Страница 94 из 135
— Но ведь Жрецы не смогли удержать его в руках.
— И этот факт активно используют те кланы, кто считает, что такая власть не должна принадлежать смертным.
— Кто, например?
— Например, твой клан.
— Провидцы не хотят обладать Талисманом? — Кира была приятно удивлена. Она почувствовала, что Провидцам важна именно она, а не та польза, которую с ее помощью могли извлечь.
Ее клан не претендовал на власть, но и не оставался в стороне от политических игр. Наверняка люди, умеющие предвидеть будущее, являются не последними по значимости фигурами в этой шахматной партии. Но какую выгоду они хотят извлечь, передав части Талисмана Богам?
— Почему же остальные не последовали примеру Провидцев? Зачем пытаться завладеть тем, что невозможно удержать?
— Разлетевшись на мелкие кусочки, Талисман не утратил силу. Каждая крупинка имеет огромную энергию, несет волшебство, способное дать небывалое преимущество ее обладателю над всеми остальными. А кто не захочет это иметь?
— Я.
Кире абсолютно были чужды честолюбивые стремления. Она никогда не видела себя в политике, строя заговоры, задумывая планы захватов других земель.
— Тогда ты в меньшинстве, — ответил Аргус и отвернулся.
— А какую позицию занимает твой клан?
— Он сохраняет нейтралитет. Но предпочитает следить за событиями. И у нас есть враги. А отдавать преимущество в руки тех, кто хочет нас убить, по меньшей мере глупо.
— Значит, ты тоже заинтересован во мне? В том, как повернется эта история?
— В тебе — да, в истории — нет.
Кира замолчала. Закусила губу и опустила глаза, чтобы Аргус не увидел их выражения.
Неужели ее мечта сбывается? В ее жизни, наконец, появился мужчина, который ставит ее на первое место. Она долго не могла в это поверить, сопротивлялась тонкому голоску внутри, который твердил ей: «Смотри же, Кира, вот он, твой герой, твой мужчина, способный любить и защищать, способный принять тебя вместе с твоими недостатками и увидеть твои достоинства». Но делать вид, что равнодушна, и быть равнодушной — разные вещи.
Потрескивание костра нарушало повисшее неловкое молчание. Искры вспыхивали и между ними. Он смотрел на нее через пламя, жадно, жарко, взглядом дикого зверя, отслеживающего малейшие изменения в поведении своей жертвы и готового мгновенно на них отреагировать.
Губы Киры раскрылись, дыхание от волнения сбилось. Она хотела его сейчас и не боялась, наконец, показать это. Его реакция последовала незамедлительно.
В одно мгновение он оказался рядом. Их губы встретились на полпути. Его язык проник в ее рот, раздвигая зубы, врываясь захватчиком во влажные глубины.
Кира вцепилась в его шею, притягивая ближе, отвечая со всей накопившейся страстью. Мир катится к черту вместе с ее страхами и сомнениями. Она приняла решение довериться Аргусу, потому что устала рассчитывать только на себя, устала от одиночества и подозрительности, потому что хотела жить полной жизнью, побеждая и ошибаясь, но главное — любя.
Его рука накрыла ее грудь, она забросила ногу ему на бедро. На кону ее жизнь, но и его тоже. Они оба рискуют.
— Ты веришь мне? — он говорил в ее шею, целуя в какое-то особо чувствительное местечко, которое посылало импульсы удовольствия по всему телу.
— Да, — прошептала она.
— Ты хочешь меня, маленькая?
— Да, — ей все больше и больше нравился этот «грязный треп». Он заводил ее с полуоборота.
— И в этот раз все будет по-честному? — его рука пробралась под ее рубашку, нащупывая отвердевший сосок, дразня его настойчивыми поглаживаниями. Кира хорошо помнила прикосновения этих рук.
— В этот раз я буду с тобой честна, как никогда, — она прихватила зубами кожу на горле, тут же зализывая место укуса языком.
Их подхватило невероятным вихрем. Он заглядывал в ее лицо, выискивая следы раскаяния или сомнения. Но их не было. И он все глубже тонул в прозрачной глубине голубых глаз.
Аргус провел рукой по ее бедру вверх, едва царапая сквозь жесткую ткань брюк. На мягкой округлости его пальцы стали еще смелее, сжимая и отпуская податливую плоть. Кира стонала у его груди, ее руки запутались в его волосах.
Он впечатал свое тело в ее, давая ощутить, насколько сильное ее желает. Она запрыгнула не него, обхватив ногами за талию.
Огонь вспыхнул ярче.
Девушка целовала его шею, хватала острыми зубами за мочку уха, доводя до исступления, шептала о том, что испытывает боль внизу и хочет, чтобы он помог ей. Он поможет, видят Боги-Прародители!
— Ты не оставишь меня? — она извивалась на его бедрах
— Нет, — ее кожа слаще меда.
— Почему? — в ее голосе слышалась уязвимость.
— Потому что люблю.
Кира потеряла голову. Потребность почувствовать его своей коже стала невыносимой. Стать его частью, вобрать его в себя, чтобы на древнейшем языке объясниться в своих чувствах — вот чего она хотела.
Любить, полностью раскрывшись, обнажив душу — это самое великое блаженство, дарованное человеку. Если она обожжется, то воспоминания о том, как он целовал ее, прикасался к ней, как раздувал ее внутреннее пламя, навсегда останутся с ней.
— Я вся твоя, без остатка, Аргус. Люби же меня, — прошептала она, скользя рукой к низу его живота, твердому и горячему.
Он вдруг напрягся, но вместо того, чтобы снять с нее, наконец, одежду, стремительно оторвал ее от себя, заслоняя грудью от чего-то невидимого, прятавшегося в темноте. Больше он не успел сделать ни одного движения — его пронзили три стрелы. Одна попала в плечо, другая — в грудь, третья — в шею.
В то же мгновение Кира упала на землю и свернулась калачиком. Неудержимый страх пронзил ее, полностью смел желание, только что бушевавшее в теле, заставил кишки закрутиться узлом, исторг из ее груди протяжный низкий вой. Этот животный звук продолжал вылетать из ее губ, тогда как на самом деле ей хотелось закричать что есть силы — так жутко ей было. Но каждый мускул в теле был напряжен, натянут, как струна, и она вряд ли смогла бы набрать полные легкие воздуха, чтобы от души завопить.
Аргус кинулся к ней, но еще десяток стрел вонзился ему в ноги. Он упал на колени и посмотрел на девушку. Она поняла, что и он догадался о том, кто напал на них. Хораны обступили со всех сторон, пока еще скрытые непроглядной чащей.
— Ну вот и попались наши голубки, — женский голос мог бы показаться приятным, если бы не выражал откровенное злорадство.
Из темноты вышла красивая женщина с длинными рыжими волосами.