Страница 4 из 8
Когда мы подросли и стали грабить малышей, выворачивать их карманы, этот мой приятель поступал всегда очень жестоко – обязательно бил по затылку и заставлял опускаться на колени. И запугивал: «Смотрите у меня! Кто из вас проболтается – догола разденем! А то еще в канализацию сбросим и крышку задвинем!»
Наконец парни из компании самых старших достигли призывного возраста и получили повестки. Начались проводы в армию. Каждый из них напивался и буянил – считалось, что последнее застолье «на гражданке» должно быть бурным и настолько запоминающимся, чтобы о нем можно было рассказывать в продолжение всей жизни. Просто посидеть за столом в окружении друзей и близких считалось как будто неприличным. Нужно было непременно пойти пьяным на улицу, избить кого-нибудь или ограбить. Предполагалось, что пока избитый или ограбленный гражданин обратится в милицию, и начнутся розыски, преступник будет находиться уже на призывном пункте среди сотен таких же парней, и никому в голову не придет там его искать.
Первым четверым парням, у которых были проводы, это удалось. Они в пьяном кураже выскакивали на улицу, нападали на одиноких прохожих, мужчин 30–35 лет, невысоких и некрепких, избивали и грабили. Отсыпались и приходили в себя они уже на пункте сбора призывников. Смеялись и были очень довольны, что проводы прошли «как надо», с «доблестью». А двух других разыскали и арестовали. И вместо армии они отправились за решетку, каждый на три года.
Мальчишки из нашего двора, которым было пятнадцать-шестнадцать, заняли место убывших в армию и стали делать все, как они. Пили пиво и портвейн, сквернословили, курили, крушили, ломали, вредили, обирали пьяных, воровали, подглядывали в окна и в душевые, учили малышей курить, заставляли повторять непристойные выражения, стреляли из рогаток по ногам женщин и девушек. А нам было по 12 лет, и мы мечтали поскорее вырасти и стать, как старшие ребята. Впрочем, мы уже тогда были заражены злобой, подлостью и равнодушием. Как и старшие парни, никто из нас ни с кем в нашем дворе не здоровался. Мы приветствовали только друг друга. И между собой говорили, используя как можно больше ругательств. От нас пахло табаком. И мы тайком пробовали пить пиво. Отец за курение бил меня ремнем, мать била разделочной доской. Но что они могли сделать, если в моем дворе я не мог вести себя иначе? Я поступал, как все.
На майской демонстрации и на шествии трудящихся 7 ноября старшие ребята стояли на тротуаре и злорадно ухмылялись. В тот момент, когда в толпе кричали «ура», они выкрикивали свое: «Да чтобы вы подохли!» или другие выражения, которые повторять сейчас очень неприлично. Участвовать в шествии было для них немыслимо. Власть они ненавидели. И это всего-то в 15 лет! Потом они посылали нас к магазину или кинотеатру, и мы выпрашивали у прохожих мелкие деньги. Эти монеты уходили на табак и портвейн.
Из армии самые старшие ребята нашего двора вернулись не все. Из четверых – двое. Одного убили в драке в казарме, другого судили за кражу и отправили в тюрьму. Те, что вернулись, сильно изменились. Потеряли кураж и наглость, исчезли и их злорадные ухмылки. Они стали угрюмыми. Каждый день напивались пьяными. О службе почти ничего не рассказывали, а если говорили, то лишь о том, что в армейской жизни ничего хорошего нет. Оба ругали офицеров, солдатские тяготы, заботы и все прочее. Ребята помладше тут же принимались думать, как избежать призыва на солдатскую службу. Вскоре те, что вернулись из армии, исчезли из нашего двора. Куда они подались, не знаю.
А мы жили по-прежнему. Отбирали у младших ребят все что можно, заставляли выворачивать карманы, а потом запугивали. Обирали пьяных, воровали, вредили. Например, бросали на дорогу кусок толстой обувной резины с торчащими гвоздями, чтобы у машины прокололись шины. Когда это происходило, смеялись и веселились, как одержимые.
Наконец настало время идти в армию тем парням, которые были старше нас на три-четыре года. Когда-то им было двенадцать, потом пятнадцать, а теперь они выросли и стали восемнадцатилетними. И все повторилось: на проводах они напивались, выскакивали на улицу и набрасывались на прохожих. Били и грабили некрепких или интеллигентных незнакомых людей. Орали: «Кто тебе позволил идти с портфелем, да еще в очках? Ты у меня спрашивал разрешения?» Одного из них арестовали и судили. Остальным удалось затеряться среди призывников, и они поехали служить кто куда. Двор перешел в наши руки. Он был теперь в нашей власти. И все потекло так, как прежде.
До сих пор содрогаюсь, вспоминая, сколько в нас было злобы. Ведь мы целыми днями напролет думали о том, кому бы навредить! День проходил зря, если мы не совершали какую-нибудь подлость. Мне повезло: у меня не было проводов в армию. Потому что за два дня до этого меня задержали как участника одной драки и поместили в камеру для задержанных в отделении милиции. А оттуда отвезли на призывной пункт. И мне не пришлось напиваться и бегать пьяным по улице, выискивая свою жертву. Но тогда я не знал, что в этом мое везение. Наоборот, я печалился и сокрушался, страдал и проклинал власти за то, что они помешали мне соблюсти традицию. Но по прибытии в часть все быстро забылось.
Мне выпало служить на флоте, сначала на берегу, потом на корабле. В одном увольнении на берег я познакомился с девушкой, мы стали переписываться и даже встречаться, если выпадала такая возможность. После службы я остался у нее и в свой город не вернулся. Мы поженились, я поступил в техникум и закончил его. У нас родились дети. С тех пор прошло уже много времени – достаточно для того, чтобы оценить прошлые события с моральной стороны.
Что такое мое детство и юность в СССР? Коварство и подлость, неуважение к труду, государству и особенно к личности. Мы имели все признаки отъявленных негодяев, и в нашем городе это не было редким явлением.
Наоборот, многие мои ровесники вели себя так же. Мы не посадили ни одного дерева, не помогли ни одному пожилому человеку, не утешили и не защитили ни одного ребенка, а тех, кто этим занимался, называли скотами. Мы приветствовали все плохое, а все хорошее отвергали, насмехаясь над призывами к труду и уважению. И поэтому сейчас мне очень стыдно, когда я вспоминаю свой двор. Не хочу туда вернуться! Считаю, что нормальный человек не может стремиться в такую ужасную среду. У нас, у советских детей нашего двора, не было совести. СССР, поэтому, я не люблю».
Лидия Ив – кова, 1958 года рождения: «Если говорить о счастливом детстве, то это обо мне – я была абсолютно счастлива в нашей прекрасной Советской стране. У всех детей моей советской поры детство было волшебным. В детском саду в нашей группе было столько игрушек, что от них трещали шкафы. Все кругом было чистенько, опрятно и нарядно. Няни были заботливее наших мам. И мы, дети, жили словно в сказочном мире. Пели, танцевали, рисовали, лепили из пластилина. Потом была школа, которую мы очень любили.
Я была звеньевая, и меня слушали, уважали. Со мной, ребенком, советовалась даже классная учительница. Школа была красивая, светлая, с большими окнами, с широкими лестницами. Юноши-старшеклассники казались нам дядями, некоторые из них уже отращивали усы. Они приходили к нам в класс и спрашивали, все ли в порядке, интересовались нашими успехами, а иногда у нас, у девочек, спрашивали, не обижает ли нас кто-нибудь, не толкает ли, не дергает ли за косички. Это была шефская работа. Девушки-старшеклассницы дарили нам книги, ленты, цветные карандаши. Мы мечтали поскорее вырасти и тоже приходить к малышам с подобными поручениями.
Хулиганов в нашей школе не помню. В пятом классе к нам перешел из другой школы один мальчик, так вот он поначалу вел себя очень дерзко, но потом, глядя на всех остальных, изменил свое поведение. Потому что мы жили спокойно и дружно. Ходили всем классом в кино, покупали мороженое, и наши мальчики иногда сбрасывались и для нас, девочек, покупали кулек конфет. Класс был сплоченный. Мы подтягивали отстающих, ходили домой к неуспевающим и занимались с ними. Я вела альбом жизни нашего класса. Это в шутку называлось «летопись». Туда записывались все события, все достижения, и там же неуспевающие и отстающие давали письменные обещания исправиться. Потом, когда мы уже сдали выпускные экзамены и собрались на выпускном вечере, этот альбом переходил из рук в руки, и многие сначала смеялись, а потом грустили и даже плакали, вспоминая прошедшие годы.