Страница 21 из 114
Вино другого мира оказалось таким же коварным, как дома. Азарт интересного разговора прошел, а заноза в душе осталась. Женя плакала, уткнувшись в голубую с незабудками шаль. Обзывала себя дурой, болтливой идиоткой, клялась, что больше — ни глотка, раз не умеет держать язык за зубами или хотя бы думать, прежде чем ляпать. Кой черт ее дернул вытаскивать на свет отвратительную историю их с Олегом отношений? Да еще и перед двумя посторонними мужиками! Да еще и в мире, где, оказывается, до цивилизованного решения семейных проблем пилить, как от крестовых походов до ООН! Развод им, понимаете ли, безнравственно и мерзко! А когда муж над женой издевается, а бедной женщине и деться некуда — это, значит, не мерзко. Средневековье. Пещерный век. Шовинисты чертовы.
Заглянула Солли, начала квохтать, спрашивать: не господин ли граф ненароком обидел, не болит ли чего, или, может, по дамской части какая помощь нужна? Женя махнула рукой:
— Ничего не надо, дайте пореветь спокойно, не трогайте!
Дождалась, когда за служанкой закроется дверь, влезла прямо в платье на кровать, завернулась в покрывало, задернула тяжелый полог. Уютный сумрак успокаивал. Женя поплакала еще немного, спустила остатки пара, хорошенько взбив подушки, а потом совершила настоящий подвиг — сама разобралась, как снять навороченное «домашнее платье». Правда, пока расстегивала непривычные булавки, все пальцы исколола.
Снова нырнула за уютный полог, забралась под одеяло, натянув его на голову — детская привычка, которая всегда возвращалась, когда Жене бывало плохо. Буркнула:
— К черту все. Я же влезла в их дурацкое платье. Не лезу в их дурацкий монастырь со своими правилами. А как я у себя жила, не их собачье дело. И хрена с два я еще хоть раз начну откровенничать.
Уткнулась лицом в подушку. И нет бы уснуть — вот, казалось бы, и выпила достаточно, чтобы срубиться, а в голове все крутились и крутились какие-то смутные, невнятные, но явственно обиженные мысли. Снова подступили слезы, Женя стукнула подушку кулаком и повторила:
— К черту.
Перевернулась на другой бок — еще один испытанный детский рецепт — и начала бороться с непрошеными мыслями по принципу «клин клином». То есть занимать мозги другим. Лучше всего было бы вспомнить какой-нибудь фильм, или книгу, или хотя бы забавную историю. На память Женя никогда не жаловалась, одна беда — сейчас любые книги-фильмы и прочее напоминали о доме, то есть как раз о том, от чего неудержимо тянуло плакать. Нужно было найти зацепку для мозгов в этом мире. Вот например, этот мент, как же его звать-то? Сложные имена в этом мире. Дюраль? Смешно… Светлые глаза кажутся то серыми, то голубыми, хвост темных волос короче, чем у графа, на лоб падает несколько коротких прядей — не челка, а так, будто неровно срезали клок волос, и отрасти не успело. Иногда задумывается прямо посреди разговора, замолкает на полуслове и трет бровь — получается пауза на несколько секунд, почти незаметная, в общем-то. А граф имеет привычку тарабанить пальцами по столу, выстукивает какой-то сложный ритм. Та-да-там, та-дам, та-та-та-тадам… или…
На попытке вспомнить ту мелодию, которую навязчиво выстукивал граф, Женя заснула.
Приснился Олег. Будто Женя сидит в графской библиотеке, а он прохаживается перед ней туда-сюда, то остановится, оглядит шкаф с книгами, то к окну подойдет. Смотрит с презрительной насмешкой, губы кривит.
— Зачем ты пришел? — спросила Женя. — Тебя здесь только не хватало!
А он:
— Сама позвала, чем опять недовольна?
— Не звала я тебя! Проваливай! — Женя вцепилась в деревянные подлокотники кресла так, что пальцам больно стало. — Ненавижу тебя!
Он рассмеялся, а Женя удивилась сквозь сон: почему она сидит и даже шевельнуться не может, почему терпит, снова терпит его присутствие? Воздух казался вязким и густым, на какое-то мгновение Жене показалось, что она сейчас застынет мухой в янтаре, и ладно бы она сама, так ведь и Олег окажется рядом! И придется вечность сидеть, не двигаясь и терпеть его рядом с собой!
Она оттолкнулась от подлокотников и встала, продавила себя сквозь этот почти застывший янтарем воздух, и сразу стало легче дышать.
— Уходи! — она вскинула руки ладонями вперед, как будто отталкивая от себя ненавистного гостя. И помогло: его снесло прочь, впечатало в стену так, что шкаф покачнулся и жалобно зазвенели стекла в окнах. — Уходи навсегда! Не хочу тебя больше видеть! Даже во сне!
Олег разлетелся неровными лоскутами и растаял в воздухе, а на его месте соткался давешний труп — мумия в мантии. Спросил, широко разевая рот, по-собачьи клацая зубами:
— За что?
— А я откуда знаю?! — поразилась Женя. — Вопросики у вас! А меня за что? Шла из магазина, никого не трогала, и на тебе, получите по полной программе! Думаете, очень весело?
— Кто? — спросил труп. Похоже, на более сложные фразы его мертвых мозгов не хватало.
— Что «кто»? — не поняла Женя. — Меня перенес кто? Или вас убил кто? Знаете, с этими вопросами к тому менту, который меня тут вопросами изводил. Он дело ведет. Очень надеюсь, что доведет до конца и мерзавцу мало не покажется. Ни тому мерзавцу, который вас убил, ни тому, который меня в этот дивный мир выдернул. Кстати, это не вы случайно были?
Мумия покачала головой и разлетелась яркими разноцветными искрами. Искры завертелись вихрями, сложились в маленькие радуги, заплясали у Жени на пальцах. По телу пробежала щекотная волна, стало жарко, Женя откинула одеяло — и проснулась.
Села, жадно хватая ртом воздух, вытерла лоб дрожащей рукой.
— Приснится же такое…
Под накрывшим кровать балдахином было душно. Женя встала, приподнялась на цыпочки, закинула края тяжелого полога наверх. Пальцы все еще покалывало от жара. Женя поднесла ладони к лицу. Наверное, она даже не удивилась бы, и в самом деле увидев на пальцах те самые искрящиеся радуги. Но ничего такого не было. Руки как руки, как всегда, только дрожат немного.
— Пить меньше надо, — пробормотала Женя себе под нос. Встала, прошла к окну, повернула две литые защелки. Тяжелая рама повернулась с неприятным скрипом — наверное, окна здесь открывали редко. В комнату хлынул холодный ночной воздух. Женя стояла у окна и жадно дышала, чувствуя, как отступает приснившийся ей кошмар, тает, исчезает, как исчезли во сне оба неприятных гостя.
За окном сгущался уютный вечерний сумрак, когда Фенно-Дераль вдруг решил, что засиделся в гостях и пора бы наведаться в собственный кабинет. Фор Циррент намеревался проводить гостя и посвятить остаток вечера всестороннему обдумыванию ситуации с девицей Женей — теперь, после доводов Грента, и девица, и ситуация виделись графу в несколько ином свете.
Однако планы обоих оказались нарушены самым неожиданным образом. Едва не врезавшись в собравшегося уходить начальника полиции, на пороге кабинета возник упоминавшийся в долгом сегодняшнем разговоре Ларк. Его высочество принц Ларк-Элиот-Дионн, старший внук и второй наследник ныне здравствующего короля Дионна-Горрента Мореплавателя, а также непрерывная головная боль графа фор Циррента. Поскольку его величество здравствовал весьма относительно и вопрос престолонаследия в Андаре стоял остро.
Именно о вопросе престолонаследия подумал граф при первом же взгляде на Ларка — встрепанного, злого, со смазанным пятном подсохшей крови на рукаве зеленого камзола.
— В Рени стреляли, — выпалил Ларк.
«Слава богу», — едва не сорвалось с языка. Герцог Реннар фор Гронтеш, порученец и закадычный друг принца Ларка, это все же не король и не первый наследник. И не сам Ларк.
— Подробности, — Фенно-Дераль посторонился, пропуская принца в кабинет и вернулся за ним следом.
— Он жив, я надеюсь? — спросил фор Циррент.
— Жив, — Ларк тяжело опустился на первый попавшийся стул и налил вина в первый попавшийся бокал. Выпил залпом, жадно, как воду. — Пуля раздробила кость и застряла в плече, пришлось резать. Доктор сказал, месяц в постели при наилучшем течении выздоровления.