Под сетью

— Кто это?

Я сказал:

— Ш-ш! — И добавил: — Это я, Джейк Донагью.

Минута молчания, потом Хьюго произнес:

— О господи!

Мне хотелось спрятаться в тень. Я сел на пол и ногами вперед проскользнул под кроватью на другую сторону. Пол я здесь основательно вымыл накануне, перед тем как привезли Хьюго, и теперь проехался по нему без задержки, как шайба по льду. Затем я сел, привалился к стене и подтянул колени. Я был совершенно спокоен.

Глаза Хьюго нашли меня в темноте. Я улыбнулся и склонил голову в поклоне.

— Это уж слишком, — сказал Хьюго. — Я как раз уснул.

— Говорите потише, не то ночная сестра услышит.

Хьюго понизил голос до шепота.

— Что вы меня повсюду преследуете?

Это меня задело.

— Я вас не преследую, — отвечал я тоже шепотом. — Я здесь работаю. Для меня полная неожиданность, что вас сюда привезли.

— Вы здесь работаете? — переспросил Хьюго. — Что же вы делаете?

— Я санитар.

— Боже милостивый! И все равно, вы могли бы подождать до завтра.

— Днем я на работе, мне было бы очень трудно вас увидеть.

— Так, значит, сейчас вы не на работе?

— Нет.

— Значит, вы все-таки меня преследуете.

— А, подите вы к черту! — сказал я. — Слушайте, Хьюго, мне нужно с вами о многом поговорить.

— Что ж, на этот раз мне труднее от вас уйти.

Он лег на подушки, и мы посмотрели друг на друга так, как смотрят люди, когда не видят глаз собеседника.

— Чем вы так расстроены, Джейк? — спросил Хьюго. — Я это почувствовал еще на студии. Годами вы даже не пытаетесь меня увидеть, а потом вдруг начинаете гоняться за мной как сумасшедший.

Говорить можно было только правду.

— Я видел Сэди и Анну, это напомнило мне о вас.

Я почувствовал, что Хьюго закрывается, как морской анемон.

— Что вас опять свело с этими сестрицами? — спросил он опасливо.

Говорить можно было только всю неприкрытую правду.

— Женщина, у которой я жил, выгнала меня, тогда я разыскал Анну, а она послала меня к Сэди.

Хьюго весь передернулся.

— Сэди вам говорила что-нибудь обо мне?

— Ничего особенного. — Это была первая ложь. — А вот от Анны я кое-что о вас узнал. — Мне хотелось перевести разговор на Анну.

— Да, — сказал Хьюго. — Анна говорила мне, что видела вас. Вы как-то вечером заходили в театр, ведь так? Я хотел вас повидать, очень жалел, когда Анна сказала, что вы уехали. В то время вы, очевидно, не так уж стремились меня видеть.

На подробный ответ я был неспособен.

— Я боялся с вами встретиться, Хьюго.

— Не понимаю я вас, Джейк. Я вообще не понимаю, как меня можно бояться. Я так и не понял, почему вы тогда исчезли. А мне тогда очень хотелось с вами поговорить. Ни с кем у меня не бывало таких интересных споров. Мы могли бы обсудить эту вашу вещицу.

— Какую вещицу?

— Да вашу книгу. Я не помню точно, когда она вышла, но, вероятно, уже после того, как вы переехали из Бэттерси, иначе мы бы о ней потолковали, а я, по-моему, не обсуждал ее с вами.

Я крепко прижался затылком к стене, точно борясь с пьяным бредом.

— Вы это про «Молчальника»?

— Ну да. Местами, конечно, книга показалась мне ужасно трудной. Откуда вы взяли все эти мысли?

— От вас, Хьюго, — пролепетал я.

— Я, конечно, заметил, что отчасти это темы наших разговоров. Но звучало все совсем по-другому.

— Знаю.

— В том смысле, что гораздо лучше. Я уж не помню толком, о чем мы тогда говорили, но путаница была ужасная, правда? А у вас все так четко. Я узнал из этой книги много нового.

Я широко раскрыл глаза. Забинтованная голова Хьюго вырисовывалась на фоне освещенного окошка; выражения его лица не было видно.

— Я очень стыдился этой книги, — сказал я.

— Того, что пишешь, потом, наверно, всегда стыдишься. Я так и не набрался храбрости что-нибудь написать. Надеюсь, вы на ней хотя бы заработали. Она хорошо раскупалась?

— Не очень. — У меня мелькнула мысль, что он надо мной смеется, но нет, Хьюго на это был неспособен.

— Вероятно, показалась слишком интеллектуальной. Публику отпугивает все самобытное. Но вас это, надеюсь, не остановило? Вы пишете сейчас какой-нибудь новый диалог?

— Нет! — чуть не крикнул я и добавил, чтобы не молчать, пока собираюсь с мыслями: — Как раз недавно мне захотелось перечитать ее и развить кое-какие положения, но я нигде не мог ее найти.

— Как жаль! Могли бы взять у меня. Я держу ее в ящике стола и время от времени в нее заглядываю. Она мне напоминает наши беседы. Я получал от них огромное удовольствие. С тех пор мозги у меня совсем заржавели.

— На прошлой неделе я заходил к вам домой, — сказал я. — Вы тогда оставили записку: «Ушел в кабак», и я искал вас по всем кабакам.

— Плохо искали. Я был совсем близко — знаете такое заведение «Король Лудд»?

— А я пошел в противоположную сторону, на восток. В тот вечер я познакомился с Лефти Тоддом.

— Да, вы ведь знакомы с Лефти. Я его видел сегодня на митинге, прежде чем мне угодили в голову кирпичом.

— А кстати, как ваша голова?

— Ничего страшного. Только болит как проклятая. Если б не вы, она хоть болела бы во сне. Но вы не сказали мне, Джейк, почему вы тогда исчезли. Я чем-нибудь вас обидел?

— Нет, — сказал я терпеливо. — Это я вас обидел. Но теперь вижу, что произошло недоразумение. Оставим это.

Я чувствовал, что Хьюго внимательно на меня смотрит. От бинтов голова его казалась огромной.

— Ваша беда в том, Джейк, — сказал он, — что вы слишком подпадаете под чужое влияние. Вы и под мое влияние тогда подпали.

Я удивился.

— Верно. Но я не знал, что это вам известно.

— Каждый должен идти своей дорогой, Джейк, — сказал Хьюго. — Вы придаете всему слишком большое значение.

Я вдруг обозлился.

— Не знаю, что вы имеете в виду. Кой-чему вы тоже, надо полагать, придаете значение, иначе не стали бы возиться с этим театром в Хэммерсмите.

— Ах, это… — Хьюго на минуту умолк. — Это я сделал ради Анны. Но это была глупая затея.

Я затаил дыхание. Теперь, чтобы выудить у него признание, которое я так жаждал услышать, нужно было действовать крайне осторожно; я сделал глубокий вдох, будто пробуя мысли Хьюго на запах.

— Вы хотите сказать, что ей это не доставило удовольствия? — спросил я вкрадчиво.

— Да нет, удовольствие это ей доставило, да что толку? Ложью ничего не добьешься. Не то чтобы это была настоящая ложь, ведь ситуация нам обоим была ясна. Но в каком-то смысле это все же была ложь.

Я почувствовал, что не могу уследить за его мыслью.

— Вы хотите сказать, что театр ее недостаточно увлек, что она оказалась там в некотором роде пленницей?

— Нет, ее-то он увлек, — сказал Хьюго. — Это я не увлекся. И потом, она внесла в него столько всякой восточной чепухи — где она только ее нахваталась!

— У вас и нахваталась, — сказал я, вложив в свой ответ всю язвительность, какую только можно выразить шепотом.

— Ничего подобного! Какие-то смутные идеи она могла у меня почерпнуть, но до такого я бы никогда не додумался.

— Так зачем же вы участвовали в пантомиме, если считали, что все это никуда не годится?

— Правильно, этого не следовало делать. Но мне не хотелось обижать ее. К тому же у нее как будто что-то получалось.

— Да, — сказал я. — У Анны есть творческая жилка.

— Она у обоих у вас есть — и у вас, и у Анны, — сказал Хьюго.

— Почему вы сказали это таким тоном? — спросил я.

— Просто пришло в голову. А вот я ничего в жизни не создал.

— Почему вы ликвидировали театр?

— Я его не ликвидировал. Это Анна. Она вдруг решила, что все это ни к чему, и уехала!

— Бедный Хьюго! И тогда вы отдали его ННСП?

— Да, им очень нужно было помещение, я и подумал, почему не отдать.

Мне стало жаль его. Я представил себе, как он стоит в театре, совсем один, а той, что была душой этого дома, больше нет.

— Я не знал, что у вас есть политические убеждения, — сказал я. Наверно, они родились уже после того, как мы перестали встречаться.