Страница 5 из 13
– Это я в Падуе покупала на воскресном рынке, – щебетала Катя. – Дай, думаю, возьму, черное стройнит!
Подруги переглянулись: какая женщина в здравом уме может подумать, что ее будет стройнить платье в поперечные черную и малиновую полоски?
– Однако, – пробормотала Ирина, – только это платье и подходит к Катиной новой прическе.
– Ты с ума сошла! – Жанна замахала руками.
– Слушай, что ты на меня давишь! – возмутилась Катерина. – Я же не на экономический форум иду и не в банк на работу устраиваться! Зачем мне на выставке деловой костюм?
– Делайте, как знаете, – поморщилась Жанна. – Теперь уже все равно.
Она засобиралась на работу, Ирина тоже подхватилась, оставив Катю заканчивать сборы самостоятельно. Условились встретиться на открытии.
Ирина и Жанна приехали в галерею за несколько минут до начала вернисажа. Предъявив пригласительные билеты, они прошли в длинный зал, который понемногу заполняли гости.
Ближе к входу стены украшали вышивки самых разных размеров. Сюжеты в основном перепевали известные картины. Великие полотна были аккуратно исполнены в натуральную величину простым болгарским крестом. Поражала своими размерами копия картины Шишкина «Утро в сосновом лесу», хорошо известной каждому нашему соотечественнику по конфетным фантикам. Рядом с этим популярным шедевром красовалась репродукция серовской «Девочки с персиками».
– Со школьных времен ненавижу эту картину, – прошептала Жанна.
– Я тоже, – призналась Ирина вполголоса. – Однако крестики очень аккуратные.
Пройдя немного дальше, они увидели целую серию выполненных гладью портретов бородатых мужчин в священнических облачениях. Среди батюшек затесалось несколько руководителей государства. Ирина обратила внимание на портрет бывшего президента Ельцина с теннисной ракеткой в руке, вышитый цветным ирисом.
Рядом с этими впечатляющими творениями скромно стояла щуплая старушка в коричневом платье с белым школьным воротничком. У старушки были круглые румяные щечки, напоминающие печеные яблочки, а сама она в этот момент разговаривала с высоким представительным священником.
– Объясни мне, – негромко обратилась Жанна к подруге. – То ли я чего-то не понимаю, то ли мы ошиблись и приехали не в ту галерею. Ведь Катька говорила, что здесь будет выставка современного искусства, а такие вышитые картины были в моде лет пятьдесят назад, если не больше. Помню, моя бабушка на досуге вышивала уменьшенную копию картины «Витязь на распутье». Она занималась этой вышивкой несколько лет, но ей тогда и в голову не пришло бы выставлять свое рукоделие в выставочном зале.
– Тсс. – Ирина прижала палец к губам. – Во-первых, православие гладью и крестиком – это очень актуально. А во-вторых, Катька мне все объяснила: эта старушка, автор вышивок, у нее, кстати, очень и имя подходящее – Евдокия Лукинична, так вот эта Евдокия в большой дружбе с отцом Онуфрием, настоятелем Коневецкого собора, и настоятель из церковных средств оплатил проведение выставки. Кажется, это с ним она сейчас разговаривает.
– А, – Жанна понимающе кивнула, – спонсор! Тогда все ясно.
Торопливо миновав произведения престарелой вышивальщицы, подруги невольно затормозили. Им показалось, что они попали в цех металлургического завода или как минимум в авторемонтную мастерскую. Зал галереи, в который они вошли, был заполнен конструкциями, сваренными из стальных трубок, балок, заржавевших металлических полос и деталей от различных устройств и механизмов. Посреди этого царства металла стояла женщина лет тридцати в платье из блестящих алюминиевых пластин, в кожаном летном шлеме и тяжелых ботинках на десятисантиметровой платформе. Около дамы сгрудилась толпа журналистов, наперегонки щелкающих фотокамерами, протягивающих к ней микрофоны или торопливо строчащих что-то в блокнотах.
– Эта композиция, я называю ее «Последний из металлоидов», изображает мыслящего робота, выжившего после ядерной катастрофы. Это сочетание заржавленного, изъеденного коррозией металла и блестящих хромированных деталей говорит нам о противоречивых чувствах, наполняющих его душу при виде догорающих руин человеческой цивилизации. Цепь, которую мы видим в левой части композиции, символизирует нерасторжимую связь последнего из металлоидов с вымершим человечеством.
– Хорошо излагает, – прошептала Жанна на ухо подруге. – А эта самая «нерасторжимая связь» в левой части мыслящего металлоида тебе ничего не напоминает?
– Ой! – восхитилась Ирина. – Это же цепочка от старого унитаза! Когда я была маленькой, бачки устанавливались наверху, под самым потолком, и сбоку свисала точно такая цепочка с фаянсовой бомбошкой, за которую нужно было дернуть, чтобы спустить воду.
– Точно, – подтвердила Жанна. – Интересно, где она эту цепочку откопала? Их, наверное, уже лет сорок не делают.
Журналисты, плотным кольцом окружавшие железную леди, ловили каждое ее слово и непрерывно фотографировали.
– Это и есть Антонина Сфинкс, – прошептала Ирина, – великая и ужасная! А самое ужасное в ней то, что она сейчас с Катькиным бывшим мужем.
– Что сейчас?.. – переспросила Жанна.
– Жанка, ты прямо как с луны свалилась! Совершенно не интересуешься жизнью богемы! Она живет с ним.
– Замужем за ним, что ли?
– Не то чтобы совсем замужем, но практически да.
– Пойдем тогда скорее отсюда, нам здесь нечего делать! – Жанна пригнулась, как опытный солдат под обстрелом, и проскользнула мимо Антонины и окружающих ее журналистов.
Следующая часть галереи была отведена под Катину экспозицию.
На стенах разместились яркие панно, после металлоконструкций Антонины Сфинкс показавшиеся подругам исключительно привлекательными. Особенно красивым было одно, изображавшее двух всадников, мужчину и женщину, медленно едущих на арабских конях по ночному саду. Над головой прекрасных всадников сияли лиловые звезды, свет которых наполнял всю картину.
Катя стояла под этим панно и грустно оглядывалась. Возле нее не было ни зрителей, ни журналистов. Ее разноцветная прическа, напоминающая веселый светофор, удивительно контрастировала с печальным выражением лица, и даже полосатое платье не спасало положение.
– Ой, девочки, хорошо хоть вы пришли! – обрадовалась она при виде подруг. – А то я стою здесь в гордом одиночестве, как стойкий оловянный солдатик…
– А теперь мы будем как три тополя на Плющихе, – ляпнула Жанна.
Ирина толкнула ее кулаком в бок и жизнерадостно защебетала:
– Не переживай, Катюша, еще просто мало людей пришло, выставка только открывается. Скоро набегут и зрители, и журналисты, яблоку негде будет упасть! А твои работы лучше всех, никакого сравнения! Так что тебе гарантированы самые блестящие отзывы!
– Не утешай меня, – вздохнула Катерина, – я же вижу, какая толпа возле Тонькиных железяк. Скажи честно, тебе-то самой мои панно нравятся?
– Очень! – искренне воскликнула Ирина. – Они такие жизнерадостные, такие яркие! Мне как-то сразу легче стало на душе. Особенно вот это нравится, – и она кивнула на всадников.
– Правда? – Катя зарделась. – Это самое последнее, я его буквально накануне выставки закончила. Оно мне и самой больше всех на душу легло. Правда, последняя работа всегда кажется лучшей.
– И хорошо! – с наигранной жизнерадостностью воскликнула Ирина. – Главное, чтобы тебе самой нравилось! Мнение равнодушной толпы ровным счетом ничего не значит. Художник – сам высший судья своим творениям. Не помню, кто это сказал…
– Наверняка какой-нибудь неудачник, которого обошли ежегодной премией, – проворчала Катя. – Хорошо тебе говорить, твои книжки расходятся большими тиражами, пресса тебя замечает. А ко мне хоть бы один журналист подошел… А вон посмотри, вокруг Антонины журналисты так и вьются!.. Что они находят в ее заржавевших мясорубках?
– Подержанных газонокосилках! – подхватила Ирина.
– Вышедших из строя унитазах! – внесла свою лепту Жанна.
– А все-таки около нее толпа, – вздохнула Катя. – Девочки, а что она все время на меня шипит, как беременная кобра, прямо ядом плюется?