Страница 11 из 18
И тут Аристарх Викентьевич замолчал.
– Какой? – с некоторым раздражением нетерпеливо проговорил Доронин.
– Простой, Демьян Федорович, – вместо Озеровского отозвался Бокий. – И звучит он так: как могли товарищи чекисты в полумраке, с расстояния лестничного пролета, распознать в неизвестной им фигуре в пальто убийцу Урицкого, если учесть тот факт, что до сего времени они видели убийцу только со спины и в куртке? А после прозвучали выстрелы. Так, Аристарх Викентьевич?
– Совершенно верно, – кивнул головой Озеровский.
– Это что ж выходит? – Доронин посмотрел на старика, перевел взгляд на Бокия. – Фролов… Шматко? Да нет, Глеб Иванович, не может такого быть…
– Может или нет, узнаем позже, – тихо, но жестко ответил Бокий, – а с данной минуты любые соображения, которые появились или появятся по ходу расследования, должны оставаться только и исключительно в нашем узком кругу. Всем все понятно?
– А как же… – Матрос хотел было напомнить про распоряжение Яковлевой, однако Глеб Иванович его вопрос предупредил:
– Никак. Вы получали письменный приказ о закрытии дела? Нет? По-моему, все ясно как божий день. Теперь слушайте внимательно. Далее действовать будем следующим образом. Канегиссер находится в камере, общение с ним запрещено. – Глеб Иванович никак не отреагировал на удивленное вскидывание бровей старого следователя. – Но выведать у него, что стало истинной причиной покушения и были ли у него сообщники, просто необходимо. Этим займусь лично я. Теперь, Аристарх Викентьевич, хочу, чтобы вы сегодня соприсутствовали на допросе членов семьи Канегиссера.
Озеровский облизнул пересохшие губы.
– Простите, Глеб Иванович, но, как мне кажется, я не имею права далее принимать участие в ходе расследования. Если позволите, поясню. Я всегда занимался только уголовным сыском. Простите, «блатными». И когда пришел на службу к новой власти, то есть к вам, мне сразу поставили условие, которое для меня понятно и приемлемо: что я и впредь буду заниматься исключительно уголовными преступлениями. Однако здесь явная политическая составная. Не берусь судить, какова она, но сие дело не для меня. Однозначно.
– Поздно, Аристарх Викентьевич. К сожалению, – Бокий говорил тихо, внятно, четко, – вы уже в деле. И прекрасно об этом знаете. Мы только что о вас говорили с товарищем Дорониным и пришли к единому мнению. Выводить вас из расследования после того, с чем вы ознакомились, нет никакого смысла. Признаюсь, мне неприятно осознавать, что человек, который долгое время стоял по ту сторону баррикад, будет копаться, простите за грубость, в нашем грязном белье. Но такова жизнь. Мы тоже люди. Большевики, революционеры, чекисты – люди. Такие, как все. Две руки, две ноги, голова… И в нашей среде имеется всякая тварь, которая мечтает только о собственной наживе. Имеются подонки, временно примкнувшие к чистому, светлому делу революции. Не сомневаюсь, имеются среди нас и враги, затесавшиеся в наши ряды с целью подорвать дело революции изнутри. Не исключаю, что кое-кто из них смог проникнуть как в руководство Петросовета, так и в ПетроЧК. Да-да, и к нам. Вот их-то и следует выявить! И как можно скорее! – Кулак Бокия с силой опустился на столешницу. – И наказать от имени народа! Если кто из чекистов имел отношение к убийству товарища Урицкого, должен быть осужден. И расстрелян! А посему, Аристарх Викентьевич, повторюсь: не вижу смысла выводить вас из хода расследования. Мало того, приказываю именно вам присутствовать при допросе родных убийцы. Всей семьи. Меня интересует все! Партийная принадлежность, круг знакомств, интересы. Чем занимался убийца в последнее время? О чем говорил? Кого приводил в родительский дом? Чем интересовался? О чем вел беседы? Словом, все, что смогло бы пролить свет на причины покушения на товарища Урицкого. И второе, Аристарх Викентьевич. Вы человек опытный. Наблюдательный. А потому, исходя из вышесказанного, попрошу вас о следующем. Проследите за тем, как поведут себя наши чекисты во время допроса. Особенно меня интересует товарищ Геллер. Если не ошибаюсь, именно он помогал в первом и единственном допросе Канегиссера коменданту Шатову? Вот на него и обратите пристальное внимание. Вопросы имеются?
Озеровский привстал, нервно поелозил пальцами правой руки по лацкану поношенного сюртука, пытаясь снять невидимую пылинку.
– Простите, Глеб Иванович, даже несмотря на ваше доверие, я не смогу выполнить приказ.
– Лично знакомы с Канегиссерами? – догадался Бокий.
– С главой семейства. Дважды посещал их дом. До революции, – тут же поспешно уточнил Аристарх Викентьевич, – когда расследовал дело о самоубийстве старшего сына, Сергея. Год тому…
Озеровский солгал. С Канегиссерами Аристарх Викентьевич познакомился задолго до Февральской революции. Но тогда бы пришлось вдаваться в некоторые подробности, о которых следователь сегодня предпочел бы умолчать. Слава богу, чекист не заметил лжи.
– Понимаю. Мало того, сочувствую. Однако ничем помочь не могу. Вот ежели бы вы были родственником – другое дело. А так? Не вижу причин для самоотвода.
И без того слабые плечи Озеровского опустились еще более.
– А может, я рвану к Сеньке? – вставил реплику Доронин, которому стало жаль старика. – У меня глаз на контру наметан. Тряхну хорошенько. Никуда не денутся. Расколются!
– Нет, Демьян Федорович. Тут следует действовать тактично. Аккуратно. Нахрапом ничего не добьемся. К тому же, как понимаю, по распоряжению Варвары Николаевны основными следователями по убийству товарища Урицкого будет назначена группа Геллера. А мы со своей самодеятельностью станем у них, словно бельмо в глазу. Так что здесь шапкозакидательство не пройдет. Если я не ошибаюсь, убийца – сын знаменитого инженера Канегиссера? Так? – Бокий повернулся в сторону Аристарха Викентьевича.
– Совершенно верно, – негромко отозвался следователь, – Иоакима Самуиловича Канегиссера.
– Вот, – продолжил мысль Бокий, – человека известного в Петербурге. И не только в Питере. Вам, Аристарх Викентьевич, как говорится, и карты в руки. Если Геллер начнет подминать Канегиссеров под себя, это может привести к нежелательным последствиям. Пусть формально, но законность должна быть соблюдена. А потому ваша задача: ни во что не вмешиваясь, смотреть. Наблюдать. И если почувствуете, будто Геллер начинает «гнуть» семью инженера в определенном направлении, тут же сообщите мне.
Озеровский вынужден был утвердительно кивнуть головой в знак согласия. В данной ситуации Бокий действительно оказался прав. Доронин, в силу своего непрофессионализма, с данной задачей не справился бы.
О Семене Геллере[7], как сам Сенька утверждал, анархисте в прошлом, а теперь убежденном большевике, в ПетроЧК бродили разного рода слухи, в большинстве негативные. В чем только Семена не подозревали, начиная с «прикарманивая» вещественных доказательств, заканчивая «странными» связями с барышнями легкого поведения. Однако доказать многочисленные слухи до сих пор так никому и не удалось. А потому Сенька Геллер продолжал вести себя уверенно и нагло. Впрочем, так он вел себя только в жизни. В профессиональной же деятельности Семен Геллер работал из рук вон плохо. Даже Аристарх Викентьевич, человек, которого старались держать подальше от руководства аппаратом ПетроЧК, и тот, наблюдая процесс со стороны, отмечал, насколько слабо, халатно и поверхностно «товарищ Геллер» относился к своим обязанностям. Дела, особенно уголовные, вел спустя рукава. Доказательства вины не искал, а чаще выбивал из подозреваемых. Причем занимался рукоприкладством без всякой веской причины, чтобы размяться. На службу частенько являлся в нетрезвом виде, хотя в Питере для того, чтобы найти спиртное, нужно было приложить неимоверные усилия: новой властью изымались все запасы спирта на нужды фронта и революции, а потому торговцы алкогольными напитками приравнивались не к спекулянтам, а к контрреволюции. Но в одном нельзя было отказать чекисту Геллеру: больно тот любил присутствовать при обыске помещений задержанных и арестованных. Сенька прямо рвался на обыски всевозможных квартир и особняков. Тут ему в рвении и старании равных не было. «Доверить такому человеку расследование убийства одного из самых важных лиц новой власти, – как думал Аристарх Викентьевич, – было по меньшей мере странно».
7
Чекиста С. Геллера вместе с тремя «подельниками» однопартийцы расстреляют в январе 1920 года за «…использование служебного положения для хищения ценностей, конфискованных ЧК у арестованных. И за покровительство преступным элементам».