Ледовый рейс

А в Усть-Черной, разговорившись с одним грузчиком — веслянским старожилом, Саня услышал о беспримерном проплаве. Во время Великой Отечественной войны целый механизированный лесопункт переехал с одного места в другое — из Дозовки в Булатовку. По Весляне были сплавлены контора, столовая, клуб, склады, жилые дома, все оборудование. Нет, не зря реки называют голубыми дорогами.

«Нелегко, видно, им пришлось», — думает Саня, глядя на приближающийся новый поворот. Вода идет вправо, за нависшие лесины. И влево тоже течение. Сильная струя с пенистыми пузырьками на поверхности здесь даже заметней.

Саня крутанул штурвал влево. А сам — в лоцманскую карту. Листы длинные, потрепанные, гнутся. Ветер, задувая в поднятое стекло, ворошит их — никак нужный не найдешь. Вот, кажется, этот участок…

А судно все больше и больше катится влево.

На носу Анатолий с Виктором сидят липом к рубке. Анатолий рассказывает Виктору про хитрости полноводной Весляны.

— Вот и Оленьи рога.

— Почему рога?

— Река здесь расходится на два рукава, а от них еще несколько проток — как рога ветвистые.

Виктор обернулся, посмотрел в правую протоку, увидел красно-белый перевальный знак на берегу. Глянул на нос. Что такое? Нос — все влево, влево, заправляется в несудоходную протоку. Не поверил.

— А поворот здесь какой?

Анатолий тоже повернулся. Вскочил, рукой замахал.

— Саня! Куда ты, черт тебя дери! Пра-а-а-ва! Пра-а-а-ава держи! — И со всех ног — в рубку.

Саня только-только нашел нужный лист, глянул на хитрое речное колено. А тут крик заполошный.

Руль — круто вправо. Завертел штурвал, только шестерни затрещали в рулевом приводе.

Нос судна медленно стал останавливать свой бег, замер на мгновение и пошел вправо. Э-э-э, поздно! Мыс между развилкой — вот он. Носом самоходка уже в правый рукав нацелена, а бортом ее все еще несет на затопленный лес.

Влетел Анатолий, ухватился за вентиль, закрутил что есть силы — дал самый полный ход, на какой способен старик-двигатель. Корма прошла впритирку к лесинам, захлестали зацарапали по надстройке сухие ветки…

Пронесло!

Анатолий сам встал к штурвалу. Саня достал сигареты. Долго не мог прикурить. Зажженная спичка металась в руке вверх-вниз и никак не хотела останавливаться.

А судно продолжало стремительный бег. Мелькали мимо, как штыки, нацеленные в реку верхушки подмытых половодьем деревьев.

Скатывались вниз быстро. В три часа утра еще были в Усть-Черной, а теперь позади уже осталось триста тридцать километров.

За день, пройденный с севера на юг, можно было видеть, как обволакивает землю весна. На Весляне, в верховье, на ветках затопленных кустарников — наглухо закрытые почки. Близ устья они уже позеленели. А здесь, на Каме — лопнули. Даже на березках трепещут бледные листочки.

Солнце садилось тусклое, похожее на подрумяненную луну. В небе и на воде совсем мало розового — обычная предвечерняя серая голубизна, чуть-чуть порозовевшая около самого диска. Солнце не садилось, а таяло. Сначала его перечеркнула двойной полосой серая дымка, постепенно обволокла совсем. И оно расплавилось, не доходя до высокого берега.

Днем на судно залетали ворчливые шмели, запархивали бабочки, садились трясогузки. Сейчас в вечерней синеве прогудел майский жук и скрылся в лугах. Было прохладно. Но с берега шли волны тепла и аромата зацветающих лугов. Тускнели дали.

Анатолий не выдержал. Сильно потянул носом, подался вперед:

— Чувствуешь, Саня? Земля ожила.

Саня достаивал последние часы. Уже вышел на свою капитанскую вахту Юрий — с десяти вечера до четырех утра. Он молча курил у бокового окна рубки, изредка подносил к глазам бинокль. Идти было трудно. Сумерки сгустились. А огни горели не на всех обстановочных знаках.

После темноты надвинулось на судно сверкающее Керчево. Берег весь в огнях. И на воде — огни, огни… Стоят суда у причалов, работает землечерпалка, обозначены наплавные сооружения крупнейшего в мире сплавного рейда.

Когда реку перекроют запанью, этот завод на воде раскинется на несколько километров. В работу включатся тысячи людей и сотни механизмов. Через несколько ворот, проделанных в запани, лес поплывет в специальное плавучее сооружение — сортировочную сетку. Здесь его будут подбирать по качеству и длине и равномерными порциями подавать к сплоточным машинам. Эти могучие агрегаты плотно сжимают древесину в пучки объемом по двадцать пять кубометров и обвязывают их проволокой. Пучки буксируются катерами вниз, на соседний — Тетеринский — рейд с центром в Тюлькино. Здесь из них формируются плоты и отправляются вниз по Каме на стройки, бумажные и деревообрабатывающие предприятия, по Волге в безлесные районы страны.

За навигацию с Тетеринского рейда уходит в плотах около пяти миллионов кубометров леса. Чтобы перевезти его по железной дороге, понадобилось бы почти пять тысяч эшелонов. Вот как разгружает сплав стальные магистрали.

Сейчас на рейде даже днями пока тихо. Идут лишь подготовительные работы.

Юрий посмотрел в бинокль на разлив огней вдоль левого берега, проговорил задумчиво:

— Последние годы доживает… Скоро не будет в этих местах молевого сплава… Да и кратковременный северный завоз отомрет. Когда построят в районе Соликамска Верхнекамский гидроузел, вплоть до Гайн установятся озерные условия плаванья. С мая по октябрь смело ходи тут… Лес по водохранилищу будет сплавляться только в плотах. К тому времени, может быть, полностью — в баржах. Самый удобный способ… Так что, Саня, ты удачно попал…

Осталось позади Керчево. Совсем темно. По лоцманской карте справа должен быть красный перевальный, от него судовой ход идет к левому берегу. Проходит десять минут, двадцать. На берегу — до рези в глазах смотрят — ни огонька. Саня скатал руль влево.

— Рано. Надо дождаться перевального, — заметил Юрий.

Прошли еще немного. Впереди замаячил красный огонек. Одно только сомнение у обоих. Если верить карте, то, судя по времени, давно этот знак миновать должны. Но что оставалось делать? Тут догадки. А там настоящий красный огонь.

— Держи на перевальный.

Минут через пять судно резко замедлило ход, вздрогнуло. Саню бросило грудью на штурвал.

Юрий метнулся к реверсу, перевел его на задний, прибавил оборотов до отказа. С полчаса гоняли воду винтом. Кипит бурун под кормой, а судно ни с места: присосало днище к грунту.

Остановили двигатель. Прибежал на мостик Анатолий. Заругался.

— Как ни хвалим мы с Виктором нашу «четвертинку», а не везет ей. В прошлом году шли уже четвертым рейсом, на Вишеру. И, надо же, залетели на затопленный остров. Был тут у нас один друг, мух ртом ловил… И, ровно нарочно, ни одного большого судна. Пока дождались, вода ушла. Оказались мы на сухом берегу…

Анатолий покачал головой.

— Пришлось трюм разгружать. Вызвали тракторы из леспромхоза. Семь тягачей стянули кое-как…

Включили прожектор. Да что толку! Осветил лишь возле борта. Чуть-чуть заметно, что слева из воды поднялись кусты. Справа неподалеку — высокий берег, где-то лают собаки.

Загремели крышки, забегал по трюмам белый кружок света от карманного фонарика. Юрий проверил оба отсека, нет ли пробоины. Сухо.

Лишь на рассвете, когда осмотрелись, — поняли, в чем дело. Оказывается, красный перевальный прошли, но не заметили: не горел фонарь. А приняли за него один из створных огней Верхнебарановского переката и залетели на приверх правобережных песков в устье речки Гремячевки.

Ушло неведение, но легче не стало. За четыре часа мимо не прошло ни одного судна. А даже по торчащим из воды прутикам видно, что уровень понемногу садится. Ждешь-ждешь — и, как в прошлом году, обсохнешь.

На душе полегчало, когда вдали показалась самоходка. Сомнения не было — это «сотка». Лишь она одна оставалась в Усть-Черной, брала металлолом.

На мостике сам Мешков. Не поймешь: радуется он или непритворно горюет. Он долго крутил головой, оглядывался, словно ожидая еще подмогу, несколько раз прогнал «сотку» возле пострадавшей. Затем осторожно, промеряя с кормы дно наметкой, спятил свое судно. Ребята бросили легкость — оплетенный груз на длинном тонком шнуре. Саня поймал его и вытянул тяжелый металлический трос… Но сколько ни заводили его и с носа и с кормы, СТ-250 не стронули. Видно, крепко присосало днище к илистому дну.