Страница 6 из 98
Первые шаги в своей жизни Игорь сделал на старом дворе. Первая игрушка, которая привлекла его внимание, попалась ему на глаза в этом доме. Первым его домом был этот дом с гостеприимной лестницей, словно говорившей всем: «Добро пожаловать, товарищи!»
Игорь родился в этом доме.
И, когда он слышит слово «родина», ему всегда представляется старый дом и ребята, что веселым кольцом окружили его, когда одной весной он впервые зашагал на своих ногах по доброй лестнице. Ему навсегда запомнился и этот яркий солнечный день, и веселые рожицы ребят, что были чуть-чуть постарше его, — это были лица его друзей…
4
Они окружили Игоря шумной стайкой.
— Ты почему долго не приходил? — спросил Мишка, улыбаясь во весь рот.
Ну и улыбка была у Мишки! Глаза его прищуривались, скрываясь в веках и весело поблескивая из узеньких щелочек, губы растягивались до ушей — нельзя было не улыбнуться, видя улыбающегося Мишку. Он обрадовался Игорю и, чтобы выразить эту радость, толкнул Игоря так, что тот едва удержался на ногах. Игорь, в свою очередь, толкнул Мишку, но нельзя сказать, чтобы Мишка почувствовал этот толчок, — он очень крепко стоял на своих толстых, больших ногах.
— Ну, ты, не задавайся! — сказал он добродушно.
— А вот задается, задается! — тотчас же подхватила вредная Наташка. — Он теперь к нам и не ходит! В том доме начальники живут! — сказала она, кивая в сторону главной улицы. — Там все мальчишки задаются! Мы с Ленкой пошли туда — так нас в подъезде какие-то встретили, не пустили, сказали — пачки дадут, если еще придем!
— Ну уж! — с сомнением сказал Игорь. — Кто же это?
— Не знаю, кто! — отозвалась Наташка и с жаром прибавила: — Мы теперь ну ни за что к тебе не пойдем! Очень нам нужно пачки получать! Правда, Ленка?
Леночка не промолвила ни да, ни нет, но промолчала также и о том, что дело было по-другому. Никто не грозился им, а только Наташка увидела в подъезде чужих ребят, которые играли в ножички, и бросилась бежать, закричав: «Ленка, бежим, а то мальчишки нам пачки дадут!» А мальчишки, будучи очень заняты своим важным делом, даже и не взглянули на них. Может быть, мальчишки были и не с этого двора. Они бросали ножички возле самого подъезда, а кто из своих станет на глазах у взрослых заниматься этим делом, когда известно, что взрослые видеть не могут эту игру, как будто сами никогда в нее не играли!
Однако Леночка промолчала, и Игорь почувствовал себя неловко. Вот тебе и новый двор! Выходит, старым друзьям туда дорога заказана? «Ну, узнаю, — подумал Игорь, — кто это у нас девчонок гоняет, мало не будет!» И в самом деле он был возмущен — разве можно к девчонкам привязываться. Мальчишки — другое дело: между многими дворами было глухое соперничество, неизвестно из-за чего возникшее и неизвестно почему державшееся. Выражалось оно в неизменной форме: «Ты чего в наш двор пришел? Своего нету, да? А ну иди отсюда, а то!..» Что такое «а то!..» — было ясно во всех концах города и обозначало одно и то же: «Бить будем!»
Мишка нахмурился и, с недоверием глядя на Наташку, буркнул:
— Вечно она выдумывает… Ну, чего это ребята вам будут пачки давать?
— А вот и будут! А вот и будут! — с глубоким убеждением в своей правоте закричала Наташка. — Вот хочешь, сейчас опять пойду туда одна! И будут мне пачки! Будут!
Она даже сделала несколько шагов в сторону ворот, но тут мысли ее приняли другое направление, и она напустилась на брата:
— А ты за меня никогда не заступаешься! Меня чужие мальчишки бьют, а ты и пальчиком не пошевельнешь… Это хорошо, да? Хорошо?
— Я заступаюсь! — сказал сбитый с толку простоватый Мишка.
Но Наташка уже вопила на весь двор:
— Ма-а-а-ма! Мишка за меня не заступается!
Мишка опасливо покосился на окна своего дома. Мать поднялась из-за стола и выглянула.
Леночка, которая всегда молчала и очень хорошо знала свою сестрицу, негромко сказала:
— Я сегодня чуть-чуть в Чердымовку не упала. Ка-ак подо мной земля обвалится!..
— Где? Где? Где? — с жадным любопытством поспешно спросила Наташка, сразу же забывшая весь разговор перед этим. — А я не упаду! А я не упаду! Я на самый край стану и — ничего!
Тихий Шурик вывел на поводке Индуса. Пес застучал по полу веранды хвостом, умильно глядя на Шурика и дожидаясь, когда тот отстегнет поводок.
Балерина Ирочка вышла вслед и, зажмурясь от солнца, оглядела двор. Она села на перила веранды и, заложив ногу за ногу, прислонилась к стене, как киноактриса, держа перед собой на вытянутых руках книжку. Длинные светлые волосы закрыли ее лицо, но, хотя они мешали ей и щекотали нос, она не убирала их и рассматривала собравшихся во дворе ребят сквозь блестящую сетку своих волос.
— Выставилась! — сказал беззлобно Мишка. — Шурик, пусти Индуса!
Шурик отстегнул поводок и сказал строго:
— Ти-хо! Сидеть!
Индус, наклонив голову и закусив губу, смирно, умными глазами глядел на Шурика, ожидая разрешения кинуться со всех ног во двор, где можно бегать сколько угодно. Не сводя глаз с Индуса, все ребята глазели на эту сцену. Притихла даже Наташка, хотя ее нрав и не позволял ей долго молчать, — она и сейчас что-то шептала про себя, наверно: «А вот и не сидеть! А вот и не сидеть!» Но Индус сидел. Потом Шурик вынул из кармана кусок сахара, высоко подбросил его в воздух. Тотчас же Индус кинулся вверх, схватил на лету сахар, громко лязгнув зубами. Сладкая слюна потекла у него из розовой пасти.
— Вольно! — скомандовал Шурик.
И, повалив ведро с водой, стоявшее на веранде, Индус бросился во двор, оглушительно лая: «Здрав-здрав-здрав-ствуйте!»
— Индус! Сюда! — закричали ребята вразнобой.
— Индусик! Индусик! — закричала и Наташка и спряталась за Мишку.
…Солнце лезло по небу все выше.
Ребята то носились по всему двору, то затихали, собравшись в каком-нибудь его уголке, то всей ватагой высыпали на улицу. Они играли. В какую игру? Игорю всегда было очень трудно вспомнить, во что они играли, когда, случалось, отец говорил ему: «Я по тебе соскучился, Игорешка! Где ты был, что делал?» Где был? Ответ выскакивал сам собой: «На старом дворе!» Что делал? Это тоже было ясно, как день: «Играл с ребятами!» Но стоило отцу спросить: «А во что вы играли?» — как у Игоря немел язык: трудно было вспомнить, а рассказать и того труднее… Надо было рассказывать обо всем — как, например, Мишка придумал скатываться по косогору оврага и съехал вниз почти без штанов, так как разодрал одну штанину сверху донизу, за что-то зацепившись, как Наташка изображала свою маму — Людмилу Михайловну, как Шурик был Кожаным Чулком, как Ирочка снисходительно танцевала какой-то танец, в котором главным было, кажется, изогнуться до невозможности, и Леночка испуганно кричала: «Ну она же переломится, ребята!» — как бегали они все вместе по улице «паровозом», как… Надо было рассказать и про прятки, и про горелки, про скакалки и считалочки, про ножички и казаки-разбойники, про перегонки, и про долгие разговоры обо всем и ни о чем, которые возникали неожиданно, без всякого повода и прерывались также неожиданно для новой игры.
Нет, рассказывать об этом было невозможно, потому что все это вдруг становилось неинтересным и рот растягивала долгая зевота, а после этого Игорь начинал хохотать, вспомнив, как Мишка пытался ездить на Индусе, а Индус, рассердившись, схватил Мишку за воротник и стал не на шутку трепать.
А на старом дворе все-все было интересным. И время там шло как-то слишком быстро. Солнце в какой-то момент неожиданно, с подозрительной поспешностью начинало прятаться за соседний дом, задний фасад которого виднелся из старого двора, хотя дом и выходил на большую проезжую улицу, откуда целый день доносились автомобильные гудки… Вот уже и Людмила Михайловна выходила на покосившееся крылечко и кричала:
— Ленка-а! Мишка-а! Наташенька-а! Господи боже мой, сколько вас надо звать! Идите обедать. Отец пришел — ждет!
Вот тебе раз! Если пришел Мишкин отец — значит, уже седьмой час. Только сейчас Игорь вспоминает, что обещал маме вернуться домой не позже четырех. Он вздыхает — опять мама будет с укоризной глядеть на него и отчитывать. Игорь нехотя идет к воротам старого двора. Мишка, косясь на окна своего дома, идет проводить Игоря. Леночка, держась за руку брата, провожает его, а Наташка, чтобы не остаться одной, следует за ними. Так все они выходят из ворот. Мишка кричит: