Старт

— Готово.

Машина двинулась прямо на него, ее передние колеса въехали на брезент, потом и задние… Он почувствовал болезненную дрожь в локтях, ему с трудом удавалось удерживать брезент, но вот бампер машины оказался в сантиметре от его ног, и тогда он отпустил полотно и лег на капот. Машину слегка занесло, но колеса уже твердо стояли на земле…

Опыт удался. Это отняло у них только две минуты, и теперь они имели значительный запас времени, чтобы выиграть не только в своем классе машин, но и в общем зачете. И старенькая машина полетела навстречу большой победе, до финиша оставался какой-нибудь час, не больше, одна тридцатая всего пути, и, казалось бы, уже ничего не могло случиться. Оба они, стиснув зубы, испуганно вслушивались в шум мотора. Впервые счастье улыбалось им так широко и щедро.

— Ты, кажется, ударился? — спросил старший.

— Ерунда, — ответил младший и потрогал колено. — Ничего страшного.

В населенных пунктах люди восторженно приветствовали их, махали руками, поздравляли и бросали на машину букеты цветов. Волнение нарастало. Усталость как рукой сняло. Победа была все ближе и ближе. И вдруг за крутым поворотом — последним перед финишем — машину сильно тряхнуло, и из разбитого картера на дорогу потекло масло.

Братья остановились, легли под машину и увидели, что повреждена только пробка. «Удача так удача», — сказал младший, сломал ветку и сделал из нее клинышек. Старший залил новое масло, и они, все еще располагая значительным запасом времени, уже готовы были ехать дальше, как вдруг из-за поворота неожиданно выскочил какой-то случайный «Москвич».

Как только колеса «Москвича» оказались в масляной луже, его резко занесло на одну сторону, как будто кто-то невидимый толкнул его, он потерял управление и с грохотом врезался в дерево. Младший брат подбежал к машине и открыл дверь. За рулем был молодой человек, рядом с ним сидела испуганная, хорошо одетая женщина. Когда мужчина вышел из машины и увидел смятый бок, его лицо как-то странно вытянулось.

— Ничего страшного, приятель, — с заметным усилием выдавил из себя младший брат, — крыло немного помято, а дверь почти целая. Видишь, открывается. Хорошо, что ты ехал медленно…

Он быстро сел в «Москвич», включил мотор и кивнул женщине.

— Видите? Все в порядке. А крыло мы поправим, это нам проще простого.

Владелец «Москвича», похоже, не совсем понимал, что произошло. Он выглядел виноватым. Что-то пробормотав, он махнул рукой, сел в машину и поехал вниз по дороге. Старший брат прибежал с тряпками в руках, и оба быстро начали вытирать масло. Дело продвигалось очень медленно, казалось, вытертое место становится все более скользким. Масло затекало в рытвины, и там снова образовывались лужицы.

— Кажется, приближаются, — хрипло проговорил младший брат. — Послушай, разве мы обязаны…

Старший медленно поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза. Потом встал и, не говоря ни слова, двинулся вверх по дороге.

Младший, продолжая стоять на коленях с выпачканными маслом руками, перестал вытирать пятно, и его воспаленные от бессонной ночи глаза устремились вперед. Он не мог сказать точно, сколько прошло времени до того момента, как послышался шум обезумевших перед финишем автомобилей. Широко расставив ноги, он стоял посередине шоссе. Как только из-за поворота появлялся кто-нибудь из его соперников, он поднимал руки и делал знак, чтобы они снизили скорость. Но они и так ехали очень осторожно, еще до поворота предупрежденные старшим братом.

Когда проехала последняя машина, братья оставили на середине дороги два камня и тронулись в путь. Ехали медленно. Уже некуда было спешить. Их обгоняли машины с туристами, которые смотрели на них через заднее стекло, показывали на номер и посмеивались. Когда братья въехали в Софию, уже совсем стемнело. Здесь иронических взглядов стало еще больше. Празднично сверкали уличные фонари, гуляли пары: хорошо одетые мужчины, красивые женщины. Они не спешили, шли куда-то, о чем-то разговаривали. А в это время участники пробега, вероятно, уже приняли душ и готовились к банкету — к тому последнему мгновению большого и опасного соревнования, когда главный судья объявляет победителей и вручает награды.

Гараж находился во дворе старшего брата. Обычно он отвозил младшего домой и возвращался один. Младший жил на тихой, вечно перекопанной улочке. На этот раз он попросил остановиться в начале улицы: «Не мучай машину на этом кладбище». Старший остановился. Несколько минут они молчали, потом младший медленно пошел. Он шел, хромая, по узкому тротуару, а пестрая кошка, свернувшись в клубок, внимательно следила за ним своими желтыми глазами. Старший брат проводил его взглядом до угла и медленно поехал.

Громыхнув старым железом, усталая машина сделала неуклюжий поворот и двинулась знакомой дорогой в гараж…

Перевела Татьяна Прокопьева.

За оградой

Десятки тысяч на трибунах уже вскочили со своих мест. Судья смотрел на часы. Двадцать репортеров замерли в напряженном ожидании, каждое мгновение готовые броситься на поле и поймать незабываемые секунды своими кинокамерами и фотоаппаратами. Целый месяц только и было разговоров, что об этом матче. Сколько лет его ждали! Наутро европейские газеты самым крупным шрифтом должны будут возвестить о несомненной, убедительной победе болгарского футбола…

Конечно, никто не расслышал финального свистка — увидели только внезапно вскинутые одиннадцать пар рук, а затем объятия, прыжки, журналисты, тренеры — вся эта счастливая неразбериха, наступающая после большой победы.

Одиннадцать героев находились в центре внимания. Но центр этого центра, если можно так выразиться, заслуженно занимал игрок номер 10. Он так устал от всех этих бурных объятий, громких возгласов, ликующих лиц, как в старом кинематографе мелькавших перед глазами, что чуть пошатывался, словно ища опоры.

Но первый, самый сильный взрыв восторга наконец миновал, команде пора выстроиться посредине поля, поприветствовать болельщиков и затем удалиться в раздевалку.

Вот она — долгожданная минута, когда вскидываешь руку навстречу тысячной радости и одним взмахом стряхиваешь тягостный груз лишений, сомнений, жертв, без которых невозможен никакой успех!

Взмах руки победителя, такой понятный взмах руки: «Привет всем! Я счастлив в полном смысле этого слова! Я достиг того, чем могу гордиться! Я рад, что и вас сделал счастливыми. Жив болгарский футбол. Потому что жива Болгария — такая, какой вы ее увидели здесь, сейчас, на этом футбольном поле. И пусть так будет во всем! Так держать, ребята!..»

А потом тридцать-сорок шагов до раздевалки. Тридцать-сорок шагов, а за ними отлично исполненный долг и томительное возмездие за все отложенные «на потом» тихие домашние вечера, возмездие за все упущенное, прошедшее мимо тебя совсем близко…

И тут вдруг он столкнулся с Мастером. Давно игрок номер 10 не видел Мастера и впервые заметил, как побелели его волосы. Горячее всех обнял Мастер молодого победителя и тихо сказал:

— Спасибо тебе. Ты добился того, о чем я мог только мечтать.

— Да нет же!.. Я просто всегда хотел быть похожим в игре на тебя.

Они уже спускались к кабинам раздевалки, стадион остался позади, такой же взволнованный, но теперь отдалившийся и как бы притихший.

— Ты действительно добился, — повторил Мастер. — Может, и я сумел бы в свое время, но мне недоставало многого из того, что ты имеешь сейчас…

В свое время… В то время… Глаза десятого номера вспыхнули и впились в лицо Мастера. Да, в то время, двадцать лет назад, густой ежик черных волос торчком стоял над этим лицом, и лицо это было молодым, и проводился ответственный матч, и Мастер, юный Мастер, играл под номером 10. Нет, это был танец, а не игра в футбол. Он просто проплывал между остальными игроками, проплывал со скрипкой в руках. Протяженные точные взмахи смычка, виртуозные движения и незабываемый чистый тон — мяч словно по нотам летел через поле и с точностью до одного сантиметра ложился там, где требовалось. Настоящая феерия развертывалась на огромной зеленой площадке. Мастер блистал в этот звездный час своей жизни, а невзрачный, стеснительный парнишка, сидя на ограде, не сводил с него широко раскрытых глаз, и детское сердце громко колотилось под изношенным пальтецом… Мальчик судорожно цеплялся озябшими пальцами за дощатую ограду и хотел только одного — чтобы все это никогда не кончалось. В эти минуты он жил полной жизнью, счастливой, прекрасной, совершенной.