Старт

Перевела Татьяна Прокопьева.

Чудесный день у зеленого озера

Посвящается Живко

Борис спускается к озеру, продираясь сквозь густой ракитовый кустарник. Ветви, играя как живые, сплетаются у его ног. Он внимательно рассматривает их, отбирает подходящие и срезает тонким блестящим ножом. Вслед за ним бесшумными мягкими шагами крадется Сашо, толстый Сашо. Толстяк Сашо когда-то был самым ловким и быстрым человеком в мире, хотя теперь, глядя на него, в это трудно поверить. Он не режет ветки, а только собирает готовые прутья, потому что ничего не смыслит в ракитах и не знает, из какого материала получаются хорошие корзины.

«Ничего, научится», — думает про себя Борис.

Толстяку не нужны корзины. Он спускается к озеру только для того, чтобы составить компанию своему другу и не оставаться наверху с женщинами.

Ноги Бориса вязнут в мокрой земле и оставляют глубокие следы.

— Здесь почва никогда не высыхает.

— Да? Почему? По-моему, достаточно две недели без дождя — и высыхает.

— Да разве бывали когда-нибудь две недели без дождя?

— Никогда.

Оба продолжают спускаться вниз. Выходят на берег, тихий тенистый берег большого озера. На противоположной стороне немного вправо находится спортивная база, выкрашенная белой и синей краской. У причала привязаны три лодки — большая и два маленьких ялика. Никакого движения.

— Наверное, нет никого…

— Не может такого быть. Сейчас там должен быть Бизон.

— Да. Возможно, он там.

— Точно там. И наверняка спит.

— А к вечеру выйдет на тренировку один.

— Давай зайдем к нему.

— Есть ли смысл?

Они усаживаются на влажную траву. Сашо бережно кладет прутья на землю. Конечно, ничего с ними не случится, если он их бросит, но когда Толстяк что-либо делает, то делает это осторожно, внимательно и всегда именно так, как нужно. Он стаскивает с себя старую тельняшку, несколько критически разглядывает свой живот, хмурится, а потом бросает взгляд на базу.

Борис знает, о чем сейчас думает Сашо, потому что вот уже двадцать лет, как мысли у них одинаковые, общие. И если сесть с ними рядом, чувствуешь, как одна и та же мысль по воздуху перелетает из плешивой головы Бориса в крепкую голову Сашо. Потом — обратно.

…И наверху, в орешниковом леске, на той самой поляне, которую оба знают уже пятнадцать-двадцать лет, нет сейчас никаких красных палаток, нет «Москвича», нет и двух красивых женщин. Там вообще ничего нет. Все — здесь, на берегу озера, нет, в самом озере. Старенькое каноэ грациозно окунает свою острую мордочку в зеленоватую воду. Борис — правый гребец и сидит в лодке сзади. Он видит мощную спину Сашо, его узкую талию, по спине товарища стекают струйки, золотистые струйки солнца и пота. Сегодня они гребли восемь километров, до вечера им нужно проплыть еще семь, республиканское первенство начинается в следующую среду.

Тогда им было по семнадцать лет, потом стало больше, и постепенно они дошли до тридцати семи.

«Помнишь, как ты перевернулся прямо здесь, у самого причала?»

«Помню».

«А помнишь, когда мы…»

«Помню, помню…»

Республиканское первенство начиналось в следующую среду, но ведь от одной среды до другой уйма времени!

«В субботу Борис взбеленился. Как раз тогда нашел время связываться с этой гусыней, Ваской. Если бы он так часто не влюблялся, сейчас мы бы были заслуженными мастерами спорта».

«То ли были бы, то ли нет».

«Он пришел ко мне в условленный час, который мы определили для поездки на озеро. И сказал, что отказывается от занятий греблей, потому что любовь — великое дело. Он, видите ли, не мог больше ходить на базу и терять столько времени. Ей-богу, мне захотелось плакать».

«Да у нас и так шансы были, прямо скажем, невелики».

«Как же! Невелики! Участвовало только четыре каноэ-двойки, в любом случае уж одно из них мы бы обошли. И бронзовые медали…»

«А ты что, хотел только бронзу?»

«Нет. Поэтому я тогда тебя не убил».

«Мог».

«Имел право».

«Имел».

«Не могу понять, откуда берутся все эти Васки-Спаски, которые отнимают у нас республиканские первенства, которые отнимают и многое другое. Вот и теперь мы лишены удовольствия подольше смотреть на зеленую воду, спокойную зеленую воду и сине-белую базу на противоположном берегу. Потому что наверху нас ждут жены и через несколько минут мы должны возвращаться к красным палаткам и «Москвичу».

«Не это грустно, приятель, ужасно, что мы вернемся наверх с удовольствием к своим красным палаткам».

«Ну если разобраться, что тут такого ужасного?»

Когда двое очень долго плавают в одной лодке, потом они ездят на одной машине, даже их жены похожи друг на друга — так думают оба, и эта мысль скачет из одной головы в другую.

Сашо разглядывает свой бледный живот и вспоминает, что нет ничего приятнее, чем плеск весел в вечерней воде. А потом думает о том, приготовили ли женщины обед, и если нет, то почему.

— Зайдем к Бизону?

— Есть ли смысл?

— Нет.

— Давай к нему зайдем.

— Не знаю, смогу ли я доплыть до базы с такой одышкой. И от сигарет у меня что-то…

— Тогда подожди меня здесь.

Борис быстро раздевается, входит по пояс в воду, потом ныряет, показывается над водой…

— Вода холодная?

— Ледяная.

— Тогда вылезай.

— Я уже окунулся. Ничего, постепенно привыкаешь.

Борис подплывает к базе, вылезает из воды на причале и входит в помещение. Через несколько минут они показываются вместе с Бизоном.

— Эй! — кричат они Сашо.

Он машет им рукой. Тогда Борис спускает на воду одно каноэ, берет два весла и подруливает к берегу, где стоит Сашо. Не вылезая из лодки, кричит:

— Давай!

Сашо начинает снимать брюки, а потом, стоя одной ногой в лодке, говорит:

— Да ты с ума сошел, что ли? Не могу я тебя понять… Мы ведь можем перевернуться, утонем… Вот уж удовольствие…

Лодка трогается с места, немного качаясь, но потом оба бывших гребца чувствуют себя нормально. Сашо снова старший команды.

Сильно загребая, он кричит:

— Давай, сильнее!..

Бизон смотрит на них с причала, смеется, потом, сложив ладони рупором, кричит:

— Сохраняйте равновесие!

Лодка переворачивается точно на середине озера. Борис первым летит головой вниз, Сашо пытается сохранить равновесие, ему удается удержаться одну-две секунды, потом и он плюхается в воду, тяжело и как-то не по-спортивному. От холодной воды их тела сжимаются, они приближаются к блестящему мокрому желтому днищу лодки и толкают ее к базе.

Потом Бизон перевозит их на маленьком неповоротливом ялике на другой берег, они одеваются и возвращаются наверх через ракитовый кустарник.

— Слушай, а ведь мы забыли внизу прутья.

— Да ладно. Зачем они нам?

— Ты же хотел плести корзину!

— Очень она мне нужна!

— Ты прав. Она тебе совершенно не нужна.

— Хорошо, что мы повидались с Бизоном.

— Да. Это была замечательная идея.

— А как он удивился, когда нас увидел…

— Бизон живет на этом озере и никогда ничему не удивляется.

«…Когда двое мужчин, предрасположенных к полноте, облысению и так далее, стараются вспомнить некоторые вещи…»

Они продолжают подниматься, наклон постепенно становится все менее крутым, кусты редеют. И, кажется, ветер доносит запах жареного мяса.

И оба они думают, каким чудесным был сегодняшний день и какое вкусное мясо приготовили их прекрасные жены…

Перевела Татьяна Прокопьева.

Лиляна Михайлова

И думаешь, что стену кладешь…

Не умею я красиво говорить. Не могу. Вот сейчас сижу в самолете, и слова сами приходят мне в голову, но стоит только ступить на землю — замолкаю. Только жене я смог бы что-нибудь сказать, но моя жена ни разу не приехала встречать меня в аэропорт. Куда ей с тремя детьми! С другого конца Болгарии, аж в Софию, в платочке, в простых чулках! Ребята подольше остаются в Софии — понятно, дело холостяцкое, попривыкли к гостиницам: приемы, фотографии, развлечения, а я возьму чемоданчик, надену полушубок и — домой, вечерним поездом. Иной раз в купе кто-нибудь уставится на меня, назовет по имени и спросит, не тот ли я борец, который вчера по телевизору бросил на землю Иляла Олмаза. Нет, говорю, не я, похож просто, и сплю дальше. Утром дотащусь до дома, а жена скажет: «Приехал? Ел что-нибудь?» Кадушку, говорит, поправь — подтекает снизу. Цвета, говорю я, открой чемодан, посмотри — я тебе кофточку привез и детям кое-что. Я все только кофточки жене привожу, в других женских вещах ничего не смыслю. Начнет она разворачивать сверток и больше всего радуется, пока его разворачивает. А потом засмеется и окажет: «Да зачем мне подарок, ведь главное — ты вернулся живой и здоровый!»