Страница 15 из 72
Доктор Шребер даже не знает, что, в сущности, он борется с собственным желанием отомстить за зло, причиненное ему в детстве, но зло он вымещает на ребенке. Он твердо убежден, что использует власть исключительно в интересах ребенка:
«Если родители не изменят себе, в награду между ними и ребенком установятся настолько прекрасные отношения, что сыном или дочерью можно будет повелевать одним только взглядом» (там же, S.36). (Курсив здесь и далее мой. — А. М.)
Воспитанные таким образом дети даже в зрелом возрасте зачастую позволяют манипулировать собой. Для этого достаточно лишь «по-дружески» поговорить с ними.
Часто спрашивают, почему в «Драме одаренного ребенка» я так много внимания уделяю матерям и так мало — отцам. Просто словом «мать» я обозначаю личность, на которой в основном сосредоточены интересы ребенка на первом году его жизни. Такою отнюдь не обязательно является его биологическая мать и вообще женщина.
Для меня очень важно было указать в предыдущей книге на следующее обстоятельство: брошенные на младенца укоризненные и презрительные взоры могут в дальнейшем вызвать уже у взрослого человека такие психические расстройства как, например, склонность к извращениям и невроз навязчивого состояния. В семье Шреберов именно отец «устремлял повелительные взоры» на сыновей в младенческом возрасте. Впоследствии оба сына страдали манией преследования.
Ранее я никогда не занималась социологическими концепциями роли отца или матери в воспитании детей.
В последние десятилетия значительно увеличилось число отцов, взявших на себя выполнение позитивных материнских функций. Они относятся к детям с нежностью, теплотой, прекрасно понимают и чувствуют их потребности. В отличие от патриархата, мы находимся теперь на уровне общественного развития, позволяющем проводить здоровые эксперименты с переменами социальных ролей отца и матери. Поэтому мне трудно говорить об этих ролях, не прибегая к устарелым нормативным категориям. Могу только сказать, что для так необходимой в жизни ребенка эмпатии подходят и отец, и мать. Ни отец, ни мать не должны ни в коем случае управлять детьми.
В первые два года жизни ребенка с ним можно делать что угодно: корежить его натуру, полностью распоряжаться им, прививать ему полезные привычки, жестоко наказывать его. С воспитателем ничего не произойдет. Ребенок не будет ему мстить. Несправедливые поступки, однако, не повлекут за собой тяжкие последствия для ребенка, если он будет защищаться, т.е., если ему позволят выражать боль и гнев. Но если ему не позволяют нормально реагировать, если родители терпеть не могут, когда он кричит, плачет или негодует, и сразу же бросают на него суровые взгляды или в духе укоренившейся педагогической традиции запрещают ему вести себя естественно, тогда ребенок постепенно научится молчать. Его молчание, правда, подтверждает эффективность применения традиционных методов воспитания, но одновременно оно таит в себе опасность, способную предопределить дальнейшее развитие человека. Отсутствие адекватных реакций на обиды, унижения и насилие в самом широком смысле слова может привести к разрушению личностной структуры и подавлению определенных эмоций. Потребность выражать эмоции останется, но надежда на ее с удовлетворение пропадет. Именно подсознательное ощущение душевной травмы при отсутствии надежды на исцеление является первопричиной многих тяжелых психических заболеваний. Неврозы, как известно, порождены не событиями реальной жизни, а синдромом вытеснения в подсознание, невозможностью выражать отрицательные эмоции, что само по себе трагично. Я попытаюсь доказать, что эта невозможность приводит не только к появлению неврозов.
Воспрепятствование удовлетворению ребенком своих импульсивных потребностей через бурный эмоциональный всплеск есть только элемент системы, направленной на подавление обществом индивидуума. Но т.к. оно начинается не в зрелые годы, а уже с первых дней жизни и исходит от зачастую вполне доброжелательно настроенных родителей, сам индивидуум без посторонней помощи не способен увидеть последствия такого подавления. Ведь человек не может без зеркала разглядеть надпись у себя на спине. Поэтому психоанализ я сравниваю именно с зеркалом.
Аналитическая психотерапия продолжает оставаться привилегией немногих, ее эффективность часто оспаривают. Но когда неоднократно видишь, какие силы пробуждаются в самых разных людях при устранении последствий воспитания, когда видишь, как эти дремлющие силы повсюду используются в деструктивных целях, чтобы уничтожить жизненное начало в себе самом и других людях, ибо оно считается злым и ущербным, тогда у тебя возникает желание поделиться с обществом своими знаниями, почерпнутыми из многочисленных психоаналитических ситуаций. Пока, однако, остается без ответа вопрос, насколько удачным окажется это мое начинание. Во всяком случае, общество вправе — если такое вообще возможно — знать, что происходит в кабинетах врачей-психоаналитиков. Ведь результаты их деятельности затрагивают всех нас, а не только частную жизнь душевнобольных или просто запутавшихся в жизни людей.
Рассадники ненависти (Обзор педагогических трактатов за два столетия)
На протяжении довольно длительного времени я постоянно спрашиваю себя, что мне следует предпринять, дабы в наглядной форме показать, как жестоко поступают с детьми уже в самом начале их жизненного пути, и как это отражается на обществе в целом. Причем апеллировать я хотела бы не к разуму, а к чувствам. Я также часто размышляю над тем, как мне довести до сознания читателей мысль о необходимости проделать мучительную работу над собой с целью восстановить в памяти и заново пережить эпизоды первых детских месяцев и лет. Трудности поиска доступной манеры изложения усугубляются извечным конфликтом: с одной стороны, нельзя забывать о врачебной тайне, с другой — я убеждена, что обнаруженные мной закономерности не должны быть достоянием узкого круга посвященных лиц. Ко всему прочему я знаю, что у многих читателей, никогда не контактировавших с психотерапевтом, включаются защитные механизмы и возникает чувство вины, когда речь заходит о насилии по отношению к другим людям: они еще не могут в полной мере прочувствовать скорбь. А без эмоциональных переживаний грустные размышления бесполезны, если не вредны.
Мы настолько привыкли воспринимать услышанное как указание или нравоучение, что иногда даже не в состоянии усвоить информацию, ибо относимся к ней как к упреку. Когда нас еще на ранней стадии развития обременяют моральными нормами (а иногда и навязывают их), тогда мы с полным правом отвергаем новые требования. Любовь к ближнему, самоотверженность — как красиво звучат эти слова и какая жестокость может скрываться за ними, если эти понятия навязываются ребенку, да еще когда ему пока даже не дано понять, что значит любить ближнего своего. Принуждение способно только убить зачатки этой любви, и бесполезно потом всю жизнь заставлять себя любить. Здесь уместно сравнение с твердой каменистой почвой, на которой ничто не может прорасти. Остается лишь надежда добиться любви от собственных детей путем их воспитания в соответствующем духе. Ведь в процессе воспитания можно безжалостно предъявлять к детям все новые и новые требования.
На этом основании я хотела бы воздержаться от нравоучений. Я не собираюсь открыто призывать к каким-либо поступкам или к отказу от них, т.к. считаю такие призывы совершенно бессмысленными. Задача моя заключается в том, чтобы раскрыть истоки ненависти и выяснить, почему лишь немногим дано увидеть их.
Когда я начала заниматься этой проблемой, мне в руки попала книга Катарины Рутшки «Черная педагогика» (Katharina Rutschky, «Schwarze Pädagogik»). Общая направленность представленных в ней педагогических трактатов, как, впрочем, и подробно описанные воспитательные приемы, подтверждают выводы, к которым я пришла за время занятия психоанализом. Поэтому я решила привести несколько отрывков из этой превосходной, однако весьма объемной книги, чтобы читатель с их помощью самостоятельно ответил на поставленные мной вопросы. Называю их в следующем порядке: Как воспитывались наши родители? Как они обращались с нами? Как им следовало к нам относиться? Заметили ли мы в детстве какие-либо негативные моменты в их отношении к нам? Сумели ли мы по-другому отнестись к своим детям? Можно ли вообще разорвать этот порочный круг? И, наконец, смягчается ли наша вина, если мы и дальше будем делать вид, что ничего не происходит?