А жизнь продолжается

К Августу пришел Тобиас из Южного селения и позвал к ним домой. Завтра похороны Корнелии, и ему хотелось бы показать, как красиво ее убрали, тут сгодились десять метров кружев, подаренных Августом, — о, кружева они пустили в несколько рядов вокруг тела, и она лежит ну точно в белом цвету…

Август ответил, что не может отлучиться, у них аврал.

Но после всего, что было промеж ним и Корнелией, разве он не хочет посмотреть на нее в гробу и проводить ее до могилы, в последнее земное странствие?

— Нет, — сказал Август, — это исключено.

— Наверняка, — продолжал Тобиас, — она бы и сама попросила вас об этом, если бы так быстро нас не оставила. Ее мать и братишка с сестренками забились по разным углам и все по ней плачут…

— Не уговаривай, бесполезно! — ответил Август.

Тобиас понял, Августа никуда не сдвинешь, тогда он попробовал объяснить, что же на самом деле его привело. Люди они бедные и потерпевшие. Опять же и кобыла удрала, и отыскать ее нету возможности, это большая потеря. Потому не будет ли Август так добр и не пособит ли с расходами?

Август горько усмехнулся и качнул головой.

— Хотя бы самую малость, чтоб Корнелия увидела это из своей небесной обители. После всего, что промеж вами было…

Августу все это надоело. Он выхватил бумажник, сунул Тобиасу ассигнацию и крикнул:

— Уходи!.. Сейчас же!.. Тебе понятно?!

Все, теперь он в расчете и с Тобиасом, и всем его семейством!

За прошедшие два-три дня катастрофа отошла для Августа на последний план и перестала занимать его мысли. Так уж он был устроен. Его нисколько не интересовал Поллен, который когда-то был главным поприщем его действий. Он едва ли вспоминал о друге своей молодости Эдеварте Андреассене, верном товарище, который взял лодку и бросился его догонять, а вместо этого распрощался с жизнью. Он уже выбросил из головы Поулине, которая не поленилась приехать и привезла ему огромные деньги. И если прочие сегельфоссцы обласкали эту достойную женщину, оставя по себе самые задушевные воспоминания, то Август не проводил ее даже на пароход, он ни разу о ней не упомянул, забыл напрочь. Неужели же он такой черствый? Да нет, сострадание было ему не чуждо, он мог проявить участие, всегда готов был прийти на помощь. Но ему недоставало основательности и глубины. Он был продуктом своего времени. Он обладал многими достоинствами, но у него имелись и постыдные недостатки. Этот человек был способен в одиночку совратить с пути истинного целый город со всеми его окрестностями.

Откуда у него время провожать покойников? Когда его ждет уйма неотложных дел! Катер с плотниками и строительными материалами прибыл, хорошо, что подвал и капитальная стена были закончены, плотники тут же принялись ставить дом: аккуратный, маленький, хоть и вытянутый, но как нельзя более соразмерный. Нет, почтмейстер Хаген был настоящим художником!

Аптекарю и аптекарше повезло, что дом уже начал строиться. Жить в двух маленьких комнатках оно бы и можно, они с радостью поместились бы и в одной. Но крыша текла и с наступлением осени досаждала им пуще прежнего, а заново перекрывать крышу чужого дома, который они вскоре собирались покинуть, право же, не имело смысла.

Но, милые мои, это еще не все! Родственники Хольма из Бергена надарили аптекарской чете по случаю свадьбы столько подарков, ну прямо вагон и маленькую тележку: гостиная, спальня и комната для прислуги были загромождены так, что не повернешься. Тут и мебель, и всевозможные предметы обстановки, столовое серебро на двенадцать персон, хрусталь и ковры и прочая роскошь. Все это лежало нераспакованным в большущих ящиках. Но погодите, скоро новый дом подведут под крышу!

Аптекарь Хольм и его супруга были чрезвычайно довольны. Они навестили всех своих знакомых, но в самую первую очередь, разумеется, побывали у консула, где отобедали и отужинали. Фру Юлия была уже на ногах, бледная и очаровательная как никогда! Всякий раз, когда фру аптекарша Хольм взглядывала на фру Юлию, та неизменно ей улыбалась, нет, фру Хольм было в ком найти дружеское участие. Да и фрекен Марна была теперь дома, она вернулась из Хельгеланна, чтобы помочь принять английского гостя.

Не исключено, что аптекарь отчасти побаивался снова встретиться лицом к лицу с фрекен Марной. Ведь одно время он не шутя за нею приударял, правда, безуспешно, а теперь взял да и женился на ее матери! Но встреча их прошла гладко, фрекен Марна и виду не подала, что он когда-то ее добивался. Да и вообще она была от природы несколько вялой и флегматичной, так что ей не нужно было делать над собой усилий, чтобы выглядеть равнодушной. И если на то пошло, уж кому-кому, а не ей делать большие глаза, разве сама она не последовала за дорожным рабочим, которого отправили в больницу в Будё? Это ни для кого не тайна. Извините, фрекен Марна, но некий аптекарь женился на вашей матушке — ну и что?

А как же фру почтмейстерша, фру Альфхильд Хаген? Ведь аптекарь с ней отчаянно флиртовал, он играл с огнем, да что там, прыгал через костер и, что самое удивительное, не обжегся. Нет, все сошло благополучно. То есть что значит — благополучно? А бог его знает! Только она была предупреждена загодя, он давным-давно открыл перед ней свои карты, а не далее как позавчера он вместе с женой нанес фру почтмейстерше визит вежливости. Но вполне возможно, ему еще предстоит увидеться с нею наедине и послушать, что она ему скажет. Однако его это не страшило.

Столкнувшись с нею на улице, он воспользовался случаем и пошел ее проводить.

— Вы вчера ко мне не пришли, — сказала она.

— Вчера? Я же был у вас позавчера со своей женой.

— Но вчера вы ко мне не пришли.

Молчание.

— Может быть, я вас не так понял, — сказал он. — Я должен был у вас вчера быть?

— Полагаю, что да.

— Но… собственно, почему же?

— Да нет. Просто вы могли прийти поболтать со мной, как раньше.

— Конечно, мог, только все это пустое.

— Да. Но я почувствовала себя такой заброшенной после того, как вы с нею ушли.

— Бог ты мой! — произнес он весело. — Мы же с вами никогда не сходились, потому и не расходились, вы вовсе не брошены.

— Я говорю — заброшена. Все куда-то подевались, и теперь я одна. Присядем-ка на немножко, я вам кое-что расскажу. В этой жизни из меня ничего не вышло, но пока я могла занимать себя болтовней и флиртом и любезничаньем, я еще как-то существовала. Я привыкла к этому, поскольку из меня ничего не вышло, мы встречались и проводили время за болтовней. Один лежал на солнцепеке и говорил: «Soli me tangere!»[15] Другой вольничал: «Ладно-ладно, фрекен, коли вы повадились по воду с вашим кувшином, там вам и…» Вот над такими вещами мы и смеялись. А к чему нам еще было и прибегать, мы были такие никчемные, вот и болтали напропалую и вошли во вкус. В Бога мы не верили, мы были слишком молоды для религии, и конечно же, мы все еще питали надежду чем-нибудь стать. Мы ютились в меблирашках и мнили себя артистическими натурами, слегка музицировали и пели, устраивали складчину, выпивали, покуривали, и много чего позволяли себе на словах, и ненавидели себя, и никого не любили. Обычная история. Мы полиняли до времени. Некоторые женились, неудачно, пошли дети, детей пришлось отправить к его или ее родителям. Некоторые пристрастились к вину и стали запойными пьяницами, с беспечной походкой и шляпою набекрень, двое-трое застрелились, и никто так никем и не стал. Мы уехали затем, чтоб вернуться увенчанными славой, а сделались хуже тех, кто остался дома. Некоторые вообще не вернулись домой. Мне представилась возможность выйти замуж, и я согласилась, только я была уже настолько опустошенной, я не любила и не люблю по сей день. Замечательный человек, я могу на него опереться, ради меня он готов расшибиться в лепешку, но что мне до этого, я — вовне. А человек прекрасный. Он мечтал стать архитектором, у него был талант, но не было средств. Потом он встретил меня и окончательно выбился из своей колеи. Ноу него хватает художественного чутья, он понимает меня и поддерживает. Когда я сбрасываю туфли и одна опрокидывается на бок, он ставит ее прямо… это я вспоминаю вчерашний вечер, когда я наполовину ожидала, что вы придете, а вы не пришли, и я зашвырнула туфли. Я и на него разозлилась, зачем он поднял туфлю. «Зачем, — спрашиваю, — ты это сделал?» А он засмеялся и говорит: «Иначе служанка подумает, что у нас была потасовка». Он хорошо ко мне относится, он меня понимает, я к нему привязана, но чтобы любить, до безумия, — этого нет. Я на это совершенно неспособна, потому что из меня ничего не вышло. Я исковеркана. Да, но любовь и влюбленность и прочее — это всего лишь недуг, говорит он, чтобы меня утешить. И наверное, он прав, только это такой недуг, с которым лично он жил все эти годы и так от него и не избавился. Знаете, почему он сделал чертеж вашего дома?

15

«Солнце, коснись меня!» — переиначенное «Noli me tangere!» (лат. «Не прикасайся ко мне!») с использованием норвежского sol (солнце).