Старт

— О-о! — воскликнул Гецо, причесываясь пластмассовой расческой. — Бедняга… Что же ты мне раньше не сказал, а? Что-то я слыхал о тебе, вроде операции какие-то, колено, что ли… Ай-яй-яй! Дорого же тебе обходятся эти твои высокие награды, знаешь ли…

— Знаю, — ответил чемпион и, не оглядываясь, пошел дальше по коридору.

Он с трудом добрался до лифта, а потом и до своего номера. Теперь, чтобы одеться к обеду, ему предстояло затратить столько же сил, сколько в свое время для завоевания титула чемпиона Балканского полуострова.

Когда, одеваясь, он думал об этом, в дверь кто-то тихонько постучал.

— Входите, открыто, — сказал чемпион.

В дверях показался Делчо. В руках он держал раскрытый блокнот и авторучку.

— Товарищ Петров, извините меня, я… хочу попросить у вас автограф. Я… — Делчо запнулся.

Чемпион взял блокнот и ручку. Подумал, потом спросил:

— Кто ты, Делчо?

— Да так, один из многих. Студент, агрономию изучаю. Здесь на практике, вместе с этим… А вообще-то я играю в футбол… в команде «Академик»…

«Один из многих» — это все, что услышал чемпион. Он смотрел мимо юноши — в яркую неповторимую даль своей молодости, когда дух его ломал железную оболочку тела, движимый стремлением вызвать сладкое и гордое волнение у «многих», чьи глаза загорались при виде болгарского флага, вздымающегося под звуки гимна выше всех.

Он написал:

«Делчо, будь всегда одним из многих, каким себя чувствую и я, ведь нас остается все меньше. Сандански, май, 1984. Твой Продан».

Он вернул Делчо блокнот и молча проводил его взглядом.

Перевела Татьяна Прокопьева.

И в жизни есть третий раунд

Однажды я оказался в Будапеште. Сначала мы ходили группой, но потом — не знаю уж, как это случилось, — потихоньку все потеряли друг друга из виду. Один туда, другой сюда, и каждый отправился куда ему хотелось.

Кто вдвоем, кто втроем, а я и еще четверо таких же — поодиночке. Подмигнули друг другу и сговорились — в восемь вечера перед гостиницей.

Я таскался по большому незнакомому городу, прогуливался без всякой цели и посвистывал. Поплевывал в Дунай с какого-то высокого моста, и сначала мне было страшно весело. Именно сначала, потому что потом, при виде разноцветных витрин, я вспомнил о заказах жены — хорошее настроение как рукой сняло. Список, данный мне женой, состоял из двадцати семи пунктов, которые я должен был выполнить в обязательном порядке. Остальные покупки — на мое усмотрение. Не зная точно, что здесь сколько стоит, и ориентируясь приблизительно на наши цены, я понял, что для выполнения обязательных заказов жены мне необходимо восемьсот форинтов. А у меня было только семьдесят…

И так я бродил туда-сюда, представляя, как я потом буду объясняться с женой, и раздумывал, как мне истратить имеющиеся деньги. Вдруг краем глаза я случайно увидел слово «Болгария».

Не знаю, что вы чувствуете, когда, находясь за границей, вы вдруг увидите слово «Болгария», но я остановился перед этой афишей, закурил сигарету и где-то глубоко внутри ощутил страшное удовольствие. Мне подумалось, что для венгров слово «Болгария», вероятно, звучит так же, как для нас в Софии звучит слово «Венгрия». То есть речь идет о загранице. В таком случае, значит, и мы заграница, только там, в Софии, это просто не приходит в голову. Красивая и привлекательная заграница — я видел, как венгры рвутся в Софию и в Варну, выстаивают длинные очереди в своем бюро путешествий и страшно довольны, когда им быстро удается устроить поездку.

Как бы там ни было, я курил свою сигарету перед афишей, которую всячески старался прочитать. По-венгерски я знаю только «серетем» и «йонаподкивано» (не знаю точно, как пишется), а еще «иген» и «минде», что означает «да» и «сейчас». Когда я что-либо прошу в гостинице (мимикой и жестами, естественно), мне всегда кивают и говорят: «Иген, минде». «Да, сейчас» — это хотят сказать, как мне кто-то объяснил. А однажды в метро у меня спросили билет — контролер был или что-то в этом роде, — и я, прежде чем показать билет, сказал: «Иген, минде». Контролер совсем не удивился.

Потом выяснилось, что человек спрашивал у меня, который час, и совершенно не интересовался билетами, но это не имеет значения. Вообще венгерский язык совсем особенный, даже слово «телефон», которое во всем мире телефон, у них, например, «висонтлаташра» — что-то похожее.

Медленно, по буквам, читаю афишу (по картинке догадываюсь, что это реклама матча по боксу) и дохожу до имени, которое мне хорошо знакомо. Имена расположены в две колонки — десять под словом «Болгария» и десять — под «Венгрия», по обе стороны картинки. Третье болгарское имя — Иван Цветков, то есть Ванчо Вафля, о котором и пойдет речь.

Мы с ним вместе служили в армии в стройбате. Я уже заканчивал службу, когда он пришел новобранцем. Не знаю, чем он обратил на себя мое внимание — был он скромным, вечно испуганным и низкорослым, — но я постоянно приставал к нему. Заставлял чистить себе обувь, посылал в киоск за лимонадом, по вечерам разыгрывал его командами «смирно» и «вольно» и учил прыгать в кровать, как заяц. Он спал на втором этаже, и я хотел, чтобы он снизу из положения «смирно» одним прыжком оказывался на своей койке. Все смеялись, и мне страшно нравилось веселить окружающих. Маленький Ванчо даже и не думал сопротивляться (во мне было сто килограммов и все такое прочее), и как каждый новобранец он не смел пожаловаться кому следует. Одно время мне пришла в голову новая идея — брать с него штраф. Когда он допускал какие-нибудь промахи (а задачи у него были более чем сложные), я заставлял его покупать мне вафли. За каждую ошибку — вафля. Случались дни, когда бедный Ванчо приносил мне по шесть вафель, и мы с другими «стариками» весело их съедали. Так он получил прозвище Ванчо Вафля, которое пристало к нему до самого конца службы.

Потом я демобилизовался и ничего не знал о нем, но недавно вдруг узнал, что Ванчо стал боксером. Это было смешно и странно, но потом кто-то снова сказал мне, что видел, как Ванчо выступает на ринге. Дрался отлично — выиграл нокаутом. Вскоре я сам прочитал о нем в газете, и вот сейчас его имя было передо мной в составе болгарской команды в матче против венгров.

Армейские сумасбродства забываются (правильно говорят, что в памяти остается только хорошее), сейчас я в общем-то считал этого Ванчо своим другом. Нужно было как можно скорее разобраться, где проходит этот матч, и сразу же идти — на афише стояло сегодняшнее число.

Я остановил первого же прохожего с подходящей внешностью — о нем можно было подумать, что он понимает в таких делах, — показал ему афишу и вопросительно развел руками. Прохожий кивнул (хотя и не сказал «иген», «минде») и знаком предложил мне следовать за ним. Через пять минут мы были уже перед залом. Человек подвел меня к кассе, любезно улыбнулся и ушел. Я стал в очередь, купил билет в первый ряд, у самого ринга, и продолжал прогуливаться взад-вперед. Какой красивый город! Сколько в нем парков и зеленых островов! Я и не заметил, как подошло время матча, и вместе с толпой вошел в зал.

Зал, большой и красивый, был переполнен. На ринг вышла первая пара боксеров — некий Тотт Будай в синем углу и наш Панайот (не помню фамилии) — в красном. О них обоих сказали по нескольку слов (наш Панайот, кажется, был Филев, впрочем, пойди пойми по-венгерски), потом судья хлопнул в ладоши и пригласил их на середину ринга. Так и так… — авторитетно поучал их он, насколько можно было судить по его мимике, а они любезно ему кивали (да, мол, товарищ судья, будьте спокойны), притопывали ногами, как будто им тесны ботинки, и, кажется, вообще его не слушали. Затем он разослал их по углам, ударил гонг, и первый раунд начался.

Этот Тотт Будай прямо-таки уничтожил нашего Филева. Начал будто бы кротко, все пританцовывал и элегантно подпрыгивал, а потом — что с ним произошло, не знаю — вдруг страшно разбушевался! Во втором раунде Филев (а может, он и Милев, до сих пор точно не берусь сказать) дважды оказывался в нокдауне, а в третьем Тотт вообще размазал его по рингу. Судья прекратил поединок — с явным преимуществом победил Тотт Будай.