Страница 30 из 34
— Это невыносимо. Каждый день мириться с мыслью, что ты не принадлежишь мне. Что теперь ты принадлежишь кому-то еще. Знаю, что ревновать к ребенку чертовски глупо, но мои чувства… Зак, если бы я только могла контролировать их! Я, правда, пыталась сохранить все, как есть. Я люблю тебя. Люблю очень сильно, и это не изменится…
Проклятье.
Ее голос в моей голове. Опять.
Нет.
Он всегда там — в недосягаемой, крошечной части мозга. Но я слышал его повсюду и всегда, словно мое сознание сделало аудиозапись того разговора в машине, четыре дня назад, и прокручивало слова снова и снова. Чертов замкнутый круг. Заевшая кассетная пленка, разрушающая мою заблудившуюся в сомнениях и тоске душу.
— Я думаю… Дай мне немного времени. Я запуталась. В себе и своих чувствах.
Наконец, в ее голосе появились эмоции.
Настала моя очередь впасть в леденящее оцепенение.
Я неподвижно сидел рядом с ней, пристально вглядываясь в нежные черты лица, исказившиеся в гримасе сожаления и печали. Руки тряслись, когда Наоми жестикулировала ими, страстно пытаясь выразить свои истинные чувства, максимально донести до меня, что она искренне расстроена тем, что приходится говорить мне эти бесконечно мучительные слова.
Потом она снова заплакала. Спрятала лицо за ладонями, несчастно сотрясаясь в рваных приступах рыданий. Если бы я только мог шевелиться, то незамедлительно прижал бы к себе и попытался успокоить. Я бы, не останавливаясь, шептал ей, что люблю ее и ни за что на свете не позволю уйти от меня, пусть даже на время.
— Когда я вернулась домой вечером и не увидела тебя, мне стало так плохо, Зак… Я знаю, что ты не изменял мне. Но мне страшно, понимаешь? Я боюсь, что однажды ты оставишь меня.
Глупая.
— Ты же сама оставила меня.
К кому я обращался?
Дом был пуст.
Я был пуст.
В моем сердце было пусто.
— Шарлотта красивая и эффектная. И ты уже был влюблен в нее. Так что может помешать чувствам вспыхнуть вновь? У вас есть сын, и, как бы мне это ни нравилось, но ты будешь видеться с этой женщиной. И… господи, я просто ненавижу думать об этом — о вашем совместном времяпрепровождении всей семьей.
— Мы не семья, — это был единственный раз, когда я вставил свое слово.
— Я так часто вижу эти картинки, когда закрываю глаза, что скоро свихнусь! — но Наоми не слышала меня. — Я ревную тебя. Я пытаюсь понять, что ты не можешь отказаться от встреч с Лукасом из-за моих прихотей и неуверенности в себе. Я люблю тебя, поэтому никогда бы не попросила тебя ни о чем подобном. И именно поэтому мне так трудно делать вид, что все в порядке, и что внезапное появление Шарлотты, новость о Лукасе не сломает меня.
Она ушла?
Действительно ушла?
На самом ли деле это так?
На время… ушла?
Да. Верно.
После трех литров текилы, которые я успешно заливал в себя на протяжении очередного, необыкновенно чудовищного дня, я едва различал видения — слуховые и зрительные, — вызванные моим подсознанием, от реальности — жестокой, непревзойденно омерзительной реальности, которая беспардонно швырнула меня с небес в самое пекло гребаного ада, как какой-то бесполезный мешок мусора,
— Но я сломлена.
Ее голос вернулся, рассеяв неистовый, раскатистый звон в ушах.
— Пожалуйста, не думай, что ты в чем-то виноват, потому что это не так. Проблема исключительно во мне, малыш. Я не представляю, как быть дальше, как все должно происходить. Все стало сложным и запутанным. Возможно, прося сделать перерыв, я совершаю самую огромную ошибку в своей жизни, в то время как ты пытаешься все делать правильно. Но, боюсь, что иначе не справлюсь.
Сморщившись не от обжигающей жидкости, скользящей по горлу огненной лавиной, а от тупой боли, сжавшей сердце в тиски, я откинулся назад и раскинул руки вдоль спинки дивана.
Белый потолок кружился, гипнотизируя меня, отправляя в приятные туманные воспоминания одного далекого вечера. Я и Наоми были на свидании в одном из парков Индианаполиса, который я снял на целый вечер только для нас двоих. Она была удивительно великолепна в небесно-голубом платье, ее красивые, длинные, темные волосы струились по плечам и тонкой спине, они пахли медом и океаном, и я до сих пор отчетливо помнил каждую деталь, как будто это было только вчера. Сперва Наоми вела себя сдержанно при виде аттракционов, которые были полностью в ее распоряжении, но я видел, как сверкали детской радостью большие агатовые глаза, обрамленные пушистыми ресницами.
Я видел все это ошеломляюще ясно в белом плывущем потолке, отразившем в себе счастливые времена.
Я засмеялся.
Это вообще реально?
Наоми собрала вещи в тот же день и уехала вечером.
Я не умолял ее отказаться от своих слов. Я полностью доверял решению своей девушки. Имел ли я право препятствовать Наоми? Нет, черт возьми. Она была права во всем. Я и Шарлотта были юными, подвыпившими и безответственными подростками, мы не могли всерьез представить, что случайный секс подарит Лукасу жизнь.
Я отпусти ее, потому что понимал, как она страдала от груза, взвалившегося на нее.
За свою любовь я расплачивался жуткими муками в одиночестве.
ДВАДЦАТАЯ ГЛАВА
Сколько бы ни пытался, но не смог вспомнить ни одного случая, когда бы мне было настолько же хреново, как сейчас. За всю мою бурную молодость я не напивался столь сильно и самозабвенно.
Я состоял на девяносто семь процентов из алкоголя, потому что глотал его, как содовую. Изо дня в день. Страшно представить, на кого я походил со стороны. Я пренебрегал стандартными гигиеническими процедурами, и наверняка от меня ужасно пахло.
Я поселился на диване в гостиной, потому что не мог находиться в спальне без Наоми, превратив ее в свалку. Мое достоинство затерялось где-то в пустых стеклянных бутылках виски, скотча и крепкого ирландского пива.
Наоми.
Прошла... неделя? Не уверен. И я почти убедил себя, что выдумал ее в пьяном бреду. В моих мыслях она представала слишком прекрасной для того, чтобы быть реальным человеком, а не плодом воображения сдавшегося глупца, каким я являлся.
Как бы я хотел вновь увидеть ее. Дотронуться до ее лица и вдохнуть сладкий аромат ее мягкой, упругой кожи. Я бы хотел прижаться к ее соблазнительно пухлым губам своими губами и простоять, целуя ее, всю жизнь.
Я считал себя человеком, который не знает слов «принять поражение».
Но кем я был сейчас?
Трусом. Последним слабаком, который все пустил под откос.
Я тонул в сожалениях о сотнях утраченных возможностях предотвратить уход Наоми. В день, когда она ушла, я мог вернуть ее три тысячи раз. Может, чуть больше.
Как она сейчас? Все ли с ней в порядке? Она плакала? Скучала? Она по-прежнему любила меня? Любила так же до сумасшествия сильно, как я сходил с ума по ней?
Точно не помню, но... кажется, я звонил ей. Вчера?... И позавчера, вроде тоже.
Мы говорили с ней? Если да, то о чем? Умолял ли я ее вернуться, и что она отвечала?
Я не помнил.
***
— Эй, Зак, я знаю, что ты там.
Я поморщился, пробудившись ото сна, из которого меня выдернул глухой монотонный звук со стороны прихожей.
— Впусти меня, придурок. Если ты еще жив, конечно...
Я замычал, потому что настойчивый долбеж в дверь не прекращался. Прошла минута, а, может, несколько, прежде чем я смог пошевелить онемевшими конечностями. Когда я в последний раз поднимался с дивана?
Попытка принять сидячее положение провалилась с треском, и я свалился вниз, по пути к полу стукнувшись лбом о низкий столик.