Когда приближаются дали

- Алешка говорил с отцом?

Надя хрустнула пальцами:

- Боится огорчать. Да я и сама понимаю, что Александру Петровичу сейчас не до этого. Ужасно!

- Пошла бы посоветовалась с Мариам. Она к тебе хорошо относится.

- Ты с ума сошел! - Надя всплеснула руками. - Как же я в глаза ей смотреть буду? Просить, чтобы взяли в семью? Ужасно! Такого не бывает в жизни.

- Эх, Надюша, мало ли чего не бывает. Тогда я пойду. Случай еще более странный, - и Вадим тяжело вздохнул, Действительно, странный случай. Вадим пойдет к Алешкиной мачехе, чтобы помочь счастью Нади, хотя любит ее сам многие годы.

Надя приподнялась и легонько холодными пальцами провела по его щеке.

Послышался осторожный стук, и тут же сразу ворвался холод в распахнутую дверь. На пороге стояла Пузырева.

- Алешенька, вас просят зайти домой. Мачеха... - она не досказала. Багрецов обернулся к ней, и Елизавета Викторовна онемела. Вот что творится под самым носом у товарища Васильева! Вот вам, Валентин Игнатьевич, и Надин - "не тронь меня". Ветреница, как и все нынешние девчонки.

Пузырева поджала губы и съехидничала:

- Извините, я, кажется, помешала?

- Да, конечно, - сдержанно сказала Надя. - Вы искали Алешу? Мы ему передадим.

Взбешенная холодной учтивостью дерзкой девчонки, Елизавета Викторовна бросилась к больной Мариам и, не успев снять пальто, сообщила, что Алексея в общежитии нет, и не преминула добавить:

- Дружок его выпроводил с утра пораньше.

- Разве они поссорились?

- Не знаю. Но у вашего Алеши слишком мягкий характер. К тому же он многого не замечает.

Мариам лежала на диване, укрытая теплым одеялом, покашливала и чувствовала себя скверно. Александр Петрович еще вчера уехал на узловую станцию, куда прибыли цистерны с раствором для лидарита, оттуда он должен заехать в райком и вот до сего времени не вернулся. Скучно одной. У Алексея и Нади сейчас особенно много дел. Вчера целый день возились с установкой второго телеконтролера. Лишь Пузырева забегает на часок, как она говорит, "проведать болящую". Эти посещения не очень нравились Мариам, но все же рядом - живой человек.

Не желая продолжать разговор об Алеше, Мариам сказала:

- У меня к вам просьба, Елизавета Викторовна. Я уже проверила место сочленения пластмассового патрубка с бетонированной трубой-каналом, провела испытания на прочность под высоким давлением... Но это, так сказать, механика. Здесь все благополучно. А вот что касается химии, тут мне нужна ваша помощь.

И Мариам высказала свои подозрения: если при изготовлении очередной партии пластмассовых коленчатых трубок были допущены отклонения от технологии, то лидаритовый раствор разъел стенку злополучного патрубка. Понизилась прочность, и произошел разрыв.

- Смотрите, - она протянула руку к тумбочке, взяла оттуда полупрозрачный кусок пластмассы и передала Пузыревой. - Это я нашла на месте аварии. Видимо, его не заметили, когда собирали все осколки, чтобы отправить на завод.

Опытным глазом Пузырева сразу определила, что поверхность пластмассы была повреждена не механическим путем, а воздействием реактивов, будто по трубе протекал не раствор лидарита, а сильнейшая кислота или щелочь. Впрочем, даже это сравнение не подходит; пластмасса, разработанная в их институте, обладала высокой химической стойкостью, оговоренной специальными техническими условиями.

Будучи человеком осторожным, Пузырева, не показывая никакой заинтересованности, равнодушно спрятала осколок в сумочку:

- Я понимаю, дорогая. Сделаем химический анализ. Наверное, на вашем заводе какая-нибудь девчонка всю технологию перепутала. Знаем, что у них в голове.

Мариам слабо улыбнулась:

- А как же контроль?

- Нашли чему удивляться! В ОТК тоже одни девчонки сидят. Им бы только глазки строить. Да и начальнички ваши хороши. Улыбочки, смешки... Даже смотреть противно.

Нельзя считать, что характер Пузыревой попросту скверный, у нее было немало и приятных качеств. Но она, в постоянной борьбе за "целостность семьи", опираясь на высокие принципы, толковала их с сугубо личных позиций, а потому у Пузыревой виноваты были все, кто, по ее мнению, даже косвенно мог нанести ущерб семейным устоям. Молодые лаборантки перешептывались, шутя называли ее "психованной" и втайне даже жалели ее.

Елизавета Викторовна была искренне возмущена, негодовала и считала своим правом вмешиваться в происходящее. Она с грохотом придвинула стул поближе, достала из сумочки печенье, любезно предложила Мариам, но не огорчилась, когда та отказалась.

- Мы с вами женщины семейные, - доверительно начала Елизавета Викторовна, похрустывая печеньем. - А семью надо укреплять и не допускать в нее всяких легкомысленных особ. Я говорю о вашей будущей невестке.

- Какой невестке?

- А разве вам неизвестно? Я попробовала предупредить вашего мужа, но у него, видимо, свои понятия о нравственности...

Заметив ядовитую усмешку на тонких поджатых губах Пузыревой, Мариам возмутилась:

- Почему вы говорите какими-то загадками, намеками?

- Не надо горячиться, дорогая. Сейчас объясню. Я человек принципиальный и считаю своим долгом пресекать всякие попытки разрушения семьи. У вас эта неприятность уже назревает.

Мариам умоляюще прижала руки к груди:

- О чем вы? Я абсолютно ничего не чувствую...

- Надо не чувствовать, а знать! - отрубила Пузырева. - В ваш дом проползает враг; вы этого не замечаете. Я пыталась сигнализировать, но коммунист Васильев непонятно по каким соображениям даже симпатизирует этому врагу... Вам, как человеку беспартийному...

- Нет, почему же? - резко перебила ее Мариам. - Я даже член парткома нашего завода...

У Пузыревой печенье застряло в горле. Подумать только! Девчонку в партком выбрали. Шевельнулось что-то вроде зависти, но Елизавета Викторовна овладела собой и продолжала:

- Эта девчонка Колокольчикова тут головы кружит и молодым и старым. Я вот только что пошла позвать к вам Алешу, а вижу Багрецова с Колокольчиковой. Сидят чуть ли не обнявшись. Да я бы такую девчонку на порог не пустила! А она вползает змеей в ваш дом. Вы думаете, ей Алеша нужен? Надо быть наблюдательнее, моя дорогая.

Мариам сбросила одеяло и, как была в ночном легком халатике, подбежала к двери.

- Прошу вас, - прошептала она, распахивая дверь настежь.

...Раздался стук в дверь. Что, опять Пузырева? Мариам невольно щелкнула замком. Тут же одумалась - ведь это мог прийти Алеша.

Но на пороге стоял Багрецов.

- Доброе утро, Мариам Агаевна. Я вас не разбудил? Как вы себя чувствуете? Алеша еще не появлялся?

- Нет. А что-нибудь случилось?

Мариам встревожилась, пригласила Вадима в комнату:

- Заходите, Вадим. Да? Вы уже завтракали? - И когда тот стал отнекиваться, настояла: - Садитесь, будем пить чай. А то совсем замерзли. Нос даже посинел.

- Спасибо. От чая не откажусь. Тем более что зашел к вам не только справиться о вашем здоровье, а проконсультироваться с вами по одному серьезному вопросу.

- Не знаю, чем могу быть вам полезной, Вадим. В электронике вы сами опытный специалист, а я механик, но не теоретик. Да? Я просто конструктор.

- Именно это мне и нужно. Подскажите конструктивное решение.

- Что же нужно сконструировать?

- Счастье. И вы, как любящая женщина, меня поймете. Ну как бы это вам сказать, объяснить? - Вадим беспокойно заерзал на стуле. - Если человек захочет жениться, он обязан об этом сказать своим родителям?

- Думаю, что да. А вы что? Хотите жениться?

По лицу Мариам скользнула грустная улыбка. Вероятно, речь идет о Наде. Бедный Алешка. Вадим смущался, не зная, как приступить к поискам "конструктивного решения", но Мариам сама пришла ему на помощь:

- Скажите, Вадим, вы очень любите Надю?

Он чуть было не выпалил "да", в смущении глотнул из чашки очень горячий чай, обжег язык. Это вывело его из замешательства. Небрежно откинувшись на спинку стула и барабаня пальцами по столу, Вадим с подчеркнутым равнодушием произнес: