Семь дней творения

Крупный медленный снег сыпал над городом. Со станции тянуло горечью остывающего шлака. Тишина, изредка прерываемая паровозными гудками и собачьим лаем, казалась безмятежной и умиротворяюще прочной.

- Пока, Лашков! - поднял воротник добротной бекеши Аванесян. - Мой тебе совет: не пиши ты больше мне докладных. Все равно читать не буду. На твою докладную Парамошин уже целых три навалял. И таких, что тебе для высшей меры и одной за глаза. На твою вдову много охотников найдется. - Он коротко хохотнул. - Лучше поберегись, Лашков.

Снежная завеса разгородила их и, глядя вслед гостю, Петр Васильевич с облегчением посожалел про себя: "Немного, видно, ты счастья нажил у власти сидя, председатель, ой, как немного! Только хорохоришься".

Еще в сенях, стряхивая с себя искристую порошу, услышал он доносившееся из горницы шёпотное бормотание жены: "Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его... Они не делают беззакония, ходят путями Его... Всем сердцем моим ищу Тебя, не дай мне уклониться от заповедей Твоих..."

И впервые за их недолгую, но богатую событиями совместную жизнь Петр Васильевич постеснялся перебить жену за этим ее занятием: "Каждому свое, пускай отведет душу".

IV

Как-то среди дня, по дороге в столовую Лашкова окликнул знакомый голос:

- Доброго здоровья, Петр Васильевич! Зашли бы. Посидели бы мы с вами в тенёчке по-стариковски.

Из-за штакетника дома; мимо которого он в это время проходил, радушно сиял в его сторону одетый в рабочие обноски Гупак.

После того случайного разговора в сквере у Петра Васильевича возникло и постепенно укрепилось смутное предположение, что тот намеренно, с каким-то еще необъяснимым для него умыслом, ищет с ним встречи. Поэтому сейчас, ответно кивнув, он решил, как, впрочем, и всегда в подобных случаях, двинуться навстречу неизвестности:

- Отчего же не зайти? Зайду.

В садике при доме Гупак оказался не один. Здесь же, над раскидистым кустом крыжовника возился сухонький, подтянутый старичок в соломенной шляпе и сандалиях на босу ногу. Старичок четко, по-военному приник кончиками пальцев к полям шляпы и затем снова углубился в свое занятие.

- Владимир Анисимович,- представил того хозяин. - Большой любитель всякой раститель-ности. Тоже наш брат - пенсионер. - Он почтительно увлекал гостя к навесу в дальнем углу двора. Ковыряемся понемножку. Черенки, прививки разные... Вот сюда, пожалуйста, здесь прохладнее... Сейчас я вам кваску достану... Один, знаете ли, хозяйничаю, супруга в отъезде.

Гупак скрылся в доме и вскоре вышел оттуда с пластмассовым бидоном и кружкой в руках:

- Угощайтесь... Свой... Прямо из погреба. - Он опустился прямо против Петра Васильевича. - Жарко.

- Спасибо... Да, сушь.

- Для сада хорошо. А в поле сохнет все. Большой, говорят, недород ожидается.

- Не такое было. Выдюжим.

К столу подошел старичок, сел, положил перед собой садовые ножницы, снял шляпу, обмахиваясь ею, сказал:

- "Выдюживать" следует при непосильных обстоятельствах. А наши нынешние неурожаи - результат нерадивости и лени. Никаких объективных причин тут нет. При современном уровне сельского хозяйства в мире, стыдно нам ссылаться на стихийные неурядицы. Тем более, в стране со столькими климатическими зонами. - Казалось, в свое время его рассердили однажды и навсегда, весь он являл собою воплощенное раздражение. - Считаем себя европейской страной, а земледелие ведем на африканском уровне. Послушаешь наших деятелей, так стихии преследуют одних нас. Причем, стихии выборочные. Извержения, землетрясения, цунами, дорожные катастро-фы это - там. А у нас только засухи и непогоды. Надежное утешение для болтунов. Или, скажем, еще - война. Будто одни мы и воевали! Французы нам мясо продают! А мы-то, с нашими ресурсами и возможностями! Стыдно, уважаемые.

- Все-таки, полстраны порушилось,- осторожно возразил ему Петр Васильевич, ошарашен-ный его внезапным натиском. - Что ни говори, с другими не сравнить.

- А кто виноват?! - Старичок, взвиваясь, даже подскочил от ожесточения. - Кто виноват, что Российское государство на протяжении двух веков проигрывало одну войну за другой? Если две из них и были выиграны, то лишь благодаря безответному нашему мужику. Можно сказать, вопреки государственному устройству и кадровой армии. Двухсотмиллионный народ не смог выдержать первого боя со страной в несколько раз меньшей! Из-за политической слепоты головки, напыщенного бахвальства военных и их глупости, глупости и еще раз глупости! - Старичок прямо-таки задыхался от гнева. - Занимали западные окраины без выстрела, играли в "победы" на маневрах, а когда пришлось действительно воевать, то военного министра моточасти еле выловили под Смоленском вместе с его штабом, так драпал. Его заместитель, удирая без оглядки, солдатскую робу на себя напялил, а все свои регалии с документами вместе зарыл где-то в ростовской степи. А главный мыслитель неделю еще пил в ожидании мировой революции в тылу у противника. Каким же бездарным и самонадеянным надо быть, чтобы на это рассчитывать! А ведь в это время земля горела. Кровь лилась, и совсем не та "малая", что запланирована была. Спасибо мужику, снова выручил. Победили. Один к шести победили! Да за такие победы народу памятни-ки надо ставить, а генералов судить военно-полевым судом. А они еще наглости набираются, мемуары пишут. "Левый охват", "правый охват", "котел", "клещи"! Словно балерины кокетнича-ют, кто из них первый. Стратеги, сукины сыны! Бросали людские массы на пулеметы. Да еще и заградительные отряды сзади ставили. Двадцать миллионов положили. Германию ту заново заселить можно. И хоть бы чему-нибудь научились! Снова обвешиваются железками и пыжутся на парадах: "разгромим", "раздавим", "дадим отпор"! Без выстрела европейские задворки оккупиро-вали и хвалятся: "операция экстракласса"! Забыли, как из той же Западной Украины бежали, сломя голову, когда там не прогуливаться, а воевать пришлось. Недоумки в погонах! А платить за их подлую глупость опять русскому мужику придется. Кровью платить. И какой!

- За столом - все наполеоны,- после короткой паузы неуверенно откликнулся Петр Васильевич. - В деле-то оно куда труднее будет.