Поэтика моды

Относительность и симулякр

Гламур по сути своей – явление неуловимое, относительное. Ярче всего эта относительность видна в сопоставлении с родственным ему феноменом роскоши. Если роскошь вполне поддается описанию и можно, указав на вещь, определенно сказать, роскошна она или нет, то с гламурным объектом все иначе. Роскошь – константа, гламур – переменная величина. Роскошь, выражаясь словами Шопенгауэра – воля, а гламур – представление. Представление о красоте, о роскоши, о стиле.

И у разных социальных слоев оно отличается. Взять какой-нибудь простой штамп: принять ванну, наполненную шампанским, – это гламурно. Но у кого-то это будет и не шампанское вовсе, а игристое вино, а у кого-то – Crystal Louis Roederer, Dom Pérignon, Veuve Clicquot. У одного эта ванна будет находиться в спальном районе, а у другого – в пятизвездочном отеле или в собственном замке. Одна девушка наденет гламурное, по ее понятиям, розовое платье, купленное на рынке или в магазине масс-маркета, а другая – почти такое же розовое платье какого-нибудь модного дома. Но гламур создается в первую очередь для клиентов рынка, он лишь иллюзорно-недоступен, а на самом деле – открыт для потребления. «Гламурной звездой может стать каждый: двери модельных агентств открыты, а киностудии регулярно проводят пробы. Кроме того, гламур – не врожденное, а приобретенное качество», – пишет Стивен Гандл, и в другом месте: «Гламура не было до того, как он стал коммерческим товаром» (Гандл 2011: 12, 338).

Коммерческая составляющая – важная характеристика гламура. Эту идею хорошо иллюстрирует выставка «Гламур итальянской моды», которая проходила в лондонском музее Виктории и Альберта летом 2014 года. Как объяснила куратор выставки Сонет Станфилл, итальянская индустрия моды середины прошлого века сделала ставку на готовую одежду, ready-to-wear, и развивалась в пику французской высокой моде, haute couture, символом которой в то время был Кристиан Диор (Москаленко 2014). Если haute couture – традиционно воплощение роскоши (тонны тканей, ручная работа, богатая отделка, платья, существующие в единственном экземпляре), то одежда ready-to-wear или, на французский манер, prêt-a-porter – роскошь, доступная гораздо более широкому кругу людей, одежда, которая выглядит дорого, но при этом выпускается большими тиражами, проще и дешевле в производстве. Роскошь, адаптированная для масс, и есть гламур.

Гламурное вполне может быть подделкой. «Если дизайнерская сумочка вам не по карману, не мучайтесь и спокойно покупайте подделку», «Искусственный камень или настоящий – не имеет значения, главное, чтобы он ослепительно сверкал». Такие советы совершенно серьезно дают виртуальные эксперты (otvet.mail.ru/question/25644141).

Символ гламура – кристаллы Swarovski. Вещь, украшенная ими, автоматически становится гламурной – джинсы с кристаллами Swarovski, очки, сумки и пр. Но что такое эти кристаллы? Просто особым образом ограненное стекло, сопоставимое по цене с драгоценными камнями. А главное в этих кристаллах то, что они выглядят как бриллианты.

Гламур – это симулякр, симуляция роскоши, богатства, красоты. Его чары действуют на внешнее, не затрагивая внутреннее. Тыква, превращенная феей в карету, все равно останется тыквой. Но никого в гламурном дискурсе не интересует внутреннее. Точнее, это внутреннее фактически отсутствует: вещь – то, чем она является для других, не являясь таковой по сути. Золушка – персонаж-симулякр, архетип гламурной героини. «Фея… слегка прикоснулась к Золушкиному платью своей волшебной палочкой, и старое платье превратилось в чудесный наряд из серебряной и золотой парчи, весь усыпанный драгоценными камнями» (Перро 1982: 39). По велению волшебной палочки лохмотья превращены в бальное платье, но в полночь волшебство исчезнет. Ничего этого нет на самом деле. Однако в этой сказке заложен механизм гламурной мечты.

«Последним подарком феи были туфельки из чистейшего хрусталя, какие и не снились ни одной девушке» (там же). Итак, туфельки тоже были ненастоящие, волшебные. Почему же они не превратились в лохмотья? Может быть, потому, что симулякр, если в него верить, обретает плоть, становится реальностью для «верующих». Принц не подозревал, что туфельки – результат волшебства, и они стали настоящими.

Скользящий взгляд

Да, принц был невнимателен. Он не разглядел под нарядным платьем простушку-золушку, приняв ее за принцессу. Принцы вообще невнимательны – впрочем, как и принцессы. Героиня сказки Г.Х. Андерсена «Свинопас», напротив, не узнала под нищенским обличьем королевского наследника. А все почему?

Дело в том, что оптика гламура – невнимательный взгляд, не пытающийся постичь суть вещей. Лев Рубинштейн определяет гламур как «разговор мимо ушей и взгляд мимо предмета» (Рубинштейн 2009). Но хочется уточнить: нет, это взгляд не мимо предмета, это взгляд по поверхности, скользящий и близорукий.

«Гламур – все смотрят только на тебя» – слоган из одной рекламы колготок «Гламур». «Я» находится в центре мироздания. И по поверхности этого «я» скользят восхищенные взгляды. Гламур – культ внешнего, культ оболочки, культ обложки. Причем, конечно же, обложки глянцевой. Подобно тому как у магов есть свои священные книги заклинаний, у тех, кто находится внутри гламурного дискурса, есть свои заветные письмена – глянцевые журналы. Глянцевые журналы, с глянцевой обложкой, глянцевыми страницами, презентующие глянцевую реальность. Газеты и книги печатают на матовой бумаге, ведь они, передавая информацию, передавая мысли, несут Слово. В то время как журналы, в которых картинки преобладают над словами, несут Образ. Так, гламур рождается в оппозиции Слова и Образа, матовости и глянца.

Глянцевая поверхность призвана отражать, это воплощение зеркальности, самолюбования, направленности вовне. Глянцу нужен свет, нужны чьи-то глаза, благодаря которым он реализуется именно как глянец. Глянец относителен, как то дерево, которое существует только, пока его кто-то видит, из трудов философа Джорджа Беркли. Матовость же – это обращенность внутрь, самодостаточность. И еще это взгляд, устремленный назад, в прошлое. Классический костюм, классическая книга – матовы. Вещи из прошлого, старинные украшения подернуты патиной времени, потерты, матовы. Матовость – пришелец из прошлого, символ старого. Глянцевый блеск – синоним нового, новехонького, с иголочки, или того, что пытается казаться новым (как начищенный до блеска самовар). Так оппозиция глянца и блеска приводит нас к проблематике гламура в его отношении к прошлому, настоящему и будущему – в его отношении ко времени.

Время и мечта

Гламурное должно быть сиюминутным, актуальным, модным. И не просто модным. Гламур – это мода быть модным. «Отношения между модой и гламуром сложные. Одна из постоянных черт гламура – его отождествление с модой, но не всегда ясно, какие аспекты „моды” гламурны. Последние дизайнерские коллекции, показы этих коллекций или представление этих показов в средствах массовой информации?» – рассуждает Гандл. Действительно, понятия моды и гламура необходимо развести, и сделать это можно через позиционирование этих феноменов во времени.

Сиюминутность моды достаточно условна. Хоть мода и проецирует себя в настоящем, в преходящем, на самом деле она конструируется с оглядкой на прошлое. Актуальные тенденции последнего сезона являются реминисценциями тенденций прошедших десятилетий. Такое модное сегодня черное платье в белый горошек навевает воспоминания о 1960-х годах, о героинях из фильмов Феллини. Хит сезона, узкий галстук – гость из 1950-х…

Гламур же ничего не хочет знать о прошлом – он только здесь и сейчас. Он не имеет прошедшего времени. Это вечное настоящее. Символическое воплощение гламура – кукла Барби, продукт компании Mattel, вечно молодая, вечно прекрасная с прелестным личиком и модным гардеробом, с безмятежной улыбкой и блестящими волосами. Владелицы Барби взрослеют и стареют, у них есть недостатки – морщинки, прыщики, у них могут порваться колготки, размазаться тушь, растрепаться прическа. А это все совсем не гламурно. И именно поэтому эталон гламурного субъекта – кукла, а не живая женщина. Идеальная Барби, наряду с живыми моделями, становится идеальным объектом подражания, и иногда это приводит к абсурдным, страшным результатам. Один из примеров: американка Синди Джексон сделала 55 пластических операций, чтобы приблизиться к внешности Барби. Производителей Барби часто обвиняют в том, что кукла провоцирует потребителей: растет распространение анорексии, булимии.