Страница 24 из 72
Если педагог будет вынужден разъяснять ребенку, что лежит в основе того или иного указания, то непонятно, как он может обеспечить послушание. Ведь благодаря сообщению побудительных мотивов ребенку у последнего возникнет убеждение. В этом случае он будет не повиноваться нам, а действовать в соответствии со своими убеждениями. Место благоговения перед мудростью учителя займет самолюбование. К тому же, если педагог обосновывает свои распоряжения, он тем самым невольно дает ученику возможность привести контраргументы, чем подрывает свой авторитет. Возникает ситуация, когда воспитанник разговаривает с педагогом на равных, а она абсолютно нетерпима, ибо несовместима с благоговением перед педагогом, без которого немыслимо любое воспитание. Между прочим, тот, кто полагает, что, разъясняя свои убеждения, он тем самым завоевывает любовь ученика, глубоко ошибается, ибо игнорирует природу детской души, потребность ребенка в подчинении сильному. Зато если душа покорна, как писал поэт, то и до любви недалеко.
Матери, как правило, чаще склонны к филантропии, в то время как отцы требуют беспрекословного подчинения. В результате матери чаще становятся жертвами маленьких тиранов, а вот к отцу дети относятся с должным почтением; и именно поэтому отец являет собой главу семейства, его духовный стержень» (L. Kellner, 1852-(3), цит. по: Rutschky, S.172).
Судя по выдержкам из педагогических трактатов тех лет, на этом принципе беспрекословного послушания основывалось не только светское, но и духовное воспитание. В псалмах слово «послушание» встречается очень часто и всегда в сочетании с опасностью утраты любви Господней в случае свершения такого греха, как неповиновение. А тот, кто удивляется переносу требования беспрекословного послушания на воспитание ребенка, «не понимает натуру ребенка и его потребность покориться сильному» (Л.Кельнер, см. выше).
Цитаты из Библии же используются, чтобы представить естественные порывы материнской души «безрассудной любовью» и подвергнуть их резким нападкам.
«Разве это не безрассудная любовь, когда ребенка еще в колыбели начинают нежить и баловать? Вместо того, чтобы с первых же дней земного существования постепенно приучать его к порядку, дисциплине, терпению, умеренности — основам человеческого счастья, — мать, услышав первый крик младенца, тут же бросается кормить его [...].
Безрассудная любовь не может быть жестокой, не может накладывать ограничения, не может сказать „нет“ ради блага ребенка; она лишь говорит „да“ ему во вред; она руководствуется ложной добротой, отдавая себя ей во власть, как природному инстинкту, она разрешает, где должна запретить, она снисходительна, где должна наказать. Эта любовь близорука, у нее отсутствует четко обозначенная воспитательная цель, она руководствуется исключительно эмоциями, а не здравым смыслом и интеллектом, и потакает таким свойствам ребенка, как своенравие и упрямство, превращая его тем самым в маленького тирана. Вместо того, чтобы вести ребенка за собой, она оказывается ведомой, зависимой от его просьб, лести, слез. Она ничего не имеет общего с истинной любовью, которая не останавливается перед наказанием. В Библии сказано: „Кто любит сына своего, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешиться им“ /Сирах, 30,1/. Еще одна цитата из Библии: „Лелей дитя, и оно устрашит тебя, играй с ним, и оно опечалит тебя“ /Сирах, 30,9/. Случается, что дети, которые были безрассудно любимы родителями, впоследствии ведут себя с ними крайне невоспитанно» (A. Matthias, 1902-(4), цит. по: Rutschky, S.53).
«Невоспитанность» детей внушает родителям такой страх, что порой они готовы прибегнуть к любым средствам, чтобы не допустить ее. Среди них особенно подходящим кажется показное лишение ребенка родительской любви, ибо дети больше всего боятся потерять именно ее.
«Ребенок должен почувствовать необходимость порядка и дисциплины прежде, чем он эту необходимость осознает, чтобы, избавившись от эгоизма, своенравия и власти плоти, начать жить с пробудившимся сознанием. [...]
Итак, осуществляя свою власть, воспитатель должен стремиться к обеспечению послушания. При этом он может использовать укоризненный взгляд, вербальное порицание, иногда физическое принуждение (которое, конечно, препятствует развитию дурного, хотя само по себе не создает доброго) и различные наказания. Последние не обязательно должны предполагать причинение физической боли, это вовсе не главная цель наказания. В зависимости от вида и характера непослушания наказание может варьироваться. Можно, например, лишить ребенка определенных удовольствий или части родительской любви. Ребенок с тонкой духовной организацией будет очень переживать, если, например, мать откажется взять его на колени или не поцелует его перед сном, отец не протянет ему руки и т.д. Родительская любовь служит для того, чтобы добиться расположения ребенка, но это расположение следует использовать в педагогических целях.
[...] В нашем понимании послушание есть подчинение чужой воле с с целью выполнения вполне справедливых требований. [...]
Воля воспитателя должна быть крепостью, которую невозможно взять ни упрямством, ни хитростью; она может распахнуть ворота только перед послушанием» (Enzyklopädie..., 1887-(2), цит. по: К.P., S.168).
К подчинению чужой воле ребенок привыкает еще «в колыбели» и зачастую всю жизнь не может отвыкнуть от него.
«Педагогическая наука с полным правом обращает внимание на то обстоятельство, что ребенок уже в колыбели обладает волей и потому обращаться с ним нужно соответственно» (там же, S.167).
Тем самым создаются все предпосылки для того, чтобы человек не просто мог приспособиться к условиям диктатуры, но и готов был, как во времена нацизма, с восторгом принимать ее, ведь «мощь и стабильность политической системы в равной степени основываются как на исполнении гражданами требований закона и властей, так и на подчиненной разуму энергии правителя. Волю отдающего приказ и волю исполнителя не стоит рас сматривать как нечто противоположное, это органические проявления единой воли, причем это верно применительно не только к государственному управлению, но и к семье, и вообще ко всем вопросам воспитания» (там же).
Налицо явная тенденция к полной слитности субъекта и объекта. (Именно таким слиянием, впрочем, и характеризуются отношения между матерью и ребенком в самый первый период его жизни.) Если человека с ранних лет приучать к восприятию телесных наказаний как «совершенно необходимых мер», в зрелом возрасте он поневоле постарается, подчинившись требованием общества, избавить себя от наказания и даже без особых колебаний окажет содействие карательной системе. В тоталитарном государстве, которое может стать благодатной почвой для всего того, что заложено в человеке воспитанием, он будет со спокойной совестью пытать и преследовать других людей. Ведь в данной ситуации он воспринимает волю правительства как свою собственную.
Убедившись, как легко интеллигенция в ряде стран подчинилась диктаторским режимам, понимаешь, что полагать, будто именно необразованные массы особенно восприимчивы к воздействию пропаганды есть просто реликт феодального образа мышления, очередная попытка «знати» возвысить себя над простым народом. Заметное число интеллектуалов не только поддержали Гитлера и Сталина, но и откровенно восхищались проводимой ими политикой. Способность критически воспринимать действительность обусловлена вовсе не уровнем интеллектуального развития, а доступом к своему подлинному Я. Интеллигенция при необходимости отлично приспосабливается и содействует совершению самых немыслимых политических кульбитов. Педагоги всегда умели использовать это ее свойство в своих целях, руководствуясь выражением «Умный всегда уступит» и поговоркой «На упрямых воду возят». Так в педагогическом трактате Г.Грюневальда (1899) прямо написано: «Я еще ни разу не обнаружил склонность к своенравию в интеллектуально развитом или просто незаурядном ребенке» (1899, цит. по: Rutschky, S.423). В дальнейшем этот ребенок вполне может проявить недюжинную проницательность, распознать и подвергнуть критике навязываемую ему идеологию. В пубертатный период он даже способен полемизировать со взглядами родителей, поскольку у него есть необходимый для этого интеллектуальный потенциал. Однако в рамках какой-либо группы (к примеру, приверженцев определенной идеологии или научного направления) этот человек может утратить прежний блеск и покорно подчинится большинству. Дело в том, что в таких группах, как правило, воспроизводится ситуация, существовавшая ранее в семье: человек полностью подчиняется непререкаемому авторитету, как он раньше подчинялся тиранам-родителям. Эта зависимость носит скрытый характер (это как раз в духе «черной педагогики») и может иметь трагические последствия. Так, Мартин Хайдеггер смог без особых усилий отказаться от традиционных философских воззрений и расстаться со своими прежними наставниками. Но он оказался не в состоянии, несмотря на поразительный по мощи интеллект, разглядеть, казалось бы, совершенно очевидные противоречия нацистской доктрины. Он относился к ней с пиететом ребенка, завороженного словами родителей или учителей (ср. A. Miller, 1979).