Журавли покидают гнезда

Хагу помог Чунсебу подняться и, опускаясь на ондоль, сказал растроганно:

— Помню и об этом. Погоди, все станет на свое место. Будешь ты жить не хуже иного середняка. Только оставайся верным.

— Разве я посмею отвернуться от тебя, мой хозяин! — воскликнул Чунсеб. — Ты приютил меня, ты дал мне еду, дал эту фанзу, когда я пришел в Россию. Разве можно такое забыть? Пусть у меня лучше отсохнут мозги, чем зародится в них неверная мысль.

— Ладно, — прервал его Хагу. — Лучше подумай, как поступить с сыном? Его связь с большевиками может дурно сказаться на тебе. Конечно, твоя кровь в нем. Но… гляди сам.

Чунсеб отвел глаза, боясь, как бы Хагу не разгадал его скрытые мысли. Старик догадывался, что Чангер связан с отрядом Мартынова. Не раз ходил туда, высматривал ночами, а все попусту. Он знал жестокий нрав Хагу. Злясь на сына, из-за которого можно лишиться всего, что добыто с таким трудом, он в то же время с замиранием сердца думал: зачем ему, старику, дом, земля, если взамен за этот дом, землю нужно расплатиться жизнью Чангера? Не лучше ли признаться и вымолить прощение? Он должен простить, ведь в трудное для него время старый Чунсеб во всем помогал ему. А может, он уже расправился с Чангером?! Подкошенный жуткой мыслью, Чунсеб свалился на пол.

— Что с тобой? — спросил Хагу, поднимаясь с ондоля.

Чунсеб не слышал его, не видел, как тот расстегнул ему ворот рубашки, дал воды. Придя в себя, Чунсеб с испугом стал шарить глазами по избе.

— Хозяин ушел, — сообщила жена, придерживая его голову.

Шатаясь, Чунсеб поднялся, стал собираться.

— Куда ты? — испугалась женщина. — На тебя смотреть страшно.

— Нужно отыскать Чангера! Хуже будет, когда Хагу сам его изловит! — сказал старик запинаясь.

Спустя неделю бывший помещик снова появился на хуторе и опять зашел к Чунсебу. Попросив чаю, он как бы случайно сказал:

— Вижу — ты смирился с тем, что сын красногвардеец. А ведь совсем скоро твой хозяин вернется на хутор.

— Что я могу поделать? — отозвался старик, склонившись перед ним. — Ищем, но…

— Говорят — он у Синдо, — сказал Хагу, принимая из рук хозяйки чашку. — Пойди туда, возьми его за руку и приведи. Станет упрямиться, скажи, что мать хочет перед смертью повидаться. Пойми меня, старина, я тебе добра хочу. Кстати, сюда со мной может явиться атаман. Что тогда? Еще не поздно — верни сына.

— Вы простите его? — спросил Чунсеб.

— Конечно, простят, — вмешалась мать Чангера. — Мальчик еще глупый, еще не понимает, кто враг, а кто друг.

— Но я все равно спущу с него шкуру, — пообещал Чунсеб, заметив добрую улыбку на лице хозяина.

— Дело твое, — сказал Хагу. — Только не медли. Поговаривают, что красные собираются улепетывать. Как бы и твой не дунул с ними.

Чунсеб сам слышал, как люди шептались о японцах и американцах, про разных генералов, идущих сюда с армией. Слышал и о том, что у красных нет ни пушек, ни кораблей, что и людей не густо. Наверное, поэтому, думал он, они взяли в отряд его сына, сопливого мальчика. Похоже, хозяин сказал правду. Скоро все станет на свое место. Хагу искренне тревожится за него, а он, старый дурак, подумал о нем плохо. Да разве отвалил бы он ему землю, если бы не заботился о своем преданном работнике? И сына он тоже простит. Только как вернуть его? А сделать это нужно любой ценой. Станут все кивать на него и скалить зубы: «Сын его с большевиками против хозяина боролся, а Хагу за это ему отвалил землю!» Прогонят тогда с хутора. И опять по миру с котомкой… Во двор вбежали бойцы Синдо:

— Руки вверх!

Чунсеб тотчас же повиновался. А Хагу, отпрянув, выдернул из-за пояса наган, но выстрелить не успел — сильная рука Гирсу сдавила его пальцы.

— Связать! Обыскать все избы! — скомандовала Синдо. Она подошла к Хагу: — Вот наконец и встретились. Я ведь предупреждала, что ты кончишь плохо.

Задыхаясь от злобы, Хагу заорал:.

— Кончай скорее! Не тяни!

— Я сдам тебя революционному суду, — ответила Синдо. — Там и порешат, что с тобой делать.

— Зачем? Приятней умереть от руки сестры! Ты ведь этого больше других хотела!..

— Замолчи!

Уронив голову на грудь, Хагу тихо сказал:

— Я знал, что делал, потому пощады и не жду. А только скажу — не одна моя вина в том. Так что и тебе добра не будет. Запомни…

Во двор вошел Чангер. Увидев сына, Чунсеб бросился на землю и пополз к нему, бормоча:

— Скажи, мой малыш, за что твоего отца связали? Мы с хозяином тебя искали.

— Чтобы свести со мной счеты?

— Что ты мелешь! — крикнул Чунсеб. — Какие у него могут быть счеты с сопляком?

— За тех лошадочек, что он отогнал атаману, да и за хлеб, что отдал контре, — сказал Чангер.

— А ты тут при чем?

— Кабы не я, не узнали бы об этом наши. И не дали бы ему по шее.

Чунсеб сердито поглядел на Хагу — тот только скрипнул зубами.

— Так вот почему тебе нужен был мой сын! — выдохнул Чунсеб, рванувшись к нему.

— Однако ты, старина, шибко скоро переменился, — заметил Хагу сдержанно, бросив на него осуждающий взгляд. — Не думай: если пришла сюда Синдо — вернулась ее власть. Так-то ты предан своему хозяину. Это из-за твоего ублюдка я стал нищим. А тебя, вижу, трогает другое. Не зря говорят, что и свой топор по ноге рубит. Впрочем, чему удивляться, если родная сестра жаждет выпустить из меня кровь.

Перед Синдо лежал брат, с которым было связано так много светлых воспоминаний. Она пристально глядела на него, пытаясь найти в нем что-то от прежнего друга. Но видела лишь искаженное злобой лицо и глаза, налитые кровью. Они ничего не выражали, кроме ненависти. Такие же глаза были у него, когда пришел он к ней, нащупывая в кармане плаща наган. Он тогда сказал, чтобы она уходила отсюда. Синдо не побоялась дать ему отпор. Он ушел, не взведя курка.

— Почему ты тогда не выстрелил? — спросила она.

— Не знаю, — помедлив, ответил Хагу. — Садовнику трудно срубить взращенное им дерево, даже если оно гнилое или — хуже того — ядовитое. — И добавил: — Гнилье нужно корчевать беспощадно. От них гибнут другие, здоровые…

— Где сейчас твоя банда? — оборвала его Синдо. Заметив, как тот отвел недобрые глаза, сказала строго: — Ты меня всегда призывал к совести. Так скажи же: где твои головорезы?

— Я давно лишился земли, — ответил Хагу. — Но я еще не свихнулся, чтобы выдавать тех, кто должен отомстить за меня. — Он присел и, вскинув голову, зловеще посмотрел на сестру. — Ты не понимаешь, что тебя ожидает. Усмирят и тебя скоро. Германцы уже вернули старым хозяевам земли Украины, чехи легко отняли у красных Сибирь. А японцы наведут порядок здесь, на Востоке.

— Японцы навели порядок и в Корее, — сказала Синдо. — Оттого наши соотечественники и бежали постоянно оттуда. Ты потерял Родину там и не обрел здесь. Вас с отцом не трогали судьбы людей и стран. Вам нужна была только земля, из которой можно выжимать выгоду.

Разговор этот внимательно слушал Юсэк. Ему нравилось, что Синдо говорит спокойно и вразумительно, доказывая свою правоту. Бывшему рикше ужасно хотелось, чтобы Хагу тоже понял свои ошибки и раскаялся. Возможно, тогда она простит его. Хотя вряд ли. Ей не позволят сделать это товарищи. Понимая, в каком безвыходном положении оказался Хагу, Юсэку хотелось замолвить за него слово. Но какими словами можно защитить убийцу? И кто сможет понять, отчего он так озлоблен? И в этом человеке есть что-то доброе. Не будь Хагу, возможно, Юсэк никогда не встретился бы с друзьями, не испытал бы свадебного волнения…

Рядом раздались выстрелы. Во двор вбежал Мансик и, тяжело дыша, доложил:

— Комиссар! Человек шестнадцать конных вступили в бой с нашими! Они в конце хутора!

Услышав это, Хагу заорал:

— А-а-а! Что я говорил! Слышала! Беги отсюда, пока не поздно, сестричка! — И громко захохотал.

Синдо, резко повернувшись к Мансику, отдала приказ:

— Ты с этим парнем, — кивнула она на Юсэка, — останешься здесь охранять пленного. А ты, — обратилась она к выбежавшему из фанзы Чангеру, — пригляди за лошадьми.