Под сетью

— Добрый вечер, голубчик, — сказала миссис Тинкхем. — Долго вас не было видно.

— Так уж получилось, — сказал я.

Марс деликатно принюхивался к двум ближайшим кошкам. Они как будто уже свыклись с ним и только грациозно отворачивались и моргали. Они поднимались ярус за ярусом позади миссис Тинкхем, и глаза их поблескивали сквозь дым, как огни вокзала в тумане. Марс растянулся у моих ног.

Я уселся поудобнее.

— Хорошо бы выпить, — сообщил я миссис Тинкхем. — Скоро время открывать.

— Виски с содовой? — Я услышал под прилавком звон стекла, бульканье виски и шипенье содовой. Миссис Тинкхем подала мне стакан, я запрокинул голову и закрыл глаза. Где-то очень далеко чуть слышно бормотало радио, как голос из другого мира. В дверь долетали вечерние звуки Сохо. Марс мягко привалился к моим ногам. Я сделал два глотка; виски пробежало по мне, как ртуть, и я почти физически ощутил дрожь новых возможностей. Я открыл глаза. Миссис Тинкхем смотрела на меня, Под ее рукой на прилавке что-то лежало. Я узнал свой пакет с рукописями. Я протянул руку, и она молча передала его мне.

Я положил пакет на стол. Потом извлек из чемодана пачку писем, которые принес с собой. Я сразу увидел, что одно письмо от Сэди, и отложил его в сторону.

— Можно я прочту свои письма?

— Делайте что хотите, голубчик, — сказала миссис Тинкхем. — А я буду читать дальше. Я как раз дошла до самого интересного места.

Мне не хотелось начинать с письма Сэди. Я выбрал письмо с лондонским штемпелем, надписанное незнакомой рукой, и вскрыл его. Оно было от Лефти. Я прочел его несколько раз, читал и улыбался. Лефти писал в изящном, немного риторическом стиле, со скобками, двоеточиями и точками с запятой. Первый абзац был посвящен нашей ночи на Темзе: по словам Лефти, для него это был сон в летнюю ночь; он выражал надежду, что не показал себя совершенным ослом. Видимо, он помнил, что болтал несуразицу. Дальше шли сожаления о том, что я, как он слышал, был болен. Он приглашал меня к себе, когда мне станет лучше; если я пожелаю заняться политической работой, он будет рад, но зайти он меня просит в любом случае; ведь жизнь в конце концов — это не только политика, разве не так? Письмо произвело на меня хорошее впечатление; и хотя в искренности последних слов я сомневался, все же чувствовалось, что я имею дело с порядочным человеком.

Я сунул письмо в карман и занялся бандеролью. Уже раньше я успел заметить, что она из Франции. Я стал сдирать обложку. В ней оказался экземпляр «Nous les vainqueurs» с надписью ровным почерком Жан-Пьера в самом что ни на есть галльском стиле. Я смотрел на книгу не без волнения. Потом достал перочинный нож и разрезал первые страницы. Не успел я опомниться, как дочитал до страницы пятой. Впечатление было поразительное. Жан-Пьер всегда был искусным рассказчиком, но тут я сразу почувствовал нечто большее. Слог стал суше, манера была уверенная, ритм неспешный и плавный, Что-то изменилось. Начиная роман, как бы открываешь дверь в туманный простор; еще почти ничего не видно, но уже слышишь запах земли, чувствуешь ветер. Сейчас я почувствовал ветер с первых же страниц — ветер сильный и вкусный. Для начала неплохо, сказал я себе. Что-то изменилось, что именно — в этом мы еще успеем разобраться. Я посмотрел на имя Жан-Пьера на обложке и впервые подумал, что, может быть, мы с ним еще потягаемся. Но, поймав себя на этой мысли, я покачал головой и отложил книгу.

Потом я взял письмо с ирландской маркой — почерк был мне незнаком. В конверте оказалась коротенькая, почти неразборчивая записка. Я долго не мог понять, что это письмо от Финна. А когда наконец разобрал подпись, то испытал досаду и огорчение. Как ни странно, я еще ни разу не получал от Финна писем. Когда нам случалось разъезжаться, мы общались по телефону либо слали телеграммы; некоторые мои знакомые даже выдвигали когда-то теорию, что Финн не умеет писать. Сейчас я прочел:

«Дорогой Джейк!

Прости, что уехал, не повидавшись с тобой. Ты тогда как раз был в Париже. Я решил, что пора возвращаться, потому что оказались деньги. Ты ведь знаешь, я уже давно подумывал о том, что нужно бы вернуться. Я буду в Дублине, и меня всегда можно найти через бар „Жемчужина“. Они, кажется, пересыпают письма, а жилья у меня еще нет. Надеюсь повидаться с тобой, когда ты приедешь на Изумрудный остров. Привет Дэйвиду.

Твой П.О'Финни».

Это письмо расстроило меня чрезвычайно, и я воскликнул:

— Финн уехал в Ирландию!

— Я знаю, — сказала миссис Тинкхем.

— Знаете? — вскричал я. — Откуда?

— Он сам мне сказал.

Мысль, что Финн мог выбрать миссис Тинкхем в наперсницы, только тут осенила меня и мгновенно из возможности превратилась в вероятность.

— Он сказал вам об этом перед самым отъездом?

— Да. И раньше говорил. Он, должно быть, и вам говорил, что хочет вернуться?

— Говорил, теперь я припоминаю, но я ему не верил. — Почему-то эта фраза прозвучала знакомо. — Я болван, — сказал я. Миссис Тинкхем не стала спорить.

— У него были какие-нибудь особые причины для отъезда? — Я грустил и негодовал, что приходится расспрашивать миссис Тинкхем насчет Финна, но мне нужно было хоть что-то узнать. Я заглянул в ее старое невозмутимое лицо. Она выпускала изо рта колечки дыма; и я понял, что она ничего мне не скажет.

— Просто, наверно, потянуло домой, — сказала миссис Тинкхем. — Скорее всего, захотел повидать кого-нибудь. Ну и, конечно, религия, — добавила она туманно.

Я опустил глаза и ощутил у себя на лбу легкий нажим — пристальный взгляд миссис Тинкхем и десятка кошек. Мне стало стыдно — стыдно, что я расстался с Финном, что я так мало знал о нем, что представлял себе все так, как мне хотелось, а не как было на самом деле.

— В общем, он уехал, — сказал я.

— Вы увидитесь с ним в Дублине, — сказала миссис Тинкхем.

Я попробовал вообразить такую встречу — Финн дома, а я у него в гостях — и покачал головой.

— Не выйдет, — сказал я и не сомневался, что миссис Тинкхем поняла.

— Никогда не знаешь, что захочется сделать, когда придет время, произнесла миссис Тинкхем тем неопределенным тоном, каким она изрекает все эти свои сентенции, может быть, исполненные глубокой мудрости, а может быть, и бессмысленные. Я быстро взглянул на нее. Радио все бормотало еле слышно, и папиросный дым висел между нами, как занавес, чуть колыхаясь в медленных волнах летнего воздуха. Она поморгала, и зрачки у нее стали узкие, как вертикальные щелки.

— Ну что ж, посмотрим, — сказал я.

— Лучше этого не скажешь, верно, голубчик? — отозвалась миссис Тинкхем.

Наконец я взял в руки письмо Сэди. Я очень нервничал. Я был уверен, что меня ждут неприятности. Марс пошевелился и обнюхал мой башмак. Я разорвал конверт. Две вложенные бумажки я отложил в сторону и развернул длинный надушенный листок, по которому узким столбиком бежали изящные строчки. Вот что писала Сэди:

«Джейк, мое золото!

Насчет этой злосчастной собаки — ты, наверно, считаешь меня свиньей, что я до сих пор не ответила, но понимаешь, твое письмо по ошибке попало в огромнейшую пачку писем от поклонников. (Это целая проблема. Никогда не знаешь, бросать их или нет. Один вид их сильно поднимает настроение, хотя для характера это, наверно, не очень-то полезно. О том, чтобы все это читать, нечего и думать. Мой секретарь просто сортирует их на кретинов за, кретинов против, психов, профессионалов, интеллигентов, духовных лиц и предложения руки и сердца!) Признаюсь, тон твоего письма меня чуть-чуть обидел, но потом я сообразила, что, конечно, это писал не ты. (Или все-таки ты?)

Да, так насчет собаки. Дело в том, что сейчас С. и я так заняты, что нам просто некогда возиться с этим зверем. (Ты не представляешь, какая морока ставить фильмы с животными. На съемки проникают какие-то невозможные типы в толстых пиджаках, а потом — трах! — Лига защиты бессловесных друзей подсылает шпионок, переодетых ассистентками.) С. считает, что проще всего будет тебе оставить его у себя. То есть, конечно, в том смысле, что ты его купишь. (Прости, что пишу как делец, но деньги на дороге не валяются, а жизнь или видимость жизни страшно дорога, да еще эти типы с подоходным налогом только и думают, как бы тебя обобрать. А в общем, ты же знаешь, собака не моя, а С., я просто пишу от его имени.) 700 фунтов — и мы квиты. Эта сумма покрывает права кино, права издателей, права рекламы и пр. (Ты не представляешь, сколько в этом деле разных прав. Что там „Права собаки“!) Конечно, цена очень низкая, но С, тоже купил его по дешевке, и мы хотим только оправдать расходы. Если вздумаешь купить свяжись с моим поверенным, прилагаю его карточку, если не забыла. Если покупать не будешь — опять-таки свяжись с ним и договорись о том, как вернуть собаку. Прости, что не занимаюсь этим сама: я безумно занята, готовлюсь к поездке в Штаты. Кстати, если ты решишь его купить, не забудь о рекламе. Прилагаю (тоже если не забыла) письмо от фирмы, которая продает собачьи галеты (фамилию не помню). Им нужно разрешение печатать фото или что-то там еще. Сколько бы они ни предложили, проси вдвое больше.

Прости за каракули. Хорошо было повидаться. Встретимся опять, когда все утрясется. Хотя когда это будет, одному богу ведомо. Может быть, через год — через два. Память у меня крепкая и нежная.

Всегда твоя

Сэди.

P.S. У С., оказывается, есть твоя рукопись, перепечатанная на машинке, ему дала ее какая-то женщина. Я велю ему, пусть передаст ее моему поверенному, чтобы ты мог ее взять, когда зайдешь насчет собаки».