Страница 27 из 47
Милая Маша, сегодня Антону лучше, но последнее время было очень нехорошо. После плеврита начались сильные боли в ногах и руках, бессонные ночи, скверное настроение. Я совсем потерялась.
Таубе думает, что это малярия. Кишечник исправен, даже три дня подряд делала ему клизму из прованск. масла. Аппетит хоть и не очень важный эти дни, но ест хорошо.
Завтра думаем прокатиться, если будет тепло. Сегодня был парикмахер, постригли его, по его же желанию.
Антон сильно похудел. Кашляет совсем мало, почти не кашляет. По утрам стал пить кофе. Не знаю, будет ли он достаточно крепок, чтоб ехать 3-го.
Народ ходит, но пускаю только минут на 5–10, и то не всех.
Пиши чаще Антону. Иван бывает почти каждый день. Софья Влад. еще не уехала.
От болей в руках и ногах Таубе дает бромистый хинин и аспирин, и Антону лучше. Доктор думает, не малярийное ли это явление.
Начала ему делать впрыскивание мышьяка. Разрешили есть шпинат, головки спаржи, вафли, крем.
В театр забегаю редко, на минутку.
Бываю только у Лидии Петр. и у дантистки.
Будь здорова, желаю тебе всего лучшего. Оля
Год по содержанию.
11. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
1-ое июня [1904 г. Москва – Ялта]
Милая Маша, сегодня и вчера Антону гораздо лучше. Вчера мы шажком на резиночках[343] прокатились по Тверскому бульв. К вечеру он ослаб, заболели опять ноги. На ночь я ему вспрыскиваю морфий, и он выспался наконец. Сегодня ни на что не жалуется, кушает хорошо. Я думаю, что его боли во всем теле от нетопленого каменного дома, а топить нельзя, т. к. котлы разобрали для починки. Я сама мерзну. Это ужасно меня мучает, и я не дождусь, когда мы тронемся в путь. Боюсь все-таки, что Антон слаб для переезда, но он тянет [ехать] и не дождется дня отъезда. Паспорт готов. Завтра буду укладываться, и 3-го мы отъезжаем. Из Берлина телеграфирую[344]. Там поедем к знаменит. профессору Эвальду. Антон сам хочет. В нашем поезде едет и Якунчиков[345], при кот. состоит доктор. Это очень хорошо, спокойнее.
Ну, будь здорова, кланяйся мамаше, Жоржу. Оля
Год по содержанию.
12. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
[30 июня] 13 июля [1904 г.] Badenweiler [В Ялту]
Милая Маша, хотя Антон писал часто тебе, но вряд ли много о себе, т. е. о здоровье[346]. Все время здесь он себя чувствует нехорошо, кашлял все время, ночи мучительные, бессонные, одышка такая, что почти не может двигаться. Я приходила в отчаяние, положительно не знала, что делать, умоляла доктора отпустить нас скорее в Ялту, домой, но пока Антона лихорадит, нельзя его везти. Вчера сделалось очень нехорошо.
Умоляю тебя, Маша, не нервись. не плачь, опасного ничего нет, но очень тяжело. И ты, и я знали, что ведь трудно было ждать полнейшего выздоровления. Отнесись не по-женски, а мужественно. Как только Антону будет полегче, я все сделаю, чтоб скорее ехать домой. Вчера он так задыхался, что я не знала, что делать, поскакала за доктором. Он говорит, что вследствие такого скверного состояния легких сердце работает вдвое, а сердце вообще у него не крепкое. Дал вдыхать кислород, принимать камфару, еще капли, все время лед на сердце. Ночью дремал сидя, я ему устроила гору из подушек, потом два раза впрыснула морфий, и он хорошо уснул лежа. Сегодня весь день лежал и не двигался, только к вечеру пересел в кресло. Доктор ездит два раза в день. Кишки хороши, не несет, а если и не совсем крепки, то слабит не больше разу в день. Кашель перестал эти дни. Температуру мерить прекратили, т. к. его нервит, что все время немного повышенная. Кушает хорошо, ест санатоген, сегодня пьет старый Рейнвейн.
Я долго мучилась, не знала, писать ли тебе, но решила, что иначе было бы нечестно с моей стороны. Я уверена, что ты поймешь меня и что поступила бы так же. Антону, конечно, не давай чувствовать в письмах, что я тебе писала, умоляю тебя, а то это его будет мучить. Пока я пишу, он все твердит, чтобы я писала, что ему лучше. Совершенно не понимаю причины, отчего ему сразу вчера сделалось нехорошо. Если бы ты знала, сколько я пережила, сколько перестрадала за это время. Для меня время с 3-го мая[347] до сих пор слилось во что-то одно, сплошное. Увидимся, расскажу много.
По-моему, мамаше лучше не говори, что Антон не поправляется, или скажи мягко, не волнуй ее. Надеюсь, что с каждым днем все будет лучше теперь. Антон все мечтал о возвращении домой морем, но, конечно, это несбыточно. Т. е. если бы он настолько поправился, это было бы отлично, чем в такую жару ехать в вагоне.
Пиши ему чаще и больше. На днях ездила в Фрейбург, велел заказать себе светлый фланелевый костюм.
Если бы я могла предвидеть или если бы Таубе намекнул, что может что-то с сердцем сделаться, или что процесс не останавливается, я бы ни за что не решилась ехать за границу. Ну, хочешь, ругай меня за письмо, а я знаю, что я должна была так написать. Очень хочу видеть тебя и очистить наши отношения от всего ненужного.
Целую тебя. Напиши мне искренно. Если б я писала не в присутствии Антона и не спешила бы, – написала бы полнее, не так сухо. Хотелось иначе писать. Оля
Год по содержанию.
13. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
18-го августа [1904 г. С дороги]
Милая Маша, еду с головной болью, нехорошо мне. В Симферополе посадили ко мне даму. Я с ней не говорю, не хочется. Спала ничего себе, только встала очень рано. День будет бесконечный. Вчера была утомлена адски и голова болела. Есть буду в вагоне. Читаю Сарру[348]. Пиши мне. Целую мамашу, тебя крепко, кланяйся всем. Твоя Оля
Год по содержанию.
14. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
18 августа [1904 г. Ялта – Москва]
Милая Хеопс[349], как доехала? Еще никто тебя не расстроил? Я очень скучаю и тоскую. Евочка и Миличка[350] вместе, а я все одна. Вчера вечером были С.П. Средина с Зиной[351], я плакала, вспоминая. Сегодня начала уборку – собрала посуду, вычистила с Онуфрием ковры, завтра будем укладывать в сундук. Одеяльце Антошино проветривается – завтра тоже уложу. Вчера, как ты уехала, накрапывал чуть-чуть дождь, и я ходила купаться. Спать легла в 9 часов, встала в 6-ть. Начала читать «Марью Лусьеву»[352]. Извощики хотели взять за наше путешествие по городу с бабушкой 2 р. 50 к., кроме купанья насчитали 8 концов, и все в гору. Я больше двух руб. не дала.
Непременно ешь простоквашу. Побывай у Ржевской[353] и напиши мне. Боюсь, что сегодня придет Маскота[354], я не умею с ней разговаривать. Перепелки подешевели – пара 30 к.
Будь умницей, веди себя учтиво, не плачь и очень не хохочи. Кланяйся Ване с семейством, Аннушке и Маше. Пиши мне каждый день, хотя бы открытки. Евочка и Миличка тебя целуют и кланяются.
343
Т.е. на резиновых шинах.
344
3 июня телеграмму из Москвы дал А.П.: «Сегодня уезжаем. Здоровье хорошо. Буду писать».
345
Предприниматель Владимир Васильевич Якунчиков (1855–1916); двоюродный брат К.С.
346
За время после своего отъезда за границу А.П. отправил сестре 8 писем, последнее – 28 июня; о своем здоровье особенно не распространялся.
347
В этот день больной А.П. приехал в Москву из Ялты.
348
После смерти А.П. правление театра решило поставить единственную не шедшую на его сцене чеховскую пьесу «Иванов», где О.Л. играла жену героя.
349
Видимо, такое обращение возникло в связи с некоторой закрытостью, замкнутостью О.Л., отмечаемой многими ее знакомыми. Так, 1 октября 1907 г. ее приятельница художница Р.Н. Браиловская делилась с М.П. своим впечатлением о ее невестке, вынесенном, вероятно, после совместной поездки в Константинополь: «Для меня она сфинкс. Иногда я думаю: она слишком умна, чтоб я могла ее понять. Иногда мне кажется: у нее душа иная, незнакомая. Она оч. интересна стала, такая свежая, но одинокая. Она мне кажется одинокой» (ОР РГБ, 331.87.27).
350
Евочкой в семье шутя называли Е.Я. Чехову, Миличкой – Людмилу Павловну Чехову (по мужу Маркус-Евтушевская; 1841–1917), тетку М.П.
351
Дочь С.П. Срединой.
352
Только что вышедшая повесть А.В. Амфитеатрова.
353
Любовь Федоровна Ржевская (ум. в 1936 г.), владелица женской гимназии на Садовой-Самотечной, где с 1886 г. М.П. преподавала историю и географию.
354
Так – в переводе с французского: талисман – иногда в театре, с подачи Н. – Д., называли его жену.