Не сегодня, так завтра

Не сегодня, так завтра

Существо, застывшее в прозрачной глыбе, было из прошлого, не из будущего, и его чужеродность проистекала скорее из окру­жающей среды, нежели из родословной. У него вообще не было никаких предков, разве что, так сказать, по доверенности. ИГланны — тут нет опечатки, так называлась эта допалеолитическая раса — создали его, когда на Долину начали наступать ледники. Тем не менее иГланны все равно вымерли, и отчасти потому, что они не были людьми, ни­какие их артефакты так никогда и не были найдены представителями более поздней цивилизации homo sapiens, человека разумного.

ИГланны были разумными, но не людьми. И потому существо, кото­рое они создали в свои последние дни, дни отчаянных экспериментов, было сверхиГланном. Оно не было сверхчеловеком, иначе Сэм Фессье не смог бы вступить с ним в контакт, когда обнаружил прозрачный куб.

Это произошло незадолго до Второй мировой войны.

Фессье вернулся в свою квартирку в сильнейшем возбуждении — худой рыжеволосый молодой человек двадцати восьми лет от роду, с голубыми глазами и осунувшимся от усталости лицом. В эту минуту Фессье снедало непреодолимое желание выпить. Утолив его, он обна­ружил, что еще сильнее ему хочется общества, поэтому он вышел из до­ма, купил бутылку и отправился к Сью Дейли.

Сью, хорошенькая блондиночка, мечтала сделать карьеру. Работала она в рекламном агентстве, что служило предметом для громогласных насмешек Фессье. Сам он был карикатуристом из тех, которые обычно видят мир как будто в кривом зеркале. Поначалу он считал своим куми­ром Винзора Маккея, но со временем Маккея вытеснили такие современные тицаны, как Парч и Адамс* (тицаны — это тоже не опечатка, а помесь титанов с Тицианами).

* Винзор Маккей (1871-1934) — американский художник-карикатурист, создатель газетных комиксов и пионер мультипликации. Вирджил Парч (1916-1984) — извест­ный американский карикатурист. Чарльз Адамс (1912-1988) — карикатурист, извест­ный своим черным юмором и жутковатыми персонажами, создатель «Семейки Адамс».

— Я хочу сменить имя,— сообщил Фессье после третьего коктей­ля.— Отныне можешь звать меня Аладдином. Хоссподи!

Сью попыталась нахмуриться.

— Фу, дурацкое слово.

— А что поделать, если большинство издателей не переносят ни ма­лейшего намека на богохульство? Приходится быть настолько осмотри­тельным с подписями к рисункам, что я и разговариваю уже экивоками. И вообще, не о том речь. Я сказал, что хочу сменить имя на Аладдин.

Сью взяла шейкер для коктейля и тряхнула его.

— Давай еще по стаканчику, а потом объяснишь мне, в чем соль твоей шутки.

Она попыталась налить, но Фессье отпихнул ее руку.

— Я предвижу, что теперь мне придется сталкиваться с подобным скептицизмом повсюду. Нет, правда, Сью. Кое-что произошло.

Она посерьезнела.

— Правда, Сэм? Это не одна из твоих...

— Нет,— с отчаянием сказал он.— В том-то и беда: все решат, что это розыгрыш. Но у меня есть доказательства. Запомни это. Сью, сего­дня я побывал на аукционе и кое-что купил. Стеклянную глыбу разме­ром с твою голову.

— Да ты что! — отозвалась Сью.

Фессье, не обращая внимания на тонкости женского восприятия, продолжал:

— Внутри этой глыбы был маленький человечек или что-то в этом роде. Я купил его, потому что...— Он замялся и умолк.— Он... он смотрел на меня,— договорил Фессье сбивчиво.— Открыл свои глазки-бусинки и посмотрел на меня.

— Ясное дело, посмотрел,— поддержала разговор Сью, наполняя стакан приятеля.— Глазками-бусинками, да? Надеюсь, дальше будет интересно.

Фессье поднялся и вышел в прихожую. Вернулся он с бумажным свертком размером с голову Сью. Усевшись, он примостил сверток на коленях и принялся его распаковывать.

— Мне стало любопытно, вот и все,— сказал он.— Или... в общем, мне стало любопытно.

— Может быть, эти глазки-бусинки загипнотизировали тебя, чтобы ты его купил,— предположила Сью, с невинным видом глядя на него поверх бокала.

Рука Фессье, теребившая бечевку, замерла.

— Угу,— промычал он и вновь занялся свертком.

Из-под обертки показался прозрачный куб со стороной примерно в девять дюймов и замурованной внутри мандрагорой. Во всяком случае, больше всего эта штука походила на корень мандрагоры или того, что китайцы называют женьшенем. Она напоминала грубовато вылеплен­ную фигурку с руками, ногами и головой, но настолько коричневую и сморщенную, что это легко мог быть просто корешок причудливой фор­мы. Глазки-бусинки, однако, открыты не были.

— И сколько ты заплатил за эту штуковину? — поинтересовалась Сью.

— А, ерунда, десять баксов.

— Тогда ты точно был под гипнозом. И все-таки в ней что-то есть. Это мне?

— Нет,— грубо отрезал Фессье.

Девушка удивленно посмотрела на него.

— Ты завел себе еще одну девицу? Понятно. Она живет в мавзолее. Вместо того чтобы подарить ей цветы, ты тащишь этого уродца...

— Погоди,— оборвал ее Фессье.— По-моему, он собирается открыть глаза.

Девушка взглянула на глыбу, потом на приятеля. Ничего не произо­шло, и она протянула руку, чтобы взять куб и изучить его поближе, но Фессье предостерегающе покачал головой.

— Погоди минутку, Сью. Когда я увидел эту штуковину на аукци­оне, она была вся в пыли. Я протер ее. Тогда он и открыл глаза. Потом я принес ее домой и снова протер.

— Прямо как Аладдин, а? — заметила Сью.

— Он разговаривал со мной,— пробормотал Фессье.

На город начала опускаться ночь. Серость за окнами сгустилась в сумерки. Вдалеке помаргивали светящиеся вывески, но они не отвле­кали — как и приглушенные звуки, доносившиеся с улицы, они были безличными. В Нью-Йорке оказаться в одиночестве не сложнее, чем в Монтане, только это одиночество несколько менее дружелюбно. Возможно, причина в том, что большой город — крайне замысловатый и сложный общественный механизм, и стоит только выбиться из ритма этой машины, как начинает ощущаться необъятность города. Это ошеломляет.

Человечек-мандрагора открыл глаза. Как Фессье и сказал, они были маленькие и походили на бусинки.

Когда Сью пришла в себя, она поняла, что существо говорит уже довольно давно. Речь его, разумеется, была полностью телепатической Прозрачная глыба, в которую оно было заключено, не пропускала звуковые волны. Она вообще была почти непроницаемой. Сью удивилась, что не удивлена...

— ...Но удивление и недоверие — обычные человеческие реакции,— говорило существо,— Даже тысячу лет назад было так. В то время пред­ставители вашей расы утверждали, что верят в ведьм и оборотней, но од­но дело верить, а другое — наяву столкнуться с конкретным проявлением сверхъестественного. Я составил схему эмоциональных реакций — последовательность, развивающуюся от недоверия до веры посредством логического процесса убедительного эмпирического доказательства,— и выработал эффективный метод сократить процесс. Я давно уже не трачу энергию попусту. Примем за данность, что вы убеждены. Я до­бился этого при помощи средства, которое вы можете назвать психиче­ским излучением. Таким способом я могу воздействовать на эмоции но, к сожалению, мнемонический контроль мне недоступен. Ваша раса обладает неутолимым любопытством. Далее последуют вопросы.

— Далее последует коктейль,— заявил Фессье.— Сью, куда ты по­девала бутылку, которую я принес?

— Она на кухне,— отозвалась девушка.— Я схожу.

Однако на кухню Сью и Фессье отправились вместе. Прислонившись к раковине, они переглянулись.

— Что самое странное, я ничуть не сомневаюсь, что он не врет,— признался Фессье.— С таким же успехом он мог бы излагать мне закон всемирного тяготения; я бы столь же безоговорочно ему поверил.

— Но кто он такой?

— Не знаю. Знаю лишь, что он... настоящий. Я убежден.

— Психическое излучение...

— Ты боишься? — тихо спросил Фессье.

Девушка взглянула в окно.

— Послушай, Сэм. Мы ведь верим в силу тяготения, но из окна слиш­ком сильно не высовываемся.