Конг: Остров Черепа

Но война кончилась.

«Домой еду… Надо же, домой», – снова подумал Миллс. Эта мысль беспокойно копошилась в затуманенном пивом мозгу. На протяжении всех трех его боевых командировок мысли о доме неизменно успокаивали нервы, но чем больше времени Глен проводил здесь, тем более чужим местом становился для него родной дом. Последний отпуск дома он провел, меряя шагами окрестности и с нетерпением дожидаясь следующей командировки. Он понимал, что это – перекос, и вовсе не хотел стать одним из тех, кто привык к войне, вжился в нее и не представлял себе другой жизни, кроме боевого товарищества. И до сих пор был уверен, что сам – не из таких. «Скоро приеду домой, – снова подумал он, стараясь вспоминать только о хорошем: мать у плиты готовит ужин; мягкие губы Джейн Бродерик; закат над возвышающимся над городом холмом, куда они подростками бегали обжиматься-целоваться… – Приеду – в лепешку расшибусь, но снова стану чувствовать себя как дома».

Он пошел напрямик, через дальнюю стоянку, где резали машины, списанные в утиль. Здесь стояло с дюжину «Хьюи» – большей частью уже разобранных на металлолом. Над остальными трудились разборочные бригады: визжали сверла дрелей и диски пил, стонал и скрежетал разрываемый металл… Порой при этих звуках Миллс словно вновь оказывался среди боя. Остановившись у одного из вертолетов, он осмотрел нарисованного на борту грифона – полульва-полуорла, эмблему «Небесных Дьяволов». «Надо бы вырезать его отсюда»… Эта мысль приходила ему в голову и прежде. Хотелось увезти одного из этих грифонов домой, да все никак руки не доходили. Может, и не дойдут. Тогда единственным сувениром с войны останутся воспоминания. Как хорошие, так и плохие.

Втащив бочонок в старый центр управления, он пинком захлопнул за собой дверь.

Ребята все еще праздновали. В большом помещении не было никого, кроме группы «Небесных Дьяволов», устроившихся в углу. Они плясали, расплескивая пиво, меняли пластинки на портативном проигрывателе Сливко и вовсю наслаждались новой, послевоенной жизнью. В их веселье чувствовалась какая-то истерическая надрывность – раньше Миллс ничего подобного не замечал. Раньше причиной подобных истерических настроений была реальная угроза гибели при выполнении следующего задания. Теперь же дело было прямо в противоположном – в полной безопасности… Сколько же времени потребуется, чтобы заново привыкнуть к ней?

Задержавшись на миг, он окинул взглядом длинную стену. На ней все еще висел ряд фотографий – портретов их погибших друзей с выписками из приказов об объявлении благодарностей и медалями, приготовленными к отправке домой, родным и близким. С некоторых снимков улыбались, обнявшись на фоне своих машин, разбившихся со всеми ними на борту, целые экипажи. Многие, так и не найденные, навеки остались догнивать в чаще джунглей, точно уродливые памятники из костей и металла. С других фото смотрели парни, которым не повезло словить пулю во время боевого вылета. Миллс давно потерял счет, сколько раз после боя ему приходилось отчищать кабины «Хьюи» от крови и ошметков мяса.

– Эй, Миллс! – заорал один из техников, Джо Релес. – Раздобыл подарок своей девчонке?

– Это вам, дебилоидам, – ответил Миллс.

– О, вот это правильно! Верно мыслишь: нет смысла волочь подарки домой, своей милашке!

Пособив Миллсу поставить бочонок на пол, Релес весело хлопнул его по плечу, со звучным хлопком откупорил бочонок и принялся разливать его содержимое, а остальные разразились торжествующими воплями. Варево Миллса могло свалить с ног одним только запахом.

– А вы как думали? Все мы здесь ангелами не были, – сказал Глен. – И теперь, когда войне конец, глупо ожидать, будто вернетесь домой и найдете своих женщин прямо там, где их оставили.

– Я свою оставил в койке, совсем заезженной и страстно ждущей моих ласк! – захохотал Сливко.

Этот молодой хиппарь из Детройта смеялся чему угодно, по поводу и без, но теперь Миллс чувствовал в его смехе нотку отчаяния. Служил он хорошо, но пару раз срывался из-за чрезмерного увлечения дурью, которую здесь так легко было раздобыть. Сливко полагал, что наркотики помогут заглушить боль, но на собственном горьком опыте убедился, что, избавляя от одних страданий, они неизменно приносят с собой другие. Впрочем, теперь он с этим завязал. Миллс от души надеялся, что парень и по возвращении домой не потеряет головы.

Коул, как всегда, просто смотрел на Миллса сквозь летные очки. Коул куда чаще смотрел и слушал, чем говорил.

– Точно. Одного Коула это не касается, – продолжал Миллс, в свою очередь уставившись на него. – Он найдет свою женщину именно там, где ее оставил. У себя дома, в подполе.

Коул и бровью не повел.

– Улыбнись же, братишка, – сказал Сливко. – Только подумай: пицца, гамбургеры, прохладные ночи с горячими девчонками!..

– Ну, хоть губу скриви, чтоб мы видели, что ты еще жив, – добавил Миллс, шагнув ближе к Коулу. Несчетное множество раз они летали вместе на боевые задания, а в одном приснопамятном вылете спасли друг другу жизни. Это дорогого стоит. Однако он до сих пор не мог понять этого парня. Что там, в глубине, за его холодной невозмутимостью? Этого Миллсу до сих пор не удалось разглядеть. – А то ошибемся рейсом, и полетишь домой грузовым, в гробу, накрытом флагом.

– Да отцепись ты от него, – сказал Релес. – Он от шока никак не оправится.

– Как родился, так с тех пор и не оправится? – возразил Миллс. – Он же за всю войну ни разу в лице не изменился!

Визг и скрежет металла вертолета «Небесных Дьяволов», отправляющегося в утиль, сделался громче: распахнулась боковая дверь в ангар. Оглянувшись, Миллс увидел на пороге майора Чепмена. За ним шел сам полковник Паккард. Миллс вздохнул. Вот так всегда: стоит начаться бардаку – и старик тут же является, чтобы все испортить.

– Смир-рна! – рявкнул Чепмен. – Шевелись!

Миллс и все прочие поднялись и встали навытяжку, слегка покачиваясь. От выпивки и жары Миллса замутило. Вот черт. Пожалуй, на сегодня ему и вправду уже хватит. Да и для остальных этот последний бочонок отравы был уже лишним.

– Вольно, придурки, – сказал Паккард. – Торчите здесь, как идиоты… а сегодня праздник!

Строгая мина Чепмена сменилась широкой ухмылкой. Вынув руки из-за спины, он предъявил всем большую бутылку шампанского и выстрелил пробкой в потолок. Миллс с парнями разразились одобрительными криками, а Чепмен, не забывший прихватить и бумажные стаканчики, принялся разливать. Надо же. Целый майор разливает шампанское для простой солдатни… Миллс ухмыльнулся, однако едва удержался, чтоб не козырнуть, когда очередь дошла до него.

– Хочу сказать только одно, – заговорил Паккард, когда «Небесные Дьяволы» выпили. – Мне выпало служить с вами, и это – величайшая честь. Знаю, все вы рады вернуться домой, но через десять, через двадцать лет вы поймете… вы вспомните эти времена и будете скучать по ним. По той семье, которой мы все стали здесь. По нашему братству. Знаю, мне будет очень не хватать всех вас. Вам пришлось воевать в составе самого заслуженного транспортно-десантного подразделения за всю историю аэромобильных войск… – с этими словами Паккард взглянул прямо на Миллса и принесенный им бочонок отравы. – Если уж это не роднит людей, то даже и не знаю, какая дьявольщина для этого требуется.

Миллс и прочие разразились аплодисментами. Развернувшись «налево-кругом», Паккард направился в дальний угол ангара. Прежде чем полковник скрылся за дверью выгороженного в углу небольшого кабинета, Миллс успел заметить, как улыбка разом исчезла с его лица.

Шум и лязг снаружи вновь сделались громче. Казалось, Миллсу никогда не привыкнуть к этому: каждый удар или визг пилы словно ломал частичку его самого. Казалось, в утиль отправляют историю его собственной жизни. «Ну и ладно. Кое-что лучше оставить позади», – в который уж раз сказал он самому себе в надежде, что вскоре и вправду поверит в это.

Боковая дверь снова распахнулась, и в ангар, точно в поисках, чего бы такого еще разобрать на части, заглянули двое из разборочной бригады.