Страница 98 из 103
Утро второго дня я провел в визитах к местным властям — имаму и шестерым начальникам городских округов. Днем царь Карамохо-Уле и прочие начальники — все мусульманские книжники — просили меня изложить прилюдно, что привело меня в Конг.
Сначала я рассказал им о Франции, о наших поселениях на Нигере, об укрепленных постах, созданных, чтобы защитить купцов, путешествующих от Сенегала к Нигеру.
— Французам, — сказал я, — давно известно о городе Конге. Мы знаем также, что жители его миролюбивы, деятельны, умеют торговать и именно они развозят по всему Нижнему Нигеру европейские товары. Поэтому наше правительство решило отправить к вам посла, чтобы завязать более тесные отношения.
Мне поручено также узнать, какие из наших товаров, тканей, оружия и прочего более всего вам нужны, чтобы я рассказал об этом нашим промышленникам и они бы знали, что следует отправлять сюда по Нигеру или из Гран-Бассама. Но прежде чем грузить корабли, нам следует знать также, что мы можем получить в обмен на наши товары. Для этого я должен пожить несколько дней здесь, посетить другие торговые города на Нигере, особенно Масси. Затем я вернусь сюда и испрошу разрешения на обратный путь домой через Бондуку и Кринжабо, если возможно.
Далее меня «интервьюировали» о войне Самори, подозревая, не его ли я шпион. Разумеется, мою невиновность легко было доказать. И вот Карамохо-Уле так отвечал мне:
— Твои слова правдивы, христианин. Мы все поняли, что ты говорил нам, — благодарю тебя от имени всей страны. Я рад, что ты доказал свою невиновность, и убежден, что белый человек занимается только честными делами. Раз ты прошел через всю нашу страну, значит, такова воля Аллаха. Не нам с ней спорить. Аминь!
Градоначальник Диаравари добавил:
— Считай Конг городом своего отца, можешь остаться здесь сколько захочешь. Когда ты решишь покинуть нас, я дам тебе охранную грамоту — с ней ты можешь ездить повсюду под нашим покровительством».
Так как эти объяснения давались публично, при большом стечении народа, следует предположить, что не все доброжелательно относились к проживанию капитана Бенже в Конге. Как и во всех больших мусульманских городах, часть жителей здесь образованна, веротерпима и гостеприимна, но есть и невежественные, грубые, жестокие фанатики, с которыми нельзя не считаться: они составляют большинство. Возбужденные врагами властей — такие всегда найдутся, — они попытались натравить чернь на капитана, как только стало известно о его приезде. Как он узнал впоследствии, фанатики решили впустить Луи Гюстава в город, а ночью напасть и зарезать.
Дошло до того, что трем старцам из царского рода Ваттара пришлось, устраняя опасность для французского путешественника, собраться ночью на совет. Почтенные старцы решили приложить все усилия, чтобы успокоить толпу. Если допрос белого человека, сказали они, не даст полного удовлетворения, убить его будет еще не поздно. Лишь ясность ответов отвела от Бенже смертельную опасность, уничтожила все подозрения и сделала француза неприкосновенным гостем Конга.
Хотя капитан Бенже страстно желал посетить Конг и претерпел тяжкие испытания, чтобы добраться до него, но вид большого африканского города, который он лицезрел первым из европейцев, не произвел на путешественника того впечатления, как на иных Нигер или Томбукту. Он, конечно, сознавал, что разрешил интересную географическую проблему, что разделался с мнимыми Конгскими горами, что установил точное географическое положение города. Но дело в том, что никто из туземцев не говорил здесь с пафосом, присущим жителям Томбукту…
Конг, или Пон, оказался точно таким, каким капитан его себе и представлял. Это — большой неогражденный город, беспорядочно застроенный глинобитными домами под плоскими крышами, с извилистыми улочками, расходящимися от квадратной площади со стороной двести метров, на которой проходит базар. Жителей в городе около пятнадцати тысяч — все ревностные мусульмане, умеют читать и писать, могут толковать Коран, но не становятся от этого фанатиками, как фульбе и арабы. В городе пять больших мечетей с минаретами и еще несколько меньших, но столь же усердно посещаемых верными.
Карамохо-Уле — глава государства, а Диаравари, которому подчинены семь начальников наиля — городских округов, исполняет, так сказать, должность мэра Конга. В городе есть еще имам — религиозный начальник, управляющий делами культа и ведающий вопросами образования. Оно здесь развито весьма сильно, хотя несколько необычно по форме.
Здешние мусульмане весьма веротерпимы, равно почитают Моисея, Христа и Магомета и утверждают, что все три учения ведут к одному Богу, что все три религии представлены людьми великого достоинства и нет причины объявлять одну из них лучшей, чем другие.
С другой стороны, в Конге процветает торговля. На базаре можно купить не только продукты, но и промышленные изделия из Европы, доставленные с побережья, многочисленные продукты местного сельскохозяйственного и кустарного производства: табак, красители, хлопок, орехи кола, корзины, посуду, индиго, кожаные изделия, ножи, оружие, золото. Покупки оплачиваются каури — всем известными ракушками, занимающими сравнительно много места, и золотым песком, более удобным в обращении и имеющим по всей стране одну цену. В Конге делают бумажные ткани, ценимые по всей стране до устья Нигера и даже до Золотого Берега[463] и страны ашанти[464]. Они превосходного качества, окрашены индиговыми красками местного производства.
В окрестностях Конга выращивают также коней. Капитан Бенже купил одну лошадь за круглую сумму — восемьсот франков, представленную, впрочем, кучей самых разнообразных предметов. При случае капитан с патриотической гордостью замечает, что наш каликот туземцы берут с большей радостью, отдавая справедливое предпочтение перед английскими и немецкими аналогичными тканями.
Двенадцатого марта пребывание нашего отважного путешественника в Конге подошло к концу. Он послал двух человек с вестями в Бамако (они прибыли через четыре месяца), а сам с рекомендательными письмами, которые для мусульман почти священны, покинул владения Карамохо.
Во время путешествия он исследовал значительную часть течения Комое, открыл несколько притоков Вольты, прошел через страну тьефо и пришел к бобо.
Страна этого племени довольно невелика. Столица его — Бобо-Диуласо, городок с тремя-четырьмя тысячами жителей. Но значение Бобо-Диуласо больше, чем можно было подумать, основываясь на этой цифре, главным образом потому, что он находится между Конгом и Дженне. В нем всегда будет около тысячи проезжающих, привозящих соль, чтобы купить в обмен орехов кола, тканей, золота. Главный товар здесь — соль.
Базар Бобо-Дьюласо подобен базару в Конге: на нем продаются те же товары и по той же цене. Привозятся они из Кинтампо, Конг-Буны, Дженне, Софурулы и Уагадугу. Отличительная особенность этих мест — обилие бродячих брадобреев и маникюрщиков. Брадобреи устраиваются на площадях, на перекрестках, ходят к клиентам на дом. Твердой таксы у них нет. За скромную плату — от десяти до двадцати каури — они скоблят щеки и черепа, а затем, чтобы исцелить порезы, мажут их пальмовым маслом. Операции, исполняемые маникюрщиками, стоят меньше страданий и денег. За четыре каури парнишки, вооруженные скверными ножницами местного производства, стригут ногти на руках и на ногах, а все обрезки возвращают клиентам, которые тщательно зарывают их в землю[465].
Чтобы попасть в Уахабу — резиденцию самого значительного мусульманского вождя Дафины, капитану Бенже по дороге из Бобо-Диуласо пришлось проехать через государства Ньенеге, Бодо-Диула и Соммо.
Путешественник в здешних местах на каждом шагу сталкивается с совершенно особыми трудностями: местные жители суеверны до безрассудства. Для этих несчастных всякая незнакомая вещь — фетиш, всю жизнь они трепещут от страха, боятся дурных примет. Стоило капитану бросить по дороге клочок бумаги на землю, стоило туземцам увидеть его стол, складной стул — их тотчас охватывал ужас. Луи Гюстава обвиняли чуть не в колдовстве, подозревали в дурном глазе — и французу великих трудов стоило объясниться: хорошо, если неверно понятый вопрос, неосторожный жест, вырвавшееся слово не приводили к тому, что он был вынужден идти обратно!
463
Золотой Берег
464
Ашанти
465
Туземцы верили, что недоброжелатель, завладев отрезанными ногтями, волосами, может наслать на их владельца порчу.