Страница 20 из 50
Багрецов сунулся в ящик, схватил уже ленточку, но, будто обжегшись, бросил и отдернул руку. Нехорошо, чуткое! Потом пересилил себя; в данном случае ненужная щепетильность. Вытащил целую катушку, кусачками, которые всегда держал в кармане, откусил нужный отрезок провода, чтобы после измерить его сопротивление и сравнить с теми же показателями, что и в найденном куске под слоем лидарита. Но это на всякий случай, хоть и уверен был в правильности своей догадки. Такой же провод, такой же!
Вадим нагнулся, чтобы поставить ящик обратно, да так и застыл.
- Не надо, я сам, - послышался голос Алексея. - Иди скорей, там ждут.
Все обошлось бы благополучно, будь у Вадима характер другой. Не в карман же залез! Что тут особенного? Срочно понадобились плоскогубцы или отвертка. "Специально прибежал за ней, свою где-то посеял. Прости, Алеша, пожалуйста. Сейчас принесу". Так бы и сказать надо, с улыбочкой да шуточкой. Но вместо этого Вадим залился краской и, не поднимая глаз, пробормотал:
- Я нечаянно. Кусачки искал... Вот.
- Этот кусачки? - спросил Алексей, подойдя к столу и передавая хозяину никелированные кусачки. Они лежали рядом с катушкой.
Вадим позабыл ее убрать, сейчас она расплывалась в глазах, превращаясь в высокий блестящий цилиндр, чем-то похожий на снаряд. Пусть бы разорвался, что ли, только бы пропасть, исчезнуть и не чувствовать немого осуждения Алексея. Димка схватил паспорт прибора, на прощание выдавил из себя невразумительные извинения и опрометью выбежал из комнаты.
Литовцев встретил его недовольным брюзжанием:
- Заставляете ждать, Вадим Сергеевич. Я не обязан караулить ваши игрушки.
- Простите, Валентин Игнатьевич. Я не знал, что вы их караулите, оправдывался Вадим. - С вами оставался Александр Петрович. Если вы хотели уйти вместе с ним, то здесь же Алексей был...
- Вот именно Алексей, - сердито буркнул Литовцев. - Эх вы, наивное дитя, он постучал палкой о землю.
Будто и ничего не сказал Валентин Игнатьевич, - так, полунамек, к нему не придерешься, а Вадим насторожился. Возможно, и прав он в своих подозрениях, если они возникают у людей постарше да поопытнее? Но сейчас старался не думать об этом, показал Валентину Игнатьевичу паспорт прибора, подчеркнул, что у них в лаборатории данная точность считается очень высокой, однако, если потребуется, можно заменить проволочный шунт, чтобы повысить цену деления.
- Я сам намотаю, проверю по другим приборам, - убеждал Вадим Валентина Игнатьевича. - Ведь это пустяк.
- Не сомневаюсь. Но здесь этот пустяк превращается в проблему. То провода нет, то еще чего-нибудь не хватает. Подумать только: нужно было термостат исправить, сгорела обмотка, - так, видите ли, провода не оказалось.
Багрецов понимал, что для обмотки термостата, простейшего аппарата, по существу ящика с электроплиткой, можно применить хотя бы тот провод, отрезок которого лежал у Вадима в кармане. В чем же тут дело? И он спросил:
- Не понимаю. Кто вам сказал, что провода нет?
- Есть тут великий специалист...
- Алексей? - вырвалось у Вадима.
Литовцев испытующе посмотрел на него:
- Нет, Вадим Сергеевич. В данном случае не он, а товарищ Макушкин. Литовцев сунул в карман паспорт прибора и зевнул. - Мы еще вернемся к этому вопросу. А пока до завтра, Вадим Сергеевич. Надо полагать, что после работы у молодого человека найдутся и другие занятия. Берите пример хотя бы с них, - он указал палкой в сторону "мертвого сада".
Мимо, ни на кого не глядя, шагал Алексей. За ним торопилась Надя.
Вадим проводил их взглядом и, не обращая внимания на саркастическую улыбку Валентина Игнатьевича, пошел в обратную сторону.
По настоянию Валентина Игнатьевича Васильев отложил на один день заливку формы водным раствором лидарита. Впрочем, теперь этот состав следовало бы называть по-другому, частица "ли" быстро улетучивалась, как и жидкость, послужившая основой лидарита.
За эту частицу, за славу, за спокойное, сытенькое существование боролся Валентин Игнатьевич, пробуя методы дипломатии, используя свой, уже траченный молью научный авторитет и групповые интересы, основанные на его любимой латинской поговорке: "Даю с тем, чтобы и ты мне дал" ("Доутдес").
Однако здесь, на строительной площадке, вдали от друзей и приятелей, от сотрудников, которых ты взял себе в лабораторию по протекции, Валентину Игнатьевичу приходилось надеяться лишь на свои силы.
Два лаборанта не в счет. Хотя Валентин Игнатьевич и тащил их в аспирантуру, они ничем помочь ему не могли. Как говорится, "не так воспитаны", чтобы заниматься делом. Серьезные, казалось бы, специалисты, ведь чему-то их в вузе учили!
Так вот эти "серьезные специалисты" вдруг вспомнили, что, будучи еще подростками, упустили то, что даровано им жизнью. И только сейчас, будто опомнившись, решили вознаградить себя за упущенное: буйно пошли в рост девчоночьи космы до плеч и дьяконские бороды. Лаборантов здесь прозвали "близнецами", так они были похожи друг на друга. Фамилий их никто не помнил, знали, что один из них - Алик, другой - Эдик. Даже Валентин Игнатьевич не всегда мог точно обратиться по адресу, называя Алика Эдиком и наоборот. По одежде их также невозможно было различить. Не успели они в ранней юности пофорсить джинсами в обтяжку, как уже стали модными клешики с пуговками и цепочками. Ничего не поделаешь - надо наверстывать упущенное. И "близнецы" появлялись возле Стройкомбайна, позвякивая цепочками на радость здешней приблудной собачонке Шарику. Позвякивали они и гитарами, благо это еще было модно. Гнусаво напевали только по-английски, но ни Алексей, ни Надя, знавшие английский, не могли понять в песнях "близнецов" ни одного слова.
Валентину Игнатьевичу иной раз казалось, что Алик и Эдик занимаются лидаритом лишь потому, что это - синтетика, что это модно. И если бы их спросили о рецептуре Даркова на цементной основе, они отнеслись бы к ней с пренебрежением: "Ну, как же? Ведь это - 78". Так оценивают их родственники по духу все то, что считают консервативным, далеким от моды. А "78" - это число оборотов граммофонных пластинок, которые выпускались раньше (сейчас они почти все долгоиграющие, с числом оборотов 33, 16 и даже ниже).
И Валентин Игнатьевич, трезво оценивая деловые качества "близнецов", понимал, что спасать лидарит даже по причине его новомодности мальчики не способны. Да, действительно, можно надеяться только на себя.
Он должен за последние два дня, оставшиеся до решающих испытаний, найти хоть какое-нибудь слабое место в предложении Даркова, если не удастся опровергнуть его рецептуру полностью; доказать, что это очевидная ошибка увлекающегося и неблагодарного соавтора. Нет, конечно, Валентин Игнатьевич объективен, дело не в благодарности, но соавтор Дарков - простой инженер-исследователь без степени и звания - должен бы знать свое место. Так-то оно спокойнее.
Сегодня воскресный день, но время не терпит. Пусть лаборанты отдыхают. Сам Литовцев, сам доктор наук, займется исследованиями. Он не был сугубым теоретиком. Его считали экспериментатором. Но сколько лет он не сидел за лабораторным столом! Он лишь заглядывал через плечо кого-нибудь из своих сотрудников.
Доктору химических наук показывали, что делается под микроскопом, когда твердеет лидарит, водили в темную комнату, где на экране были видны радужные спектры, позволяющие судить о степени деформации лидаритовой пластины под нагрузкой. Валентин Игнатьевич смотрел на стрелки приборов, на счетчики меченых атомов, на синие светящиеся линии осциллографов, но у него и мысли не было, чтобы повернуть ту или иную ручку аппарата, желая точнее настроиться, проверить другой режим, заглянуть в самую суть вещей.
Он не просил тут же, при нем, изменить процент добавки к цементу или лидариту, установить степень кислотности, он не садился за стол, чтобы собственными руками взять колбу и реактивы и повторить кажущуюся ему сомнительной химическую реакцию. Всему этому он предпочитал результаты: протоколы за тремя подписями, графики, фотографии и солидные отчеты с историей, предысторией, выводами и точным заключением. Даже образцы лидаритовых плиток он предпочитал видеть на стенде под стеклом, чтобы никто не притрагивался к ним руками.