Страница 3 из 30
Я поднялся по лестнице на второй этаж, где вкусно пахло жареной картошкой. Здесь две квартиры, двери под углом одна к другой, и снова цветы вдоль поцарапанных стен. Котёнок лакает молоко из пластмассового блюдечка. Поглядел на меня, тихо зашипел и опять опустил усы в молоко. Похоже, что в доме живут люди, недавно прибывшие из села. Однако нет, третий этаж опроверг это скоропалительное суждение: на одной из дверей красуется медная табличка: «Семейство инженера Стаматова». Соседняя дверь без всяких опознавательных знаков, но на ней тот же некролог…
Пока я раздумывал, в какую дверь позвонить, палец сам нажал на звонок к Стаматовым. Но квартира молчала. Тогда я решил спуститься напёр— вый этаж, к стоптанным тапочкам и мусорному ведру. Подумал, что, если я поведу себя хитро, хозяева квартиры мне всё расскажут про «опечаленных» соседей Стаматовых. Ну, а не захотят — что делать, придётся вытаскивать документ. Хотя — я хорошо знал это по опыту — крестьяне, переселившиеся в город, вовсе не падают ниц перед удостоверением.
Это я так думал, но что-то во мне просто возмутилось: «Трус несчастный! Постыдился бы, а ещё погоны носишь! Тебя что, некролог напугал? Почему бежишь прочь? Немедленно звони, и, если откроют, скажешь самым обыкновенным голосом: «Извините, пожалуйста, за беспокойство. Недавно сюда вошла девушка, мне нужно кое о чём её спросить». И в зависимости от ответа…» — «А если вместо несчастной матери, или ещё кого-то из близких погибшей на пороге возникнет она сама, моя таинственная пассажирка? — возразил другой внутренний голос. — Тогда что, конец загадкам?» Как бы не так! Конечно, она может раскричаться, даже затопать ногами: «Что пристаёте? Убирайтесь! Сейчас позову милицию!» и так далее»…
Чуть успокоившись после этих «внутренних монологов», я ещё раз посмотрел на изображение Эмилии, окончательно убедился, что не ошибаюсь, и — нажал кнопку звонка. Вымерли все в этом доме, что ли? Я приложил ухо к двери с некрологом — гробовая тишина. Но ведь вошла же куда-то девушка! Значит, надо звонить в каждую квартиру. Впрочем, может быть, она вышла через чёрный ход, думая, что я буду её преследовать своими предложениями пообедать вместе? Интересно, есть ли в этом доме чёрный ход? Хотя есть ли, нет ли — всё равно уже поздно, её давно и след простыл. Всё же я решил поискать здесь и начал сверху — с чердака…
Гео глубоко вздохнул и закурил новую сигарету. Цыплёнок отметил, что сделал он это почти машинально, весь поглощённый рассказом.
— Ни одна из комнат на чердаке не годилась для жилья, — продолжал Гео. — Все двери были закрыты, кроме последней справа. Я вошёл в неё и увидел окошко, которое выходило прямо на черепичную крышу. Оно было приоткрыто, паутина на нём разорвана. Но, увы, никаких следов пребывания человека. Я спустился ниже, на пятый этаж. Тут услышал в квартире шум и забарабанил кулаками в дверь. Долго не открывали. Наконец вышла бабуся, которая оказалась глухой, так что спрашивать её о чём-либо было бесполезно. На четвёртом этаже тоже никого не было — ведь в это время дня все, как правило, на работе. Значит, оставался первый, где пахнет жареной картошкой, у двери стоят тапочки и мусорное ведро, и второй, где котёнок лакает молоко.
Котёнок умывался у пустого блюдца. Только я позвонил в дверь, она тут же распахнулась. В проёме стоял человек в одних тренировочных брюках, босой, с припухшими веками и всклокоченными волосами с проседью. Даже если бы он не сказал, что вернулся с ночной смены, я бы сам догадался об этом. Он, как выяснилось, подобрал котёнка, когда шёл с завода, уже третий раз наливает ему молоко, никак не накормит жадюгу, мяукает, спать не даёт. Потом сообщил про «обувки». Соседи регулярно устраивают ему этот «номер» — только он выставит «обувки» за дверь, они тут же выбрасывают их. «Некультурно! Мы не на селе!»
— Совсем недавно обувки были здесь, — он указал на половичок у двери, — когда я наливал молоко…
— Что значит недавно? — попытался я уточнить. — Пять минут назад, десять, пятнадцать?
— Откуда я знаю, я на часы не глядел, — ответил он, зевая во весь рот.
— Внизу, на первом этаже, тоже стоят тапочки у двери. Почему их не выбросили?
— Не смеют. А я человек тихий… — Вдруг он пристально посмотрел на меня и нахмурился: — А что вас интересует?
И тут я соврал — сказал, что я журналист, что хочу описать разные человеческие судьбы обитателей улицы Леонардо да Винчи, причём меня интересуют не только счастливчики, которым в жизни везёт во всём, но и неудачники — пусть читатель увидит и поймёт, что за каждой стеной может скрываться драма, трагедия, глубокая неизбывная скорбь…
— Вот, представляю себе, — как можно более «естественно» вставил я, — что чувствует мать этой девушки с третьего этажа. Потерять дочь всегда ужасно, но когда дочь в расцвете юности, когда ей всего восемнадцать лет — как матери и отцу жить после этого!.. Я позвонил к ним в квартиру, но мне не открыли. Может, сходить на работу к матери, к отцу, как вы думаете?
— Смысла нет, вы никого не найдёте.
— Да? А почему, я не совсем понимаю.
— Мать за решёткой, отец работает в Алжире. Других детей у них нет. Да и разведены они бог знает с какого времени. — Он оглядел меня с головы до ног весьма недружелюбно — видно, подумал: «Всегда эти журналисты лезут в душу», потом пробормотал сонно: — Может, хватит?
Я прикинулся дурачком, который не видит дальше собственного носа, а главное, не понимает реакции собеседника, и продолжал расспрашивать так, словно не мне одному, а нам обоим было очень приятно и полезно вести этот разговор.
— А за что мать попала в тюрьму?
— За что человек попадает туда? — мой собеседник потёр друг о друга большой и указательный пальцы правой руки. — Она была кассирша в сберкассе.
— Вот бедняжка! Столько несчастий сразу… А вы какого о ней мнения?
— Откуда я знаю… Женщина одинокая, растила дочь. Эми уже кончила школу, должна была в вуз поступать. Во всяком случае никто из соседей не мог предположить…
— Вот-вот, это уже мнение. И, скажем, если бы вас пригласили в суд…
— Но меня не пригласили! — Ночная Смена подчёркнуто зевнул и взялся за ручку двери.
— Ещё буквально одна минута, и я вас отпущу спать. В некрологе есть стихотворение, из которого я понял, что Эмилия утонула, правильно?
— Да, в море. Мать её была уже в тюрьме.
— Значит, хоть в этом судьба пожалела её — она не увидела тела дочери…
— Никто его не увидел.
Так мы добрались до того, что, мне показалось, может быть самым существенным: труп Эмилии не был найден. Я даже вздрогнул, когда Ночная Смена сказал мне об этом. Но только я приготовился выжать из него ещё кое-какие подробности, как он довольно резко оборвал меня: «Спросите об этом у семейства Стаматовых!» — и тут же добавил, что Нелчиновы и Ста— матовы не только живут рядом и были образцом добрососедских отношений, но после развода родителей Эми стали как бы одной семьёй: на Первое мая вместе, на Новый год вместе, вечером кофе и телевизор то у одних, то у других.
— А сейчас, — закончил он не без злорадства, — Стаматовы на курорте в Чехии и не писали, — он выделил эти слова, — когда вернутся.
— Кто же позаботился о некрологах? — я здорово научился изображать ничего не ведающее нахальство. Мне просто необходимо было узнать хоть что-нибудь ещё, ну, например, о родственниках, о близких и друзьях несчастной семьи. Но не тут-то было!
— Хм, когда дело доходит до некрологов, тут мы все легки на подъём… — с этими словами Ночная Смена схватил котёнка, вошёл в квартиру и захлопнул дверь перед моим носом.
— Хочешь ещё кофе? — предложил Цыплёнок. Было ясно — ему что-то пришло в голову.
— Спасибо, товарищ майор. Я наконец-то завершил свой длинный рассказ. Наверно, утомил вас? Вообще-то мне хотелось ещё поговорить с жильцами первого этажа, потом заехать к пловдивским коллегам из криминального отдела милиции[2], но…
2
В Болгарии отдел милиции, занимающийся уголовными делами (по-нашему — уголовный розыск), называется криминальным.