Страница 4 из 103
Стенли устроил настоящее сражение, дал почувствовать туземцам преимущества современного оружия, точнее, скорострельных карабинов[28], перебил множество народу, сжег несколько деревень и пронесся по стране кровавым метеором. Но и сам потерял в жарком деле пятьдесят три человека.
Выпутавшись — какой ценой! — из этой переделки, путешественник пошел дальше на север. 26 февраля колонна одолела затяжной подъем — и вот из авангарда, которым командовал Френсис Пококк, послышались торжествующие крики:
— Озеро! Озеро!
Всего лишь метрах в трехстах от вершины холма расстилалась огромная водная гладь — настоящее внутреннее море; его рябь ослепительно сверкала на солнце.
Да, это была Виктория-Ньянза!
В Кагехьи у вождя Кадума, приветливо встретившего Стенли, путешественник оставил людей, а сам решил подробно описать озеро, о котором существовали разнообразнейшие легенды.
С огромным трудом набрав десяток необученных матросов, он взял на борт «Леди Алисы» провизию и товары для обмена, оставил Френсиса Пококка и Фредерика Баркера охранять лагерь, сам же 10 марта 1875 года отправился в плавание.
Он без остановок обошел озеро, составил его карту, сняв более двух тысяч километров берега и неожиданно сделав интересное открытие: оказалось, что озеро Баринго, находившееся, как прежде считалось, неподалеку от озера Виктория, на самом деле — большой залив в северо-восточной его части.
Три первые недели плавания были ужасны: лихорадка, тучи насекомых, усталость, тревоги, коварные нападения жителей побережья, постоянные бои, штормы…
И как вдруг все переменилось в гавани Укафу!
И это Центральная Африка? Это здесь с таким восторгом встречает иностранцев множество гостеприимных, любезных, богатых людей?
Стенли приплыл в Уганду, землю могучего государя Матесы.
Не успели путешественники ступить на берег, как явился дворцовый мажордом[29], а за ним — обоз с провизией. Мажордом преклонил перед Стенли колени и сказал:
— Государь шлет привет белому человеку, пришедшему издалека посетить его. По любви своей, государь не может видеть лицо своего друга, пока тот не наестся досыта. Поэтому он отправил ему угощенье. Пусть наш друг перекусит и отдохнет, а в девятом часу государь приглашает гостя к себе на прием.
Приветливые слова были подкреплены дарами, пришедшимися весьма по душе изголодавшемуся экипажу «Леди Алисы», — четырнадцатью тучными быками, восемью козами и восемью баранами, сотней связок бананов, тремя дюжинами дичи, четырьмя бадьями молока, четырьмя корзинами батата, пятьюстами кукурузными початками, корзиной риса и десятью кувшинами бананового вина. Путешественники были подавлены подобным царским великолепием; Уганда походила на волшебную сказку.
Ради королевской аудиенции все сытно поели, искупались, причесались и приоделись. В девятом часу утра явились два пажа и пригласили Стенли на прием.
Процессия поднялась на горку, застроенную большими круглыми хижинами — из-за густых банановых побегов видны были только остроконечные кровли. Широкие улицы сходились к пятачку, на котором находился дворец Матесы. Около дворца уже теснились вожди, воины и крестьяне, которых согнало раболепие, свойственное подданным всех деспотов — народ Уганды тут не исключение.
По дороге в тронный зал надобно было миновать восемь — десять дворов. Уже при входе в первый из них Стенли встретила ужасная, невообразимая какофония: тысячи музыкантов с инструментами какой-то апокалиптической, непредставимой разумом формы дули, гремели, колотили, бренчали так, что лопались барабанные перепонки. У входа в зал, где стоял государь, стража взяла на караул. Радушно улыбаясь белому гостю, Матеса пожал ему руки и сам провел к назначенному месту рядом с троном, выше всех сановников.
Чертог этого удивительного африканского монарха — искреннего друга европейцев — заслуживает описания, которое я позаимствую у другого путешественника по Африке — господина Адольфа Бюрдо[30], родом бельгийца, но ставшего сыном Франции; недавно он скончался в расцвете физических и духовных сил.
Зала приемов в длину имеет метров двенадцать, а в ширину — четыре или пять. Наклонный к двери потолок покоится на двух рядах деревянных столбов, разделяющих залу на три части: в средней стоит трон, справа и слева — места для сановников и главных чиновников. У каждого столба — часовой с ружьем, в красном плаще, черной рубахе, подпоясанной красным поясом, и белых штанах; на голове у часовых — тюрбан, обтянутый обезьяньей кожей.
В глубине центрального нефа стоял трон — деревянное кресло, похожее на конторское. Матеса воссел на него, а Стенли усадил на железный табурет по правую руку от себя; придворные расселись на циновках или прямо на земле. Ноги угандийского государя покоятся на подушечке, под троном разостлан смирненский ковер[31], а поверх ковра — леопардовая шкура. Перед царем лежит гладко полированный слоновый клык и стоят два ларца с идолами; у трона два стража: справа с медным копьем, слева с железным — это державные знаки Уганды. У ног императора, повергшись ниц, лежат визирь и два секретаря.
«Матеса, — сообщает далее Адольф Бюрдо, — весьма величав и благороден с виду. Ему можно дать лет тридцать — тридцать пять; кожа у него совершенно гладкая, без единой морщинки. Бритую голову императора украшает феска;[32] на троне он сидит босиком, а когда встает, надевает малиновые турецкие туфли из сафьяна.
Правой рукой царь крепко сжимает золотой эфес арабской сабли, левую держит на колене, подобно статуе Рамсеса[33] в Фивах[34]. Он вечно шарит вокруг беспокойным взором, словно пытаясь увидеть все одновременно. Лицо государя отличается от лиц его подданных только необычайною живостью взгляда. Настроение у него постоянно переходит от одной крайности к другой. Когда Матеса спокоен, выражение лица у него умное и достойное; когда чем-то недоволен или разгневан, губы сразу сжимаются, глаза, расширяясь, вылезают из орбит, руки нервно дергаются; весь двор тогда с трепетом ожидает вспышки царственного гнева. Когда государь удовлетворен — глаза входят обратно в орбиты, разжимаются губы и залу сотрясает звучный смех».
Окончив беседу со Стенли, государь приказал впустить послов, дожидавшихся у входа в залу. Одни принесли Матесе дары от того самого негодяя Мирамбо, с которым Стенли пришлось столкнуться в первом путешествии, и смиренно молили о милости. Другие пришли с ходатайством, чтобы царь утвердил вождем на место одного недавно скончавшегося вассала его юного сына; кто-то просил разрешить их споры. Наконец Матеса поднялся; раздалась продолжительная барабанная дробь. Все в зале — вожди, придворные, пажи, публика — также встали, и государь, ни слова не говоря, прошел в боковую дверь.
Прием окончился.
Вот краткий — конечно, слишком краткий для полного представления — портрет замечательного монарха, правившего тогда Угандой, обширной и богатой державой площадью более 180 тысяч квадратных километров и с населением около трех миллионов жителей.
Кто знает, не суждено ли этой державе сыграть важную роль в начавшемся продвижении европейцев и египтян в Центральную Африку через Судан? Похоже, по географическому положению, по богатствам и воинской доблести жителей Уганда вполне подходит для такой роли. Пятнадцать лет тому назад об этом уже догадывались два выдающихся человека — судьба обоих, заметам, сложилась трагически. Ведь как раз примерно в то время, когда Стенли гостил у Матесы, туда прибыло для переговоров с могущественным властителем Уганды большое посольство от Гордон-паши[35]. Во главе посольства стоял служивший у Гордона француз — отважный и несчастный Линан де Бельфон.
28
Карабин
29
Мажордом
30
Burdo A. Stanley, sa vie. (Примеч. автора.)
31
Смирненский ковер
32
Феска
33
Статуя Рамсеса
34
Фивы
35
Гордон