А жизнь продолжается

— Я слыхала, ты заново окрестился в реке у водопада и сильно простыл.

— Да, — ответил он, — плохо, что я не сделал этого на Яве или еще в какой-нибудь теплой стране.

— Хуже всего то, что ты вообще на это пошел. Разве тебя до этого не крестили?

— Крестили. А это было зато в настоящей проточной воде.

— И надо ж тебе было такое удумать!

— Это все евангелист, пристал как незнамо кто.

— Ну и что? Очень бы я стала обращать на него внимание! Ты же мог отправиться на тот свет!

— Да. Но он сказал, что без меня он и других не станет крестить.

— Будто уж без тебя нельзя было обойтись!

— Нет. Видишь ли, он основательно взялся за грешников, и я не знал, как и поступить, потому как я стал очень религиозный.

Поулине улыбнулась:

— Очень религиозный, значит.

— Так ведь я же клал кресты и читал по-русски Библию и все такое. Но на самом деле это, наверное, язычество и масонство. Как ты думаешь, Поулине?

— Я в этом не разбираюсь.

— Да. Ну а после крещения получилось так, что я забрел на луг и стал глядеть, как народ дерется. Зря я это сделал, потому что, кроме всего прочего, драка эта была самая что ни на есть позорная из всех, какие я только видел. А пока я там стоял, замерз как собака.

— И чего тебя туда понесло?

— Да просто я… и не потому, чтоб мне так уж хотелось посмотреть на кровь или что другое… но ты кругом права, и чего я туда пошел?

Август не знал толком, как себя с ней держать. Он попробовал и так и сяк, религиозной она, во всяком случае, не была, тогда он предпочел ей поддакивать. А она, похоже, не очень вникала в то, что он говорит. Она, похоже, видела его насквозь, как и прежде, да и приехала она к нему всего лишь по делу.

— Да, Август, я только что из Поллена, — сказала она.

— Поллен! — пробормотал он. — Мне ли не помнить, сколько я там околачивался.

— Раз ты не захотел ехать ко мне, то пришлось мне ехать к тебе.

— Но ты же видишь, Поулине, что я слег и ни на что не гожусь…

— Глупости! — сказала она. — Я уже написала из гостиницы судье, что приехала.

— Вон как. Судье. Ну что же.

Она достала из кармана накидки пачку бумаг:

— Здесь полностью все наши расчеты начиная с того дня, когда ты от нас сбежал. Помнишь ту ночь?

— Да.

— Брат Эдеварт проводил тебя, и ты удрал. А на другой день мы узнали, что удирать тебе вовсе и не надо было, ты выиграл в лотерею огромные деньги и мог бы расплатиться со всеми по справедливости, да еще большая часть осталась бы. Но что-то ты ни разу не вспомнил про Эдеварта. Он же рисковал своей жизнью, когда бросился тебя догонять.

Август:

— Я знаю.

— Взял почтовую лодку и вышел в одиночку и не вернулся.

— Знаю.

— Но я расплатилась за лодку из твоих денег.

— Что за деньги? Нет у меня никаких денег.

— Глупости! Так вот, я расплатилась за тебя со всеми по очереди в Поллене и Вестеролене, и ты теперь никому не должен. Тут все расчеты! — И она прихлопнула ладонью бумаги.

— Не желаю я смотреть ни на какие расчеты.

— Не желаешь! — презрительно усмехнулась Поулине. — Это и не понадобится. Как я понимаю, ты разбираешься в отчетности не лучше прежнего, поэтому бумаги эти я вручу судье и местным властям. Прошло уж двадцать лет, а ты ничуть не переменился, ты и по сей день не научился вести свои собственные дела, ты все равно что малое дитя или перелетная птица.

— Ты права, Поулине, другой такой перелетной птицы и не встретишь.

— А это — сберегательная книжка! — сказала она, прихлопнув ее рукой. — За эти годы сумма набралась порядочная. Деньги получишь в банке у вас или в Будё.

Сумму она не назвала, а спрашивать было неловко, поэтому он взял и сказал:

— Не пойму, что это ты такое говоришь, Поулине. Никаких моих сбережений у тебя быть не может, ты же знаешь, когда я уезжал из Поллена, я все оставил тебе.

Поулине кивнула:

— Что верно, то верно. Я так судье и ответила, дескать, знаю одно, деньги принадлежат мне, и у меня есть подписи двух свидетелей. Я посчитала, что барин маленько о себе возомнил, когда написал и потребовал прислать деньги, вместо того чтоб приехать и забрать самому.

— И правда, я о себе возомнил.

— Ведь откуда мне было знать, что ты тот, за кого себя выдаешь?

— Да, — согласился Август и покачал головой.

— Ладно, — сказала Поулине, желая покончить с объяснениями, — ты не появлялся, вот мне и пришлось сюда выбраться.

— Я все ждал, когда смогу освободить время, сейчас-то я бы уж точно приехал, если б…

— Глупости! У тебя было время с самой весны. Но хватит об этом, деньги ты получишь!

Она свернула бумаги и положила обратно в карман. Август попробовал отбрыкнуться в последний раз:

— Поулине, это же твои деньги.

Она громко хмыкнула:

— На что они мне? Они мне не нужны, ты не думай. И брату Иоакиму от меня ничего не нужно, он человек одинокий, и у него свое хозяйство.

В дверь постучали, это оказалась служанка с кухни, она внесла поднос с кофе и печеньем.

— Ну надо же! — вырвалось у Поулине.

— Подручный, хозяйка услыхала, что у тебя гости, — сказала служанка.

— Да, и еще какие!

Поулине:

— Ну, это громко сказано. Просто мы знаем друг друга сызмальства, Бог знает сколько лет.

— Пожалуйста, утешайтесь! — сказала служанка и вышла.

Поулине невероятно оживилась:

— Вот это я понимаю, здесь живут люди с достатком! А печенья сколько — целое блюдище!

Она налила им обоим, тут же отпила глоток, причмокнула губами и улыбнулась:

— А кофе-то какой! Дай-ка я сброшу на минутку накидку и присяду рядом с тобой. Как она тебя назвала — Подручный?

— Да. Это потому, что я правая рука у консула в доме и во всех областях его деятельности.

— Вот это кофе так кофе! — сказала она, прихлебывая. — Хорошо тебе здесь живется?

— И не спрашивай! Хозяйка мне как сестра.

— Ну что же, привет тебе из Поллена, — сказала она. — Дома, что вы отгрохали с братом Эдевартом на спуске к лодочным сараям, все еще стоят, украшают улицу.

— А фабрика? — спросил он едва слышно.

— Фабрика твоя тоже стоит. Я пробовала ее продать, но не получается.

— Она не моя, — сказал Август.

— Вон как. Только за все акции я расплатилась из твоих денег. А еще оплатила из твоих денег все счета за стальные балки, цемент и кровельное железо. Вроде бы это все. До чего же вкусное печенье! А наложили-то сколько, ешь — не хочу!

— Да на здоровье!

— А фабрика стоит себе, куда она денется, можешь приехать и запустить ее хоть сейчас. Только что ты будешь производить? Чего ты только не затевал в Поллене, что-то было хорошо, что-то плохо, но а чем же все это кончилось? У тебя вечно то густо, то пусто, а разве ж фабрики так работают? Нет, сестра Осия поумнее всех нас, до сих пор сама и прядет, и ткет, и шьет, и не покупает у меня в лавке даже исподнего. Ты подбил Каролуса продать пахотную землю под застройку, и он чуть не помер с голоду. Ты хотел, чтоб Ездра насажал у себя рождественских елок. Ха-ха-ха! Но ты не ошибся в Ездре, когда пришел к нему в первый раз, помнишь? Ну а что до меня, то я, Август, на тебя не в обиде, ведь мне достался большой несгораемый шкаф, который ты приобрел для банка, он служит мне верой и правдой, я храню там торговые счета, почту и протоколы брата Иоакима. А уж твой банк, Август, надо же тебе было придумать этакий банк! Но слава Богу, я и это тоже уладила и уплатила каждому столько, на сколько он подписался и вложил средств.

— Я не понимаю, откуда у тебя взялись на все это деньги? — сказал Август.

Она:

— Деньги я взяла у тебя. Это твои собственные деньги.

— Да, но тогда, наверное, от них ничего и не осталось? — продолжал он выпытывать.

Она не ответила, знай пила себе кофе и ела печенье.

— Несгораемый шкаф достался мне задешево, — сказала она, — но я никого не обманула, а тебя и подавно.

— Был бы я там, я б тебе его подарил.