билетами лежало нѣсколько бумагъ; видѣли вы ихъ?"

"Да. Тамъ были какія-то бумаги."

"Вы взяли ихъ вмѣстѣ съ билетами. Гдѣ онѣ?"

"У меня ихъ нѣтъ. Бумаги? Нѣтъ."

"Это былъ полисъ на страховку моей жизни."

"Полисъ на страховку жизни? Вѣрно. Теперь я вспомнилъ. Я долженъ сознаться. что я сжегъ его."

"Такъ. Вотъ это вы напрасно сдѣлали. Мнѣ стоило большихъ хлопотъ получить другой полисъ."

"Я былъ самъ не свой, у меня ни одной ясной мысли не было. Я прошу васъ простить мнѣ все."

"Тамъ былъ другой ящикъ со многими тысячами талеровъ, отчего вы не взяли ихъ?"

"Я ихъ не нашелъ."

Моккъ кончилъ свои размышленія. Сдѣлалъ ли телеграфистъ это, или не сдѣлалъ, но всякомъ случаѣ для Мокка это былъ превосходный преступникъ, какого лучше и не придумаешь. Онъ, разумѣется, не станетъ молчатъ объ этомъ, а, наоборотъ, станетъ говорить о немъ каждому, кого встрѣтитъ; оставшіеся здѣсь еще чужіе рыбаки увезутъ эту новость съ собою и распространятъ ее между торговцами вдоль всего побережья. Моккъ былъ спасенъ.