Страница 4 из 24
Сложнее было отношение Джейн Остен к Вальтеру Скотту. Но он, как и Радклиф, подкупал ее своей естественностью, хотя само романтическое видение мира, присущее ему, не могло не раздражать Остен: «По какому праву Вальтер Скотт пишет романы, к тому же еще и хорошие? Это несправедливо. Ему достаточно должно быть славы и доходов как поэту. К чему лишать людей последнего куска хлеба? Мне он не нравится, и Уэверли мне не понравится, – я это твердо решила и не намерена отступиться от своего решения. Боюсь только, что мне придется это сделать».
Собственные критерии истины и красоты Остен выработала, основываясь на творчестве просветителей. Как и у них, истинно у нее лишь то, что открывается путем личного опыта, а потому художник, как завещал Филдинг, должен неустанно трудиться, изучая «Книгу Природы», – лишь она обеспечит ему необходимые знания.
Но как бы Джейн Остен ни преклонялась перед просветителями, их традиции уже оказались тесны для нее. Тем более что просветительский реалистический роман, который наиболее соответствовал ее художественному идеалу на рубеже XVIII–XIX вв., лишился свойственной ему эпичности, философской проблематики и выродился в творчестве Ф. Берни, М. Эджуорт. Отношение Джейн Остен к Просвещению строится с позиций нового времени и нового зарождающегося искусства, которое уже «оплодотворено» романтизмом с его повышенным, иногда даже болезненным интересом к человеку и его внутреннему миру.
Остен усвоила стиль и эстетические идеалы Джонсона, но уже, в отличие от Ф. Берни, не могла безоговорочно принять его дидактизм. Ричардсон интересовал ее проникновением в тайники души героев, учил улавливать малейшие нюансы настроения, но утомлял чрезмерным морализаторством и не удовлетворял изображением беспорочной добродетели. Нравственное чувство у Джейн Остен не изначально присуще «естественному человеку», но приобретается в процессе жизненных уроков.
Остен была близка теория «комического эпоса» Филдинга, его стремление увидеть и исправить смехом нелепое, неразумное, неестественное в природе человека. Но у Филдинга есть серьезный, с точки зрения Остен, недостаток – абсолютное всеведение автора. Ей же было больше по душе объективное изображение жизни, не рассказ, а показ ее. Поэтому она максимально драматизирует эпическую форму, организует свои романы как пьесы. При этом иногда она даже пытается «уйти» из повествования. Ее собственная авторская позиция как бы «стерта», а свое отношение к происходящему она никогда не доводит до сознания читателя путем активного вмешательства, которое она допускает лишь в тех случаях, когда необходимо сообщить в эпилогах, как же устроились судьбы ее героев. Герои, даже наиболее ей духовно и нравственно близкие, Элизабет Беннет в «Гордости и предубеждении», Генри Тилни в «Нортенгерском аббатстве», не бывают рупорами идей писательницы. Основой поэтики, средством выражения точки зрения автора впервые в английской литературе стал разработанный Остен диалог. Он бывает внешним – и здесь слова не обязательно соответствуют чувствам и настроению действующих лиц – и внутренним – отражающим эмоционально-духовное состояние персонажа.
Только в середине XIX в. нечто подобное попытается сделать в «Ярмарке тщеславия» Теккерей. Не подозревая о том, что он развивает заветы Остен, Теккерей поведет сложную, пока еще незнакомую XIX веку игру с читателем.
Каким бы иронически-презрительным ни было отношение Остен к предромантизму и романтизму, объективно ее реалистическое искусство впитало в себя достижения этих направлений. В изображении комической стихии, занимающей столь важное место в произведениях Остен, она не только наследница просветителей (просветительская сатира XVIII в., интеллектуальная игра Стерна), но и современница романтиков. Романтическая ирония отозвалась в иронии Остен и стала важнейшим компонентом ее поэтики.
Остен выдвигает определение человеческой природы как «сочетания… хорошего и дурного». Характер предстает у нее в развитии, в единстве частного и общего или, как говорила писательница, «таким ни на кого не похожим и таким похожим на других». Ей доступны сложные в своей противоречивости, тончайшие психологические нюансы, которые тем не менее, как она убедительно показывает, зависят от денежных отношений и моральных законов, существующих в обществе. Такое глубоко новаторское понимание природы характера позволило Джейн Остен создать психологически убедительный образ положительной героини. Элизабет Беннет («Гордость и предубеждение») – художественное открытие Джейн Остен и единственный образ такого рода в английской литературе XIX в. А в позднем романе, «Мэнсфилд-парк», в образе Фанни Прайс писательница раскрыла индивидуальный, но внешне ничем не примечательный «смешанный» характер обычного человека. Каждодневное, негероическое скрывает для Остен одну из самых интересных тайн жизни – тайну человеческого характера.
Джордж Мур, внимательно изучавший мастерство психологического рисунка Джейн Остен, писал, что впервые в английском романе было дано столь глубокое изображение «пылающего сердца». Вирджиния Вулф назвала Остен «мастером, способным увидеть даже те чувства, что не лежат на поверхности».
Джейн Остен действительно стоит на перепутье литературных эпох. Она соединяет XVIII в. с XIX, не только развивает традицию, но показывает ее исчерпанность. Недаром в творчестве Джейн Остен такое место занимают пародии.
В наши дни трудно во всей полноте понять степень новаторства Джейн Остен. Все ее положения – эстетические и этические – кажутся очевидными, но совсем не такими бесспорными они были на исходе XVIII в.
Не надо обманываться и мнимым добродушием Остен: она совсем не такая добрая писательница. Она все видит, все подмечает, но из-за того, что она подает свои наблюдения в изящной, отточенной, иронической форме, трудно увидеть глубину раны, которую наносят ее точные жалящие слова. Она не проповедница, но исподволь доказывает на страницах своих внешне таких простых, даже незатейливых книг, что морально не то, что узаконено этическими канонами времени, морально лишь то, что соответствует личному нравственному представлению человека. А каждый человек у Остен самоценен. Пройдут десятилетия, пока над этим задумаются Томас Гарди, Джордж Мередит, Вирджиния Вулф, Дэвид Герберт Лоуренс. В этом отношении она соединила XIX в. с XX.
Обычно исследователи делят творчество Джейн Остен на два периода: первый, когда были созданы романы «Чувство и чувствительность», «Гордость и предубеждение», «Нортенгерское аббатство», и поздний, или зрелый, когда она написала «Мэнсфилд-парк», «Эмму», «Доводы рассудка». Это деление, однако, довольно условно. Над всеми своими романами Джейн Остен в общей сложности работала двадцать лет, если считать началом творческого пути 1795 г., время первых юношеских опусов. Вышли все ее произведения за достаточно краткий отрезок времени – с 1811 г. по 1818 г. Первое издание «Чувства и чувствительности» относится к 1811 г., последней прижизненной публикацией стала «Эмма» (1816); «Нортенгерское аббатство» и «Доводы рассудка» вышли в 1818 г. под общей обложкой, уже после смерти писательницы. Остен, как следует из ее переписки, записей Кассандры и воспоминаний ее племянника, постоянно возвращалась к написанному в ранние годы и существенно перерабатывала тексты. Суровой и неодноразовой авторской редактуре подверглись «Чувство и чувствительность», «Гордость и предубеждение», «Нортенгерское аббатство». Даты показывают, что, вынашивая замысел, например, «Мэнсфилд-парка», романа зрелого периода, Остен продолжала работу над «Гордостью и предубеждением».
Однако есть разница между «Чувством и чувствительностью» и, скажем, «Эммой». При всей легкости, изящности стиля «Чувства и чувствительности» в романе ощущается его первооснова, до конца так и не изжитая автором. Диалоги отменно написаны, но при этом очень длинны и напоминают письма, из которых они и родились. В начальных редакциях такими письмами обменивались герои. В процессе работы, отказавшись от эпистолярной фактуры, Джейн Остен все же не смогла придать повествованию по-настоящему драматизированную форму и необходимый динамизм. Но уже в «Гордости и предубеждении» Остен исправила этот недочет. При том, что роман ранний, здесь налицо единство идеи и ее воплощения. Замечательны диалоги, они изящны и остроумны, как диалоги в пьесах Конгрива и Уайльда. В романе каждая сюжетная линия получает подобающее ей по значимости разрешение; каждый образ, даже второстепенный, подан автором в соответствии с ее представлением о полноте характера. Ирония входит в книгу с первым же предложением, ставшим в английской литературе классическим («Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену»), и пронизывает весь роман.