Страница 12 из 90
16 марта ген. Мищенко отошел к Сенчену и, "в виду достоверных сведений о занятии Кусена японским отрядом до 400 человек конницы и пехоты с 5 орудиями, где на самом деле никого не было, решил отступить к. р. Ялу".
"Как видно было, этот конный отряд Мищенко, пользуясь исключительно сведениями, добывавшимися от лазутчиков и опросом местных жителей, — не мог дать сколько-нибудь ценных по достоверности сведений ни о силах, ни о группировке японских войск в Корее".
Надеялись в отношении добывания сведений и на пленных. Но и эти надежды не оправдались, ибо пленных брал тот, кто наступал.
В середине 1904 года, когда русские войска терпели поражение за поражением, приток пленных совершенно прекратился. Тогда Куропаткин приказал платить за каждого пленного японского солдата по 100 рублей, а за офицера — 300 руб., независимо от обычной награды за военное отличие[30].
Но такая своеобразная мера количества пленных увеличить не могла, а наоборот — вызвала недовольство в рядах русской армии, считавшей эту меру "глубоко противной с точки зрения общепринятой морали при открытой войне между двумя равноправными воюющими сторонами".[31]
Через разведывательное отделение штаба 1-й армии за время с 26 октября 1904 г. по 1 сентября 1905 г. прошло всего лишь 366 пленных японцев, а через штабы шести корпусов той же армии за тоже время — 15 офицеров и 808 солдат. При этом необходимо отметить, что большинство офицеров попали в плен тяжело ранеными и вскоре умерли от ран. Значит, оставались пленные солдаты. Они, по мнению руководителей русской разведки, "в громадном большинстве обладали значительным умственным развитием, вполне сознательно и с большим интересом относились к вопросам своей службы, обстановки и действиям своих войск в широким смысле. Обладая большою способностью к пониманию чертежа вообще (в частности чтение карт) и к изложению своих показаний с помощью схематического чертежа, солдаты враждебной нам армии всегда были в состоянии дать показания несомненной ценности".
Необходимо отметить, что японцы, по-видимому, возвели в принцип возможно широкое и полное ориентирование войск до рядовых солдат включительно, а эта система в связи с интеллигентностью народа давала то, что каждый рядовой солдат был более или менее хорошо осведомлен относительно состава, группировки и действий не только своего полка, но и дивизии, и "очень часто, даже армии". В частности, японские кавалеристы были всегда лучше осведомлены и в общем интеллигентнее пехотинцев.
Но вся беда то заключалась в том, что этих интеллигентных пленных было до смешного мало и что "далеко не все пленные охотно давали показания, ясно отдавая себе отчет в важности соблюдения военной тайны. Прирожденная вежливость, доходящая до угодливости, свойственная японскому народу, заставляла большинство отвечать на вопросы, но почти на каждый вопрос ответом была ссылка на незнание или явно неправдоподобное показание".
В первое время на это не обратили особого внимания и принимали обычные русские меры "развязывания языков" — удары по лицу, насмешки, издевательства и т. д. Но видя, что это не помогает, начали искать другие средства. Под конец войны додумались, наконец, до изолирования более интересных пленных от остальных (с целью изъять их из под влияния унтер-офицеров и старших вообще) и стала пользоваться агентурным опросом, т. е. среди пленных сажали переодетого под японца китайца, подслушивавшего разговоры пленных.
До чего взятие японца в плен было редким явлением в жизни русской армии, показывает также рассказанный Е. И. Мартыновым факт, когда начальник дивизии ген. Добржинский незадолго до конца войны так обрадовался пойманному войсками его дивизии пленному японцу, что "воссев на коня, водил его в штаб 3-й дивизий, в штаб корпуса и по соседним бивакам".
В общем и целом, войсковая разведка, благодаря вышеуказанным причинам, а также благодаря полному отсутствию какой либо организации и систематичности этого дела, — ничего существенного не давала.
Была надежда еще на один источник сведений — на захват разного письменного материала, т. е. разных официальных документов, частных писем, газет и т. п. Однако, во время русско-японской войны русские и здесь не имели успеха. В официальном отчете штаба 1-й армии по этому поводу говорятся следующее:
"…Случаи захвата официальных документов были очень редки и захваченные документы имели только исторический интерес"…
В 1-й армии за все время войны было лишь два случая захвата официальных документов. Первый — это документы канцелярии 2-го резервного японского полка, захваченные в январе 1905 года и второй, — диспозиция, захваченная на офицере 42-го резервного пех. полка.
Эти документы дали интересный материал для ознакомления с бытом и деятельностью противника (журнал военных действий 9-го резервного полка), но сведений о современной группировке противника в нем почти не оказалось.
Тот же отчет признает, что "официальная переписка является наиболее ценным документальным материалом, но благодаря, обстоятельствам кампании, он захвачен и использован быть не мог".
Частные письма японцев доставлялись как войсковой, так и агентурной разведкой в довольно большом количестве, но в большинстве случаев их содержание никакой ценности не представляло. Более или менее ценные данные давали лишь адреса и почтовые штемпеля на конвертах этих писем.
Хотя единичный факт находки в данной деревне конверта с адресом данной войсковой части не давал возможности установить, что эта именно часть и расположена в деревне, — говорит автор отчета штаба 1-й армии, — но ряд таких адресов, совпадающих с другими признаками, уже достаточно обеспечивал правильность предположения, что войсковая часть, указанная на нескольких конвертах, действительно расположена в полном составе в данном пункте. Значительно содействовало этому способу определения то обстоятельство, что противник усиленно избегал дробления своих нормальных единиц и части его армий, дивизий и бригад в громадном большинстве случаев располагались совокупно".
Важные данные давали также почтовые штемпеля частей (преимущественно армий) на конвертах. По ним можно было с полной уверенностью заключать о принадлежности данной дивизии или бригады к той или другой армии, а также и устанавливать переход части из состава одной армии в другую.
Однако, русской разведкой были обнаружены случаи, когда японцы с целью введения русских в заблуждение разбрасывали подложные конверты и письма.
Получение русскими японских газет организовано не было. Лишь изредка в руки русской разведки попадали отдельные разрозненные номера.
Вот почти и все те источники сведений и приемы русской разведки, коими пользовались войсковые части до штабов армий включительно.
Комиссия по описанию русско-японской войны[32]также подтверждает, что в мирное время агентурной разведки в Японии и Корее организовано не было. Попытка создать агентурную сеть была сделана в 1902 году штабом Приамурского военного округа, но встретила отрицательное отношение Главного штаба к этому вопросу. Организовать агентурную разведку сразу по объявлении войны, конечно, можно было, но результатов от нее, по крайней мере в ближайшее время, ожидать было нечего. Все остальные способы разведки, применявшиеся русскими, не могли дать сведений о сосредоточении и плане действия японцев. Наспех созданная некоторыми корпусами агентурная разведка давала сбивчивые и противоречивые сведения. Количество японских войск исчисляли по количеству занятых японцами в селениях под постой войск помещений, не зная даже приблизительно, сколько человек помещалось в каждом дворе.
15 апреля, 1904 года Куропаткин телеграфировал военному министру, что он "все еще в неизвестности, где 2-я японская армия". Он указывал, что “по некоторым сведениям, можно предполагать, что часть 2-й армии высадилась в Корее. Крайне желательно выяснить это достоверно. Не представляется ли возможность, жертвуя большими суммами денег, выполнить это через наших военных агентов более положительным образом, чем ныне", — спрашивал Куропаткин. Нечего конечно говорить, что и военный министр не смог помочь Куропаткину в этом вопросе…
30
См. Е.И. Мартынов – Воспоминания о японской войне командира пех. полка.
31
См. М. Грулев - Злобы дня в жизни армии.
32
См. Русско-японская война 1904-1905 гг. Том 11, ч. I.