Смерть экзекутора

Глава 24. Геарджойя. Казнь

* Кин был строг. Неприступен и холоден, как замурованный шлюз морозной ночью. Но это не спасло его. Крошка ломала его, как холодный металл. Резала и калечила. Перед казнью разбила крилод отступника на полу карцера. Нож экзекутора режет всё. Отбросила осколки ногой к одежде преступника. Разделась сама, разрезая выключенным ножом ненавистную шнуровку формы. Кин был силен, и в этом была его беда. Кин был слишком силен, он мог сопротивляться долго... Но прошло несколько дней, и Кин уже плавился, как раскаленная лава, полыхая гневом, бешенством и... наслаждением. Боль растягивала и истончала его силу и стойкость, а экзекутор погружалась в его горе, пила его тоску и сканом выворачивала все чувства наизнанку, усиливая и отдавая обратно, и снова усиливая и снова отдавая. Кин был сильным, но и он не выдержал разделенной боли, унижения и извращенного удовольствия, которое экзекутор выжимала из его кровоточащего тела и щедро делилась, упиваясь и утаскивая с собой в омут безумия. * Крошке было хорошо. Чувственное мерзкое пресыщение вместе с физической усталостью накрыло её душным и тяжелым одеялом. Она был сыта и выжата. Хотелось обнять своего донора, утонуть в его изможденно-безвольном сознании и уйти вместе с ним в небытие. Поднялась и осмотрела тело. Отпрепарированные полоски мышц и уже подсыхающие узкие ленточки кожи - все очень кроваво, очень болезненно, но не смертельно. Ажлисс так просто не убить. Элиз заботливо провела пальцами по открытым ранам, стимулируя регенерацию и останавливая кровотечение. Кин, не приходя в сознание, задрожал. Потом она вылечит все это безобразие по всем правилам. Немного отдохнет, тогда и разбудит Кина. Вынужденная и ускоренная сканом регенерация, когда распаленные нервы, стимулированные её руками, начнут прорываться сквозь буйно соединяющиеся ткани - процесс тоже крайне болезненный и эмоциональный. Продолжая держать жертву без сознания, Элиз с усилием подняла изорванное тело: бывший ажлисс был выше на голову и тяжелее, хотя заметно похудел за декаду экзекуций. Пройдя через спальню, задержала дыхание и сложила мужчину в свою огромную ванну. Закрепила голову, пристегнула руки и ноги к вделанным в стенки и дно креплениям. Помнится, в детстве её сильно удивляли эти кольца. Однажды она запустила в ванну рыбок и играла с ними, заставляя проплетаться стайками и цепочками сквозь просветы... Включила теплую воду и не выдержала, мягкими любовными касаниями смыла кровь с лица спящего. Лицо она старалась не калечить. Хотя наказываемый видел себя в зеркальных стенах и потолке карцера, это добавляло ему негативные эмоции, которые экзекутору так легко усилить, расшатать и перевести в любовное возбуждение. Довести до экстаза, до полного изнеможения. Сознание преступника содрогалось от сметающих его волю боли, гнева, безнадежного отчаяния, бессильной ненависти к своему палачу, к самому себе. Разбивалось и расщеплялось, умирало от наслаждения, даже скрывшись в паузы разрешенного обморока. Это было так близко, наполняло такими понятными, знакомыми и сильными чувствами. Приближало к смерти, возносило на пик удовольствия и сбрасывало в пустыню забвения. Опустошало. Уничтожало. Элиз соскользнула в воду и легла сбоку, обняв израненное тело. Разрешила себе расслабиться, а теплая вода и убаюкивающая тянущая боль естественной регенерации, излучаемая донором, быстро усыпили её. Она проснулась первой и, разбудив Кина, даже слегка расстроилась. И в то же время обрадовалась. Кин там не был. Пришло время. Во время последней экзекуции, умирая под её руками, а Крошка не заметила когда, Кин исчез. Не выдержал. Остался где-то там, вне. Нет, что-то ещё внутри изуродованного тела было, но этот пробудившийся обрывок сознания - это уже не был человек. Вместе с потом, кровью и спермой, вместе с криком и болью куда-то вытекла важная часть человека. То, что проснулось и смотрело из ванны, было не то. Внутри все еще живого тела шевелился ошмёток былого сознания, и это жаждало. Тянулось и просило. Жаждало и смотрело глазами идиота, которому обещали сладость. Элиз передернуло. Пришло время. Ради этого она живет и ради этого была создана. Открыла слив, села верхом на заёрзавшее с готовностью тело и с отвращением заблокировала его. Грубо поддела кожу и вырезала полосу от плеча до локтя. И ещё. Снимала пласты мяса с груди и конечностей, плавая в кровавом мареве, держась за всё густеющий звон кровавого пульса. Раскачала, усилила... И на всплеске невыносимого шквала боли и отчаяния, полная своей и чужой жаждой, вскрыла напряженно выгнувшееся навстречу горло. Убила. Упала, унесенная взрывом абсолютной пустоты. Как будто умерла сама. На время полного затмения в беспамятстве она перестала быть. Её душа ненадолго разлетелась в пыль, надорвавшись слишком сильным ощущением, и она исчезла из мира вслед за убитым. Стала истинно безвольной куклой, и ничто не беспокоило её. Это был её наркотик и её награда. * Очнулась. Отлепилась от остывшего трупа. Сбросила слипшиеся от крови волосы в ванну, вызвала стюарда и заползла в душевую кабинку. Генри убирался, а она сидела в горячей воде, а вода текла и текла... Легла на бок, обняла колени. Вяло просочилась мысль, что могла бы утопиться, но к чему? Очередная бессмыслица. Сконцентрировала взгляд на своем отражении в зеркальной стенке. Игрушечка. Оленьи заплаканные глазки, пухлый ротик с фигурной верхней губой. Из ночных кошмаров выплыла одуловатая морда гайдерского прихвостня и заместила её лицо. Крошка высунула кончик языка и медленно облизала губы, повторяя жест того урода, который в гаремном саду убивал Хакисс. Втянула воздух уголком рта. Какое знаменательное отличие - слюни у неё пока не текут. Крис поселил прихвостня рядом с собой, но не спал с ним. Конечно, Крису нравятся фигуристые блондинки. Но в этом всё равно есть что-то демонстративно-неестественное. Сколько там убил этот прихвостень? Человек двадцать невиновных? Экзекутор убил больше, но виноватых... В чем виноват экзекутор... Почему ей так мерзко? Почему она словно погасла? Состояние безнадежного ожидания. Чего она ждет? В древности была такая казнь - похоронить человека заживо. Но светлейший Бог, живущий с нами, сделал ненужными подобные жестокости. Он изобрел ошейник. Куратор наденет ошейник на обуреваемого неразумными поступками человека, и ошейник, поймав шкодливые мысли, пошлет импульс прямо в мозг нарушителя. А когда у человека не останется нехороших мыслей, и дознаватель не найдет нехороших желаний даже в самых потаенных глубинах личности, то куратор снимет ошейник, и обновленный человек снова вернется в равноправное общество. На самом деле ошейник - дело бледных ручек научной подруги императора, регента Джул. Но ажлисс не выделяют изобретателя. Все свершается по воле Джи. А люди могут его благодарить, вознося молитвы в храмах и тратя свои деньги на поминальные кольца. Всё равно всё пойдет во благо всего человечества. Для ажлисс, сорвавшихся с ровной дороги благодетельной и долгой жизни, есть маленькое ручное пугало или бесценный подарочек - экзекутор Императора нашего Джи. Что делать экзекутору, когда его посещают нехорошие мысли? Экзекутор может уповать только на Императора, который справедливо и крепко держит свое верное орудие. И оружие. - Я принес обед: креветки и рис, - Генри открыл душ и выключил воду. - Никакого мяса, как ты и любишь. - Заткнись, - прошипела Элиз и проглотилила приступ тошноты. Даже слышать о мясе было гнусно. 'Любишь!' Она просто не в силах есть мясо минимум декаду. Села, стряхивая кровавые видения. Генри вытащил и осушил её, как маленького ребенка. Экзекутор запихнула в себя еду, и физический голод утих. Но что теперь делать с моральной тоской, которая давила хуже камня на шее, тянула за сердце? Было холодно. Элиз стащила одеяло и забилась в глухой угол у шкафа, замотавшись в мохнатую ткань. Ей полагается отпуск. Может делать что хочет, а она ничего не хочет... Генри бесшумно исчез, зная, что в такое время экзекутор не выносит ничьего присутствия. Открылись двери. Элиз дернулась и сжалась - Джи. Джи молча разделся, сложил одежду на тахту. Подошел и перенес слабо протестующую Крошку на кровать. Обнял всем телом, прижав к себе спиной. - Тебе надо выспаться. 'Мне надо умереть. Зачем ты сделал это со мной?' - Крошка закрыла глаза. - Кто-то должен это делать. А ты для этой работы подходишь. Ты живо реагируешь и даже записи твоих эмоций полезны для Империи. - Я не хочу... - Это неважно. Ты можешь, и поэтому делаешь то, что можешь. Для всех. Ты напугала тех, кому мало хорошего для убеждения. И при этом ты не сильно мучилась, а даже получила удовольствие. - Мне плохо, - Крошка всхлипнула. - Но человечество живет. Счастливо живёт. А я стараюсь, чтобы и тебе было максимально хорошо. Многие перед тобой просто сошли с ума или сорвались в безнаказанность и произвол. А ты не выходишь за уровень необходимого зла. - Но я не хочу! - Крошка заплакала. - Тш-ш-ш... Я усыплю тебя, хорошо? - Зачем ты сделал из меня это? - Нет, - Джи растворил Крошку в нежности и она, покинув свое тело, плавала маленьким невидимым облачком в его мыслях. - Я не мог сделать нечто из ничего. На самом деле - ты сама. Я просто дал тебе свободу. Я создал все условия, чтобы у тебя не было пустых раздумий: права ты или нет. Это решают другие. Ты же можешь жить чисто и без сомнений. Наслаждаться жизнью, получать эмоции и удовольствие. Почему ты мучаешься? Тебе просто нравится быть несчастной. Я сделал для тебя всё, ты моя Крошка... - Я ненавижу ажлисс. Ты отобрал у меня всё. Даже имя... - Нет, если бы ты не хотела, ты бы не делала. Никто не в силах заставить человека делать что-то против его воли. Я уже давно не управляю тобой. Только впускаю в свое сознание вот так, как сейчас. - Я не хочу так жить... - У тебя есть долг и присяга. Кто, если не ты? Спи, Крошка, - Джи усмехнулся и прижал экзекутора, целуя её в висок и усыпляя. - Ты отдохнешь, и всё будет хорошо... *