Страница 6 из 8
А потом случилось совсем плохое. Однажды индюк возопил:
"Истина в самопознании!" Отчего у петуха гребень налился чревным гневом.
— Будь ты проклят! — библейски возделся петух. — Истина воззвала: познай меня.
Это был самый звонкий день в жизни. Дружба пошла на убыль. Теперь им приятнее было вспомнить друг о друге на расстоянии.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 07.1990г.)
Петух и коза
Коза долго не догадывалась, что она на привязи. Она исподволь томилась одиночеством, и ее сумеречное представление о своей жизни выражалось в незатейливом б-м-м-е-е-е,
б-м-м-е-е-е...
Однажды козу плохо привязали. Веревка соскользнула с колышка, и коза побрела. Она долго бродила и смотрела вокруг, но ничего нового не увидела. И вновь оказалась около своего колышка. И постаралась далеко от него не уходить.
С этого дня она поняла две вещи: во-первых, факт наличия у всех своего колышка, во-вторых, что колышки бывают видимыми и невидимыми. А потом это знание у нее разрослось. Ей удавалось вычленять различные виды колышковых и бесколышковых.
Солнце, например, было бесколышковое по видимости, но само являлось колышком для всего живого. Для собак колышком был дом. А потом все как-то перепуталось в капризном сердце козы.
И когда ее вновь плохо привязали, она бродила просто так.
А однажды она встретила петуха.
— Как бороться с ревностью? — спросила коза у петуха.
Петух был оранжево золотым, с зеленой сверкающей шеей и с малиновым гребнем. Петух сначала не заметил козу, а когда заметил, коматозно прохрипел:
— Кху-кха, кху-кха?
— Я спрашиваю, как бороться с ревностью? — неожиданно для себя продолжала настаивать коза на своем шальном вопросе.
— Главное — не попасть в ощип, — в ужасе крякнул петух, но тут же привел себя в порядок и спросил: — Где твой козел?
— Я вообще, — смутилась коза. — Ведь должны же у меня быть принципы.
— Да, — ответил уже осанисто петух. — Когда нет козла, виноват, когда нет принца, нужны принципы.
Они замолчали.
Золотились облака.
— Ревность всесильна. Я бы тоже хотел, чтобы она была похожа на курицу, но ревность, как древность, к великому огорчению, нам неподвластна. Попробуй обжить ее.
— А может быть, ревность — это колышек? — спросила коза.
— Слушай, никак не могу понять, зачем тебе на шее веревка? — он вдруг, как-то одним разом понял, что веревка на козе и коза...
"Эзабель, Эзабель", — послышалось вдали, там хватились и искали козу.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1988г.)
Старуха и ее курятник
Судьба старушки уместится в нескольких словах. Однажды в девичестве ее так удивил лес, что она раз и навсегда ему предалась. Он был таким многокрасочным, и одновременно выдержанным. В одних тонах. Всегда зеленый, но столько оттенков зеленого. На это может уйти жизнь. Вся жизнь у старушки и ушла на это. Лес стал ее мужем. Она ушла к нему,
отдавшись не телом, но духом.
Она сажала капусту и редьку. Остальное давал лес. И был у нее маленький курятник. В курятнике жили петух и курица.
Старуха любила гостевать у них, сесть на "бревнушко" и ласкать взглядом то одного, то другую, а то и поговорить.
— Ну пошто? — вдруг спрашивала она.
— Ни яиц, ни курятины она с них не имела.
— А ничего, — как правило, бодро отвечал петух.
Старушка слушала это "а ничего" и на душе у нее рассветало. Лицо ее становилось мелким и лучистым.
— Я вот к вам за яичком пришла, — подначивала она.
— Ха! — отвечал петух. — Не будет яичка.
— Только золотое! — вспыхивала курочка. — Я рождена для золотого, а не простого яичка!
— Вишь, мания, — смиренно комментировал петух. — Она тайно замужем, ее муж — Золотое Яйцо. Ни о чем больше думать не хочет. И не может. Мания.
— Ха-хха-ха... — переливалась звонким смехом старушка.
— А он сам, — жаловалась курочка, — он женат на обособленности. Слышал бы кто, как он тут распространяется о своей приверженности к независимости. У меня есть мечта, я хочу снести золотое яичко, а он просто изувер.
— Я хочу быть сильным, бодрым, бессмертным! И никакого тут изуверства, — возмущался петух.
— Тебе бы курятничек побойчее, — поддразнивала старушка.
— Мне никто не нужен! — вопил вомущенный петух. — Я хочу бессмертия!..
— Ну-ну, — примиряюще сказала старушка и пошла из курятника. Она пошла к лесу.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 06.1989г.)
Уж и еж
Уж и еж любили встречаться в ельнике, у одной старой разлапистой и пропаутиненной ели, чтобы с умилением посмотреть друг на друга.
— Ну и выдумщик был твой прадед, — однажды сказал улыбчивый уж.
— А что? — спросил себе-на-уме еж.
— Это надо же такое изобрести, ведь сколько сил небось вложил. Это я про твою игольчатость. Вот смотрю на тебя и каждый раз диву даюсь: все звери как звери, а ты, брат, цветок, — астра. Отчаянный был у тебя прадед.
— Тут у тебя не верная информация, — толковательно отвечал еж. — Это не прадед. Прадед хотел быть колючим, но не знал, как свою идею воплотить. Тогда он сделал вот что: он попросил у кого-то из земляных одолжить ему на время норку, залез в нору и полжизни в ней сидел. При этом он обращался к пращуру с такими словами: "Единокровный, единодушный, единообразный помоги мне, если хочешь, обрести тот вид, какой мне пристало, ибо несовершенен я, гол и уязвим." И вышел он из той норы облеченный в сияющие иглы. И больше ослеплял, чем колол ими. А потом из поколения в поколение светимость меркла и все больше обретала игольчатость. Да. Разве я тебе не рассказывал об этом?
— А мой сам выдумал. Он изобрел себя. Ему всегда хотелось быть ангелом формы. И он организовал свое тело, чтобы оно способно было свернуться в любой знак, в любой символ...
— Кроме креста...
— Кроме креста, — поспешно подтвердил уж. — Пластика, брат, пластики хватает, а вот чего-то такого... непопирательного... Я, мы — какая-то сплошная попранность.
— Вот и имя у тебя такое, уж. Это все кротость наша.
— Нет, брат. Кротость тут не причем. Вон заяц — кроткий-кроткий, а загадки в нем нет. Без загадки живет. Или бурундук какой-нибудь, или полевка. В них нет загадки. А в нас она есть.
— Это потому, что их сотворение во благо, а наше в назидание, — рассудил еж.
— Вот-вот, — согласился уж. — Я, брат, так люблю свое чувство формы, свое отношение к ней, я так наполняюсь, столько сил прибывает...
— И меня бодрит. Ведь не знаешь, ради чего живешь. Что там потомки, предки — зыбь. А вот на тебя посмотришь и какое-то несказанное удивление находит: вот ведь живет не ради живота, живет символа ради. Загадка, тайна, можно сказать...
— Да куда ты? — спросил уж, видя, что еж собирается как бы убегать. — Лапченки твои застоялись, брат?
— Не привык я долго на одном месте, — оправдывался еж. —
Уж извини, бегут: непоседы мои.
— Ну, пусть, брат, бегут...
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 10.1990г.)
Филин и луна
Филину нравилось думать, что он — окрыленный сгусток темноты. Кроме того, ему симпатично было всякое сгущение вокруг. И лучше всего он чувствовал себя в безлунные, почти непроницаемые ночи. Он допускал звездность, но не мог спокойно переносить присутствие луны. Она никогда ему не нравилась.
Луна мешала филиновой внутренней жизни всем свои бледным серебристым аристократизмом. Она ослепляла его экзистенцию. В зыбком окутывающем мраке безлунных ночей филин переживал смешанное чувство: одновременного наличия и отсутствия себя.