А жизнь продолжается

— Почтмейстер, вы же сами слышали, они действовали вопреки моим распоряжениям.

Да, почтмейстер это слышал.

— Им ведь что было сказано: залить полупалубу по чертежам почтмейстера, да на отличку.

— Да. Как же можно было так ошибиться? А о каких это они говорили сроках?

Август тотчас нашелся:

— А это когда мы будем ставить опалубку — чтоб закончить к тому времени, когда вы освободитесь, в случае, если вы захотите что-нибудь изменить.

— Ну тогда все понятно, — сказал почтмейстер. — А вам не кажется… раз они уже столько снесли… уж лучше довести это до конца?

Да, Август был такого же мнения. Иного выхода не было.

— Прошу вас сто раз извинить меня за доставленное беспокойство!

Август только рукой махнул:

— Да ничего страшного! — И грозно прикрикнул: — Валяйте, ребята, так ее! Но уж завтра я с вами поговорю!

Так что он и это тоже утряс.

Утром Август позвал Стеффена, чтобы вдвоем перевезти мебель в охотничий домик. Рабочие были уже на линии, они разделались со стеной в час ночи, за оставшиеся пять часов успели еще как выспаться и с новыми силами бурили отверстия. «Полный порядок, десятник, все будет в лучшем виде! А главное, аптекарь вернется домой, глядь, а стены-то и нет!» Август ни словом не попрекнул их за невыполненное распоряжение. Только он знал их насквозь: когда они с таким жаром берутся задело, пыл у них в скором времени остывает, поэтому установить ограду за неделю, пожалуй, будет непросто…

Август встретился в конторе с хозяином. И завершилась их встреча несколько неожиданным образом.

Консул принял Августа без опаски, ведь в прошлый же раз все обошлось. Но за это время Давидсен успел уволиться, и консулу пришлось взять на себя его обязанности. Взять на себя банк! Черт возьми, на собрании правления к нему приступили ну прямо-таки с ножом к горлу, другой кандидатуры не было, а банк не мог оставаться закрытым. Да это просто безумие: у него свое дело, и торговые агенты, и британское консульство, и Сегельфосская усадьба, и все требует присмотра, ему нужно вести двенадцать бухгалтерских книг, не считая деловой переписки. А теперь на него взвалили еще и банк! И все оттого, что Август попросил денег у Давидсена.

Теперь Август наверняка прибежит к нему и потребует свои деньги, скорее всего он сегодня же и появится. Только получить их у консула будет не легче, чем у Давидсена, у консула тоже есть совесть, и он намерен оберегать интересы людей, которые расшвыривают свое состояние. Август не получит у него ни гроша, тут консул будет тверд, как кремень!

— Послушайте, Подручный, — сказал он, — Давидсен из-за вас уволился.

— Из-за меня? — удивился Август.

— Более того, я вынужден был его заместить.

— Быть такого не может! — воскликнул Август. — Я ж на него не стучал кулаком.

— Я не знаю, что между вами произошло, да и не желаю этого знать.

— Я всего-навсего попросил выдать мне несколько тысяч крон.

— Правильно, — сказал консул. — А его совесть, насколько я понимаю, ему не позволила.

Август поразмыслил:

— Если б я знал, к чему это приведет, я бы не стал просить у Давидсена ни единого эре. Потому что деньги мне оказались без надобности.

— Без надобности? — изумился консул.

— Да. Я уже не покупаю овец. Потому что на пастбище может не хватить корму.

У консула как гора с плеч.

— Вон как. Ну что же. Это меняет дело. Так, значит, у вас такая прорва овец?

— Да нет! Несколько тысяч. Надо свериться с записями, тогда скажу точно.

— Это действительно меняет дело, — пробормотал консул. — Значит, деньги вам уже не нужны?

— Нет, — ответил Август. — То есть я собираюсь прикупить несколько усадеб, но это не раньше будущего года.

— Несколько усадеб, говорите?

— Чтоб заготавливать фураж для моего стада.

Консул снова в растерянности.

— Да-а. Гм! Такие планы требуют больших средств.

Август улыбнулся:

— Средства, я думаю, найдутся. Я веду разные дела и во многих странах.

— Это меня радует! — сказал консул. — Я от души желаю, чтобы дела у вас шли хорошо. Что ж, отлично! Кстати, Подручный, я, собственно, хотел спросить у вас совета. Как я уже сказал, мне навязали банк. Вроде бы он и под боком, но ездить туда на автомобиле — глупо, а ходить пешком — терять драгоценное время. Как по-вашему, не перевести ли мне банк сюда?

Август смерил глазами контору.

— Конечно, придется сделать пристройку, — поспешно добавил консул.

Тогда Август кивнул:

— Пристроить вот с этой стороны и прорубить дверь.

— Верно, — сказал консул. — А во что это обойдется? Ну приблизительно?

Август опять улыбнулся:

— Я думаю, господин консул это вполне осилит. Если хотите, я составлю смету.

— Составьте, пожалуйста. Три помещения: сам банковский зал и две конторы. Все из дерева.

О, что касается непродуктивности, то тут они были два сапога пара. Им бы только строить, и затевать новое, и пускать капитал в оборот — покуда он есть.

Перед уходом Август спросил:

— А теперешнее помещение кому принадлежит, банку?

— Нет, мы снимаем его у шкипера Ульсена, — сказал консул. — Ну хорошо, Подручный, не буду вас больше задерживать. А насчет Давидсена — он прекрасный и порядочный человек, который всем желает только добра. Но разумеется, вы вправе распоряжаться своими деньгами.

Все, с Августом улажено. Гордон Тидеманн остался доволен.

То, что он хотел перевести банк, было не просто прихотью. Конечно же, его не устраивал этот низкий домишко, рассчитанный на маленькую шкиперскую семью, он привык к высоким дверям и широким окнам. Но после того как он выстроит новое помещение и подсчитает издержки, он сам будет сдавать его банку и обеспечит себе контракт о сдаче внаем на двадцать лет вперед. Так что это не просто прихоть, Гордон Тидеманн был еще и деловым человеком.

Вслед за этим в Сегельфосскую усадьбу пришла открытка, адресованная всем ее обитателям. Открытка? От старой хозяйки и аптекаря Хольма, с сообщением, что они поженились. Поженились.

В доме у консула все так руками и развели, а фру Юлия до того удивилась, что и сказать нельзя! Вот только на лице у нее была лукавая улыбка, как будто она водила в жмурки и при этом подглядывала.

Консул Гордон Тидеманн не улыбался, нет уж, извините! Так себя повести, пуститься на хитрость, пренебречь всеми приличиями, действовать за его спиной…

— Гордон, дорогой, но пойми же, ей было неловко, — возразила фру Юлия.

— Ей? Я не о матери, я говорю о нем. Что это за манеры! Он прекрасно знает, кто глава семьи, он мог в любой день прийти и поговорить со мной.

— Должно быть, он просто боялся, что ты откажешь.

— И правильно боялся. Ну что за трусость, вместо того чтобы объясниться как мужчина с мужчиной, он сразу в кусты! Он повел себя недостойно, и наш дом для него закрыт.

— Да, — согласилась фру Юлия.

— Ведь правда, Юлия, ты тоже так думаешь? Он повел себя как мужлан, и ему здесь не место.

— Я тебя понимаю, — сказала фру Юлия. — Но когда сюда придет твоя мать, и он с нею, то не знаю…

— А я знаю. Позаботься только, чтобы я был дома, и я его выпровожу.

— Хорошо! — сказала фру Юлия.

— А что до моей матери, то я, между прочим, вовсе не намерен ее щадить. Это она поставила нас в такое нелепое положение.

Фру Юлия улыбнулась:

— А что она могла поделать?

— Прислать его ко мне.

— Ну, это легко сказать, может, она тоже боялась, что ты откажешь.

— Она? Нет уж, извини! Моя мать ничего не боится. Она не такая. У нее могут быть свои недостатки… у кого же их нет… но уклончивой и трусливой ее не назовешь. Нет. Между прочим, Юлия, а как тебе самой кажется, разве это не смелый поступок с ее стороны?

— Еще какой!

— Отчаянно смелый! — сказал Гордон Тидеманн. — Хотел бы я посмотреть, кто бы еще на это отважился!

Он прошелся взад и вперед по комнате, поглядел на малышку и протянул ей палец, который она обхватила своей крохотной ручкой.