Страница 11 из 37
Несколько секунд прошло в напряженной тишине, а потом Грэхем продолжил:
– Но я в любом случае уже знаю, что ты сделал. Когда арестовывают сына Канцлера, новости разносятся быстро. Ты, конечно, не признаешься. Но раз уж мы так мило болтаем, может, ты скажешь, зачем нас отправили сюда? Сейчас, когда стольким нашим друзьям по-прежнему грозит казнь после пересмотра дела? – Грэхем все еще улыбался, но его голос звучал теперь ниже и опаснее. – Почему нас отправили именно сейчас? Что заставило твоего отца так внезапно снарядить эту экспедицию?
Его отец. За этот день, впитывая в себя новые ощущения от пребывания на Земле, Уэллс почти убедил себя, что сцена на грузовой палубе – резкий звук выстрела, темный кровавый цветок, распустившийся на груди отца – была просто кошмарным сном.
– Конечно, он не собирается ничего нам говорить, – презрительно усмехнулся Грэхем. – Так, солдат? – И он издевательски взял под козырек.
Ребята с Аркадии и Уолдена, до этого не сводившие глаз с Грэхема, развернулись к Уэллсу и так пристально на него уставились, что все волоски на его коже встали дыбом. Конечно, он знал, в чем дело. Знал, почему стольких ребят казнили в их восемнадцатый день рождения, казнили за преступления, совершив которые в недавнем прошлом они были бы помилованы. И почему их кое-как подготовленная экспедиция была так поспешно отправлена на Землю.
Он знал это лучше, чем кто-либо еще, потому что сам был во всем виноват.
– Когда мы полетим домой? – спросил парнишка, которому на вид было не больше двенадцати лет.
Уэллс внезапно почувствовал острое сострадание к его несчастной матери, которая где-то там, на корабле, даже не подозревала о том, что ее сын преодолел многие километры и оказался на планете, когда-то оставленной человечеством. Оставленной умирать.
– Мы уже дома, – сказал Уэллс, вложив в эти слова как можно больше искренности.
Если произносить их достаточно часто, возможно, он сам начнет в них верить.
В этом году он почти пропустил концерт, который всегда был его любимым событием. На этот вечер музыкальные реликвии извлекались из специальных хранилищ, где они хранились в полном вакууме. Наблюдать за музыкантами, которые большую часть жизни репетировали, используя симуляторы, когда они брались за настоящие ноты и инструменты, было все равно, что стать свидетелем воскрешения из мертвых. Изготовленные руками давно умерших мастеров, единственные музыкальные инструменты во Вселенной исполняли те же возвышенные мелодии, что некогда звучали в концертных залах погибшей цивилизации. Раз в году Эдем-Холл наполнялся музыкой, которая пережила земное человечество.
Но когда Уэллс вошел в Зал – большую овальную комнату с выгнутыми панорамными окнами – горе, которое неделю назад поселилось в нем и, кажется, блуждало по телу, застыло в его желудке. Обычно вид, который открывался из окон, казался ему невозможно прекрасным, но этой ночью блеск звезд, окружавших окутанную облаками Землю, напомнил ему о поминальных свечах. Его мать любила музыку.
Зал, как всегда, был переполнен, вокруг взволнованно гудела большая часть населения Феникса. Множество женщин жаждало продемонстрировать новые платья, дорогие и, в некоторых случаях, прекрасно на них сидевшие – тут все зависело от того, остатки какой именно ткани им удалось раздобыть в Обменнике. Уэллс сделал несколько шагов вперед, и по толпе побежала рябь шепотков и понимающих взглядов.
Уэллс постарался сосредоточиться на передней части помещения – там возле Древа, в честь которого был назван Эдем-Холл, уже собрались музыканты. Легенда гласила, что саженец Древа чудом выжил в горящей Северной Америке и был доставлен на Феникс перед самым Исходом. Сейчас дерево выросло до самого потолка, его тонкие ветви простирались во все стороны на десяток метров: лиственный полог как бы набросил на музыкантов вуаль зеленоватых теней.
«Это сын Канцлера?» – спросила какая-то женщина у него за спиной, и новая волна жара прилила к его и без того пылавшим щекам. Он так и не выработал иммунитета к этому хвосту оценивающих любопытных взглядов, что неизменно за ним тащился, но сегодня это было особенно невыносимо.
Он развернулся и начал было пробираться к выходу, но замер на месте, когда чья-то рука нашла его ладонь. Глянув через плечо, он наткнулся глазами на недоумевающий взгляд Кларк.
– Куда это ты собрался сбежать?
Уэллс мрачно улыбнулся:
– Оказывается, у меня неподходящее настроение, чтобы слушать музыку.
Кларк на миг задержала на нем взгляд, а потом ее пальцы вновь крепко сжали его руку:
– Останься. Ради меня, – Она увлекла его вперед, туда, где в заднем ряду было два свободных места. – Надеюсь, ты мне расскажешь, что именно мы слушаем.
Усаживаясь возле Кларк, Уэллс вздохнул.
– Я уже говорил тебе, что будут исполнять Баха, – сказал он, бросив тоскливый взгляд на дверь.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Пальцы Кларк переплелись с его пальцами. – Одна часть, другая часть… к тому же я вечно начинаю хлопать не вовремя.
Уэллс слегка пожал ее руку.
В анонсах или представлениях не было никакой нужды. Как только на волю вырвалась первая нота, разговоры стихли. Проведя смычком по струнам, скрипач заставил присутствующих замолчать. Потом к нему присоединилась виолончель, за ней – кларнет. Барабаны в этот вечер не звучали, но не беда – Уэллс почти слышал, как две сотни человеческих сердец бьются в такт музыке.
– Я всегда представлял себе, что как-то так должен звучать закат, – прошептал Уэллс.
Фраза вырвалась у него непроизвольно, прежде чем он успел подумать, и Уэллс ожидал, что сейчас увидит недоуменный взгляд Кларк или выражение неловкости на ее лице.
Но музыка околдовала и Кларк тоже.
– Я хотела бы увидеть закат, – шепнула она, опуская голову ему на плечо.
Уэллс рассеянно провел рукой по ее шелковистым волосам.
– Я хотел бы любоваться закатом вместе с тобой. – Он наклонился и поцеловал ее в лоб. – Что ты будешь делать лет в семьдесят пять? – прошептал он.
– Чистить вставную челюсть, – с улыбкой ответила Кларк, – а что?
– Просто у меня есть идея назначить тебе свидание на Земле.
День угасал, костер бросал отсветы на лица стоявших вокруг Уэллса парней и девушки.
– Я знаю, это выглядит странно и страшно, и – да, несправедливо, но есть причина, по которой мы оказались здесь, – сказал он ребятам. – Если выживем мы, смогут выжить и все остальные.
К нему повернулась почти сотня голов, и ему на миг подумалось, что, возможно, его словам удалось пробить многолетнюю броню невежества и пренебрежения, но тут тишину нарушил новый голос:
– Поосторожнее тут, Яха!
Уэллс круто развернулся и увидел высокого парня в окровавленной униформе охранника. Парня, который силой ворвался в челнок. Который держал отца Уэллса в заложниках.
– Земля пока что работает в режиме восстановления. Мы не знаем, сколько еще туфты, которую ты гонишь, она сможет вынести.
У костра снова послышались сдавленные смешки и фырканье, и Уэллс ощутил прилив внезапного, острого гнева. Из-за этого парня его отец – человек, который отвечает за защиту всего выжившего человечества, – оказался ранен, и он смеет стоять тут и обвинять Уэллса в том, что он гонит туфту?
– Извини?.. – сказал Уэллс, вздергивая подбородок, чтобы смерить парня своим лучшим командирским взглядом.
– Завязывай с этим дерьмом, о’кей? Просто скажи, что ты на самом деле имеешь в виду. Мы будем делать то, что ты говоришь, а ты не будешь стучать на нас своему отцу.
Глаза Уэллса сузились:
– Благодаря тебе мой отец, возможно, сейчас лежит в больнице, – «… и получает там самое лучшее лечение и находится на пути к быстрому выздоровлению», – про себя добавил Уэллс. Он очень надеялся, что все так и есть.
– Если он еще жив, – вставил Грэхем и гоготнул, а Уэллсу на секунду показалось, что он заметил, как один из ребят вздрогнул и поморщился. Уэллс шагнул было вперед, однако новый голос из толпы крикнул, заставив его остановиться: