Страница 92 из 98
— Видно, чуть не ослепли от красоты царской дочери! — говорит Солодо сыну.
Вниз по течению скорей ехать, чем рассказывать. Быстро поплыли Солодо с сыном. Плывут, радуются тому, что хоть невесту хунхузы не взяли, тронуть не посмели.
В родное стойбище вернулись.
Хоть приданого и не привезли, зато никанскую красавицу в дом Алюмки ввели. Гости в дом набежали — невесту Алюмки смотреть. Открыл Алюмка покрывало. Поглядели нивхи и — кто куда! Последним из дома на карачках Солодо выполз.
Удивился Алюмка: куда нивхи разбежались? Стал жену рассматривать. Три дня рассматривал.
В первый день увидел он, что жена его крива на один глаз, а на другом — бельмо сидит.
Во второй день рассмотрел Алюмка, что у жены его нос на сторону глядит и зубов во рту будто никогда не бывало.
В третий день рассмотрел Алюмка, что у жены его одно плечо выше другого да малый горб на спине сидит.
Изловчился Алюмка, один глаз ладонью прикрыл, чтобы не мешал, глядит — жена-то ему в бабушки годится.
Вышел Алюмка из дома. Посидел, покурил. Слышит, вся деревня над ним хохочет: царскую дочь в жёны взял!
— Ты куда ушёл, муж мой? — кричит ему никанская девица.
— Пойду погуляю! — говорил Алюмка. — От красоты твоей глаза у меня заболели что-то! — Сел Алюмка в оморочку и уехал.
Куда уехал — кто знает? Двадцать собачьих упряжек посылал Солодо в разные стороны — сына искать. Не нашли.
Хвастун
Хвастуну верить — беды себе нажить.
Жил однажды в тайге заяц. По виду он был, как и все зайцы: уши длинные, две ноги короткие, чтобы ими еду держать, две ноги длинные, чтобы от врагов бежать. Только был тот заяц хвастун. Таких хвастунов заячий народ ещё никогда не видал. Вот один раз зайчишка маленький корешок сараны съел, а своим родичам рассказывает:
— Бежал я по лесу, еды искал. Вдруг как ударюсь обо что-то. Чуть голову не разбил. Вот, глядите — губу себе разорвал!
Смеются зайцы:
— Да, это верно — губа у тебя раздвоена. У всех зайцев такая губа.
А зайчишка говорит:
— Это у всех зайцев такая губа, а у меня особенная… Хотите слушать — не перебивайте… Ударился я, вижу — сарана стоит, таких ещё никто не видал. Стебель у сараны с лиственницу вышиной! Цветок у сараны большой-пребольшой! Корешок у той сараны с медведя толщиной! Стал я землю копать. Зубы у меня острые. Лапы у меня сильные. Две сопки земли я накопал по сторонам. Корень откопал. Такой корень откопал, что десять дней подряд ел, а и половины не съел. Вот, смотрите, какой я жирный стал!
Посмотрели зайцы.
— Да ты такой, как все, — говорят, — не толще остальных зайцев.
— Промялся я, — говорит хвастун, — сильно бежал, хотел вам тот корень показать. Добрый я. Сам наелся теперь на всю жизнь, пусть, думаю, и братья мои поедят сладкого корешка, какого никогда ещё не едали!
Кто из зайцев от сладкого корешка откажется! Потекли у зайцев слюнки. Спрашивают они:
— А как на то место дорогу найти?
— Да я покажу, — говорит зайчишка, — мне не жалко.
Побежали зайцы за хвастуном. Прибежали на ровное место. Говорит хвастун:
— Вот тут я сарану величиной с лиственницу видал. Вот тут я лапами две сопки земли накидал.
— Где те сопки? — спрашивают родичи у хвастуна.
— Река унесла.
— Где та река?
— В море утекла.
— Где та сарана?
— Повяла. Я ведь корень-то подгрыз.
— А где стебель сараны?
— Барсук съел.
— Где барсук?
— В тайгу ушёл.
— Где тайга?
— Пожар сжёг.
— А пепел где?
— Ветер разнёс.
— А пеньки где?
— Травой заросли.
Сидят зайцы, ушами хлопают: разобрать не могут, так ли было, как зайчишка говорит. А хвастун своё:
— Да такую сарану нетрудно найти. Совсем простое дело такую сарану найти. Надо только вперёд бежать да в обе стороны глядеть. Не с одной — так с другой стороны увидишь…
Кинулись зайцы врассыпную! Летят, глаза в разные стороны развели так, что свой хвост видят, а что впереди — не знают. Развели глаза, боятся ту сладкую сарану, с лиственницу величиной, проглядеть… Бегали, бегали, пока с ног не свалились. Тут от голода им и простая трава слаще сараны показалась. Только глаза они и до сих пор свести не могут…
Как медведь и бурундук дружить перестали
Когда Хинганские горы ещё маленькие были, когда нужно было выстрелить из лука и услышать, как стрела по ту сторону Хингана упадёт — вот тогда медведь и бурундук дружили.
Жили они вместе в одной берлоге. Вместе на охоту ходили. Делили всё пополам: что медведь добудет, то бурундук ест; что бурундук добудет, то медведь ест. Так дружили они очень долго. Да известно — завистникам чужая дружба всегда глаза колет. Пока друзей не поссорят, не успокоятся…
Вот вышел как-то бурундук из берлоги, захотелось ему орехов пощёлкать. Повстречалась ему лиса. Рыжим хвостом завертела, поздоровалась, спрашивает:
— Как поживаешь, сосед?
Рассказал ей всё бурундук без утайки.
Выслушала его лиса, и завидно ей стало, что два зверя вместе живут и не ссорятся. А сама она ни с кем не дружила, потому что всегда хитрила да всех обмануть норовила.
Притворилась лиса, что жалеет бурундука, лапки на животе сложила, слезу пустила: известно, что обманщику заплакать ничего не стоит. Говорит:
— Бедный ты, бедный! Жалко мне тебя.
Испугался бурундук:
— Почему ты жалеешь меня, соседка?
— Глупый ты! — отвечает лиса. — Медведь тебя обижает, а ты и не догадываешься об этом.
— Как так — обижает? — спрашивает бурундук.
— А вот так. Когда медведь добычу берёт, кто первый её зубами рвёт?
— Брат-медведь, — отвечает бурундук.
— Вот видишь, самый сладкий кусок ему и достаётся. Ты, поди, уж давно хорошего куска не видал, всё медвежьими объедками питаешься! Оттого и ростом ты маленький.
Завиляла лиса хвостом, слёзы утерла, покачала головой.
— Ну, прощай, — говорит она напоследок. — Вижу, нравится тебе такая жизнь. Только я на твоём месте первая бы в добычу зубы запускала!
И побежала лиса будто по делу. Бежит, хвостом следы заметает.
Посмотрел ей вслед бурундук, задумался: «А ведь соседка-то, пожалуй, правильно рассудила!»
Так бурундук задумался, что и про орехи забыл. «Вот, — думает, — медведь-то какой обманщик оказался! А ему верил, за старшего брата считал».
…Вот пошли медведь и бурундук на охоту.
Зашли по пути в малинник. Сгрёб медведь в лапы куст малины, присосался сам и брата приглашает. А тот смотрит — лиса-то правду сказала!
Поймал медведь еврашку — суслика. Зовёт бурундука. А тот глядит — медведь-то первым в еврашку когти вонзил. Выходит, правду лиса говорила!
Пошли братья мимо пчелиного дубка. Медведь тот дубок своротил, лапой придержал, нос в улей всунул, ноздри раздул, губами зашлёпал. Брата зовёт — мёд испробовать. А тот видит: опять медведь первый пробует — значит, опять лиса права!
Рассердился тут бурундук! «Ну, — думает, — проучу я тебя!»
Пошли они на охоту в другой раз.
Сел бурундук брату на загривок — ему за медведем на своих маленьких лапках не поспеть.
Учуял медведь добычу. Косулю словил. Только хотел он её зубами схватить, а тут бурундук как прыгнет у него меж ушей! Это — чтобы прежде брата в добычу зубы вонзить, сладкий кусок себе взять да немножко подрасти. Испугался медведь, выпустил косулю, и ушла она.
Остались оба брата голодными.
Пошли они дальше.
Увидел медведь еврашку, подкрался, а бурундук опять тут как тут! Опять перепугал медведя до полусмерти. Опять охота пропала. Рассердился медведь, а брату ничего не говорит.