Страница 9 из 94
— Вечер добрый! — говорит она, взойдя в соседскую горницу.
— И тебе добрый! А-а, это ты, Гина. Садись-ка.
— Мне недосуг рассиживаться, — говорит Гина, усаживаясь. — Просто я шла мимо.
— Что расскажешь нового?
— Что у меня может быть нового, живу в четырех стенах.
— Да, у каждого свое, — говорит соседка. — Спасибо Господу и на том, что мы в добром здравии.
Молчание.
— Послушай, — робко говорит Гина, — помнится, осенью у тебя стояли кросна?
— Что правда, то правда.
— И сколько же, помнится, ты всего наткала! И с желтым, и с синим, ну все цвета, какие ни назови. Если это на платье, хватило небось за глаза.
— Хватило и на платье, и на юбку, — отвечает соседка. — А то уж и надеть стало нечего.
— Ты бы не одолжила мне на завтра юбку? Хоть и совестно тебя об этом просить.
Соседка на миг опешила, а потом спрашивает:
— Вон оно что, у тебя вышло сено?
— Вестимое дело, — отвечает Гина и сокрушенно качает головой.
Нет, соседке не нужно было гадать да раздумывать, для чего это Гине понадобилась юбка. Все объяснялось просто: в хлеву у нее вышло сено. И юбка Гине нужна вовсе не для того, чтобы покрасоваться, — она понесет в ней сено домой. У деревенских издавна повелось носить сено в юбках, о, это была знакомая картина, она повторялась из года в год. Юбки были до того поместительные, в них можно было напихать столько, что они раздувались наподобие воздушного шара. Женщины ходили на пару. Глядишь, бывало, бредут вдвоем, проваливаясь в снег, пошатываясь под тяжестью своей ноши — до отказа набитых сеном и перехваченных веревками юбок. Подобных путниц можно было встретить только зимой, об эту пору у кого-нибудь непременно случалась бескормица, ну а кое у кого с сеном обстояло получше, и охапку-другую они уступить могли. До возвращения мужчин с Лофотенов редко у какой из женщин залеживалась денежка, новая же цветастая юбка открывала кредит на сено, более того: подразумевалось, что просительницу привела не горькая нужда, а, наоборот, заботы о разросшемся стаде, которое уже само по себе было немалым достоянием и богатством.
— Прямо совестно тебя и просить, — повторяет Гина.
— Да о чем ты, — отвечает хозяйка, довольная, что может одолжить юбку. — И с кем же ты пойдешь?
Гина сказала с кем.
— А она юбку у кого одолжила?
Гина сказала у кого.
— Ага, — соображает соседка. — Тогда тебе будет не стыдно показать и мою!
— А то я не знаю!
— Вот она. Из летошней шерсти вся, до последней ниточки. А как тебе эти полоски, нравятся?
Гина:
— Ну ты и мастерица! Я и слов-то не подберу!
Гина идет домой, заметно повеселев, она даже чуток заважничала, оттого что появится завтра в деревне с такой дивной юбкой. Но на пути ей попадается Осе, та самая колдунья, цыганка-лопарка, бродячее пугалище.
— Надо ж, с кем Бог привел встретиться, — говорит Гина масленым голосом и подальше сходит с тропинки в глубокий снег, уступая Осе дорогу. — Ты не у меня была? Дома-то одни дети.
— Не была я у тебя, — отвечает Осе. — Заглянула только.
— Вот жалость-то, будь я дома, я б непременно тебе чего-нибудь поднесла.
— Ничего мне не надо! — бормочет Осе и идет дальше.
Гина спешит домой. Она знает, ее дети забились в угол и сидят ни живы ни мертвы. Ей и самой не по себе, она тоже робкого десятка, но ради детей вынуждена храбриться и говорит прямо с порога:
— Что я вижу, никак вы перепугались? И с чего это! Осе? Ну дак что! Я ее встретила и, окромя добрых слов, ничего не услышала. И не стыдно вам реветь, вон какой на небе месяц, а звезд-то! Да вам надо было тут же прочесть «Отче наш». Чего же это я хотела сказать-то, она ушла сразу же?
Дети отвечают и «да», и «нет», не знают, не смели дохнуть…
— Уж не сплюнула ли она, когда уходила?
Дети отвечают кто во что горазд, не уверены, не приметили…
Мать раздумывает: не бежать же ей следом за Осе, чтоб сунуть в руку мелкое приношение? О, до чего она встревожилась, только не смеет этого показать. Тут Лил — лемур, которая еще слишком мала, чтоб чего-то бояться, спрашивает, что это у матери под мышкой. На душе у Гины тотчас отлегло.
— А вот сейчас увидите, иди-ка все сюда, к свету! Вот эту самую юбку мать набьет завтра сеном и принесет домой. Вы когда-нибудь видели эдакую красоту?..
Три недели спустя после Пасхи ловы на Восточных Лофотенах закончились, и мужчины возвратились домой. Сезон так себе, улов посредственный, зато хорошие цены, в кармане завелись кой-какие деньжонки, жена и дети опять спасены. И сияло солнце, и таял снег, повсюду журчали маленькие ручейки, на ночь они замерзали — и снова оттаивали.
Торговый агент собирается в очередную поездку по Нурланну и Финмарку, на этот раз с весенними товарами: шерсть, шелк, немножко бархата и хлопка, готовое шитье, лаковая обувь. Хозяин, Гордон Тидеманн, по-прежнему считает, что для человека, который представляет его торговое заведение, агент одевается слишком дешево, но тот обещает приобрести летний костюм на распродаже в лучшем магазине Тромсё.
Далее: не видно, чтобы оборот увеличился, в особенности плохо шли дорогостоящие товары, которые в основном и приносят прибыль. Какая-то на это причина да должна быть. Они что там, на севере, совсем не хотят идти в ногу со временем?
— Ну почему же, помаленьку начинают. Только Финмарк есть Финмарк, там одеваются в соответствии с климатом и родом занятий. Но они уже действительно пробуют носить туфли на каблуке.
— Не понимаю, — говорит хозяин, — ни одного заказа на корсеты, хотя корсеты отличные, как же так? Пошиты из плотного розового шелка, длинные, от лопаток до самых бедер, прямо как пальто. Дорогие? Так это же предмет дамского туалета.
— Они слишком непроницаемые, — отвечает агент.
— Какие-какие?
— Непроницаемые. — И, улыбнувшись, агент поясняет: — Дамы шнуруются так, что, ежели кто укусит, им не подлезть почесаться.
Зря он заулыбался, хозяину эта манера держаться не нравится, он кивает в знак того, что разговор окончен…
За дверью, в лавке, стоит дожидается старик Подручный. Он явился за указаниями, но, будучи человеком уважительным и благочестивым, не настаивает, чтобы поговорить с хозяином лично, а передает свою просьбу через одного из приказчиков.
Его сдержанность вознаграждается, его приглашают в контору: Подручный был здесь всего один раз, когда нанимался.
— Ну что, Подручный, ты, наверное, хочешь знать, за что тебе приниматься?
— Да.
— Чем заняты работники?
— Возят на поля водоросли.
Хозяин раздумывает:
— А что, если ты проверишь, в каком состоянии неводы?
— Будет сделано!
— Это на всякий случай, — говорит хозяин, — они скорее всего не понадобятся.
Подручный:
— С вашего позволения, надобность в них не отпадет никогда.
— Ты так думаешь?
— Потому как по милости Божией в море никогда не переводится сельдь.
— Людей выйти в море сейчас не уговоришь, — отвечает хозяин. — Они только что вернулись с Лофотенов, им нужно передохнуть. Им лень даже наколоть дрова для собственной кухни.
Подручный:
— Я их уговорю.
Хозяин испытующе на него смотрит:
— А сам бы ты не хотел выйти с артелью в море?
Подручный качает головой и крестится:
— Богу было угодно, чтоб я состарился. Будь я помоложе, тогда другое дело!
Хозяин кивает на прощание:
— Хорошо, тогда ты этим и займись, собери и снаряди людей. Вот только куда бы нам их отправить?
Подручный:
— На север. Есть там одно верное место, называется Поллен…
Удивительно, но всего за каких-то несколько месяцев хозяин успел проникнуться к старику немалым доверием. Они не раз толковали друг с другом о том и о сем, у старика были изрядный опыт и врожденная сметка, его мнение по многим вопросам стоило выслушать. На первый взгляд Гордон Тидеманн хозяйствовал умело и осмотрительно, но в действительности ему не мешало иметь советчика. Если отбросить в сторону отчетность и предметы роскоши, что понимал он в своей торговле! Все, чему он выучился, было из области технических приемов, делопроизводства, биржевых курсов и пунктуальности, он знал языки и мог прочесть надписи на этикетках французских курительных трубок и катушек английских ниток, иными словами, познаний у него была уйма, но на самом деле в торговле он разбирался неважно, и ему недоставало делового чутья. Он был таков, какой есть, смешанной расы, ничего яркого, самобытного, полнокровного, так, середка на половине; он оказался прилежным учеником, но большие свершения были ему явно не по плечу. В меру способный, с некоторыми запросами, он желал держать себя еще и джентльменом.