А жизнь продолжается

— Двадцать шесть, нет, двадцать семь крон — что вы на это скажете? — спросил Тобиас. — Я не упомню цены ни прошлого года, ни позапрошлого.

Август невозмутимо кивнул. Он был всемогущ, для него не существовало преград, он был капитаном. Но поскольку он тяготел к мишуре, заключение сделки следовало хоть как-то обставить.

— Корнелия, у тебя найдется перо, чернила и лист бумаги?

И пока он писал, заговаривать с ним было бессмысленно — он не отвечал.

Хозяев взяло сомнение: куда он клонит, зачем пишет, он что, хочет купить в кредит?

О, до чего же они недалекие люди, им никогда не приходилось видеть, как поступают высокопоставленные лица и президенты. Они даже не поняли, какой он проявил такт: ведь свой маленький контракт с Тобиасом он составлял для того, чтобы со стороны это не выглядело подарком.

Поставив точку, Август сказал:

— А теперь, Тобиас, подпиши этот документ и получишь деньги!

Гром среди ясного неба. Тобиас пришибленно забормотал, что он, дескать, не мастер по части писанины, но имя свое кое-как нацарапал — сгодится?

Август достает бумажник — только сейчас он достает свой бумажник. Но то не бумажник, а диво дивное и одно из семи чудес света: разве он не набит битком, не раздувается от толстенной пачки купюр! Хозяева прямо ахнули, Август это отметил, и, что самое ценное, особенно глубокий вздох испустила Корнелия. «Ах!» — вырвалось у нее. В окне торчало чье-то лицо, в горницу к ним заглядывал парень.

Август выкладывает на стол три сотенных ассигнации.

Тобиас раздавлен, он ощупывает себя, шарит в пустых карманах и говорит:

— С этакого куша у меня нету сдачи.

Август отметает эту помеху кивком головы:

— Оставим это пока, я ведь буду вам должен за зимний корм.

Лицо в окне исчезло, в горницу проворными шагами заходит Хендрик и говорит:

— Не взыщите!

Семейство сильно раздосадовано. Тобиас тут же припрятал три сотенных. Нет, ну как можно было продавать овец перед открытым окном, вон уже и Хендрик припожаловал, хотя он крестился наново и должен был вроде понимать, что к чему. По какому такому делу он к ним явился? Корнелию так и подмывало спросить его в лоб, до того она разозлилась. Ведь в данное время Хендрик вовсе не ее суженый.

Бедняга Хендрик, он наверняка почувствовал враждебное к себе отношение, однако все же попробовал завести разговор:

— Сколько вы сегодня свезли возов?

Никто ему не ответил. Корнелия ушла в свою комнату, ее мать снова принялась прясть.

— Мы свезли всего четыре, — едва не погибая от смущения, сказал Хендрик.

Август решил вмешаться, на его взгляд, они обошлись с парнем нехорошо. Ну и что с того, что тот заглянул в окно и увидел бумажник? На это стоило посмотреть. Да и Корнелия вполне могла бы посидеть здесь подольше и повздыхать и поахать, вместо того чтобы уйти с равнодушным видом. Удостоверившись, что она не закрыла за собой дверь, он сказал Хендрику:

— Сколько у вас в хозяйстве овец?

— Овец? — Хендрик начал считать. — Должно быть, десять — двенадцать. Вы что, скупаете овец?

— Да, — сказал Август, — скупаю.

Хендрик поразмыслил.

— Пожалуй, мы бы и продали. А сколько вы даете?

— Я плачу двадцать семь крон за овцу, барана и ягненка, — сообщил Август.

Хендрик встрепенулся, о таких ценах он и не слыхивал, это воля Провидения и Божий дар.

— Будьте так добры, обождите, пока я сбегаю за отцом, — попросил он.

Август кивнул.

Тут в горницу быстро вернулась Корнелия в сопровождении брата.

— Одна нога здесь, другая — там, Маттис! — сказала она, выпроваживая его за дверь.

Мать спросила:

— Что такое? Куда это он?

— Да так, по одному делу в Северное селение, — отвечала Корнелия.

— По какому делу?

Тобиас приготовился уже состроить страдальческую гримасу, жена его снова остановила прялку и с беспокойством на него глянула: неужто нельзя было заключить эту сделку без того, чтобы этим не воспользовались другие и содрали такую же бессовестно высокую цену? Чтоб им пусто было!

— Что же это вы, — с горечью в голосе спросил Тобиас, — даете двадцать семь крон кому ни попадя?

— Такова моя сегодняшняя цена, — сказал Август.

О, какое блаженство снова оказаться хозяином положения, от которого зависят людские судьбы! Он и не собирался скупать овец, на черта ему овцы, это тебе не серебряный рудник, не сотня тысяч быков. Тут нечего даже и сравнивать! Но поскольку в данный момент никто не предлагал ему приобрести прогулочную яхту или провинцию в Боливии, он решил не пренебрегать и обыкновенными овцами.

Более того, в изобретательной голове Августа тотчас же созрел план: он поговорит вежливости ради с консулом Гордоном Тидеманном и получит разрешение пользоваться горным пастбищем, а потом накупит овец, те к осени разжиреют, а стеречь их будут Йорн Матильдесен и его жена. Забивать осенью овец он не станет, он станет их разводить, разводить год за годом, в горах можно выпасать до десяти тысяч, со временем он поставит для всего поголовья обширные овчарни и купит километров на десять болот, которые осушит, вот и корм на зиму. Не может быть, чтобы Поулине была против такого занятия, она любила и сама держала скотину. Бог ты мой, сколько же это будет овец, и сколько они дадут мяса и шерсти…

Гляди-ка, на дороге Хендрик с отцом, бегут во всю прыть. Тобиас с женой досадливо усмехаются, а Корнелия презрительно роняет: «Прямо как на пожар!» Удивительно находчивая девушка эта Корнелия, ей пальца в рот не клади.

Хендрик с отцом заходят вконец запыхавшиеся, и для очистки совести Тобиас вынужден сказать своему соседу:

— Присядь-ка!

— Лучше я постою. Ты небось успел уже убрать сухое сено, а, Тобиас?

Август перебил его:

— Сколько у тебя овец на продажу?

Тот слегка озадачился и начал было разводить тары-бары:

— Говорят, вы покупаете овец, вот мне и желательно знать…

— Сколько у тебя овец на продажу?

— С ягнятами двенадцать, — сказал сосед и почтительно поклонился.

Август обратился к Корнелии:

— У тебя еще бумага найдется?

— Нет, — ответила Корнелия, — она у меня, как на грех, кончилась.

— Хм! — произнес Август. — Хендрик, ты бы мог сбегать в город за всеми моими документами и протоколами.

Хендрик готов бежать сию же минуту.

— Только ты их не найдешь! — Август вытащил из брючного кармана восемь большущих ключей на связке. — Тебе не найти их во всех этих чемоданах и сейфах.

— Ух ты, сколько ключей! — вырвалось у Хендрика.

Август:

— У меня есть еще четыре, только я их с собой не ношу, чтобы не перебарщивать, иначе это войдет в привычку.

Пусть Корнелия послушает, сколько у него под замком всяческого добра!

Он вышел из положения, воспользовавшись контрактом Тобиаса: та же цена, те же условия — зимний корм с Михайлова дня и до мая, такая-то и такая-то сумма.

— Распишись! Вот тебе деньги!

Готово. Без дальних слов.

Вид у соседа смущенный, он говорит:

— Это все мне? Такого не может быть!

Август ответил, что разница пускай пойдет в счет платы за зимний корм. Поскольку у него нет мелких ассигнаций.

— А теперь, — сказал он, — я хочу, чтобы ты, Корнелия, проводила меня на выгон. Я хочу осмотреть лошадь.

Ему было необходимо поговорить с Корнелией с глазу на глаз, но все ее домашние и соседи, как назло, увязались следом. Напрасно он тянул время, и расхаживал вокруг кобылы, и со вниманием разглядывал навоз, и несколько раз заставлял ее вставать на дыбы — эти люди, будь они неладны, и не думали трогаться с места, а ведь, казалось бы, они должны были порядком проголодаться после дневных трудов.

Августу ничего не оставалось, как закончить осмотр.

— Я подумал, может, у нее колики, — сказал он. — Потому что в таком случае я бы снял их за пять минут.

Сосед не прочь полебезить перед денежным господином:

— Сняли бы? Вот что значит быть, как некоторые, и превзойти все науки!